Пастухи призраков (СИ) - Ламичева Юлия

Лена придвинулась ближе, ощутив прерывистое Лидино дыхание на своём лице.

– А ты? Он тебя… ну… я видела, в общем.

– Я девятый десяток разменяла, я пожила. Спину погнуло, ночью кости так-то ломило, хоть криком кричи. Председателишка, дурной, стал своей тыкалкой махать: «Лечи Ванятку! Заявлю! По этапу пойдёте за вашу контра про попа…». Тьфу, не выговоришь поганого слова. С него б сталося, с окаянного. Танька хворая была, Наталка – малая. А знахарей у нас в семействе не водилось, не по той мы части. Вот было колдовство, трудное, я дважды делала: губернаторше да Тане. За губернаторшу хорошо меня подарили. Крюков Никишка тогда пришёл, всё одно от водки б околел, беспутный. За Таню Верка Немоляевская явилась. У Немоляевых без неё десять девок, невелика печаль. Невестка с внучонками от Испанки сгорели, но Таню я отстояла. Ей от меня перешло в нужное время. Я так знала, третий раз мне последний будет. И вышло: стою я это со свечкой, глядь, Наталка ко мне через поле идёт, ручонки тянет: «Бабаня, бабаня!». Я свечу бросила, Наталку на чём свет изругала. Она реветь, и нет её, а свечка горит на снегу, не гаснет. Я, чего ж, перекрестилась да приняла свечку-то. Знала, на какое дело иду.

В позе Лиды появилось что-то неприятное. Кровь образовала на коленях лужицу, стекала по ногам.

– Дай сестре руку! – приказала Анна на удивление громко.

– По моим подсчётам, ей уже минут пятнадцать полагается биться в припадке, – беспокойно заметил Рома.

– Бабушка Анна, спасибо, уходи, мы сами разберёмся! – быстро сказала Лена.

– Руку, руку ей дай!

Инопланетный погреб припечатали крышкой, Лена с трудом расслышала последние слова. Она коснулась пальцев сестры – ледяных и липко-влажных.

– Крепче… – это был голос Лиды, хоть и наводивший на мысль о трёх пачках «Беломора» в день.

Лена сжала безжизненную ладонь. Озноб пополз от руки, заполняя тело. К горлу подступила тошнота.

– Она хитра, Лидка-то, слабенька, да хитра, – вполне бодро скрипела Анна. – Пилюлек от падучей наглоталась. Досадовала я на Иду, зачем дар поделила, от меня половину отрезала, ан куда вам, малахольным. Васька Лидкина справится, нет ли, но навряд. Не передавай ей! Последняя она девка в роду, уйдёт, и я с ней, а я не хочу. Не передавай!

– Разве это не само получится? – растерялась Лена. – Если у Лиды не нарисуется ещё детей… девочек…. Про Нюсю даже не думай!

– Чего бы лучше: крепенькая, здоровая, – умильно прошамкала Анна. – Жаль, не перейдёт дар – чужая кровь.

– Вот и ладненько. Но знаешь, не могу обещать, что дождусь внучатых племянниц, – Лене стало по-настоящему нехорошо, пора было заканчивать. Она собралась с силами. – Так суму что, сжечь, и пепел в реку? Ну, если отроем.

– Снова-здорово! Ямы рыть ума не надо. К косорылому своему ступай, пусть научит достать суму. Через неё серого приманишь. Он при тебе состоять должон, тогда разбой прекратит.

– Обалденная идея, – взвилась Лена. – Ни за что!

– Дурища! Ты вред начала – ты ему конец положи.

– Это какой это вред я начала?

– Свезло тебе, титёхе, уж свезло. Прикипел к тебе серый, весь был в твоей воле. Нельзя ему без пастуха, пастух его водит, без пастуха серый – что кутёнок слепой. Так делают. Кабы мне! Я б попользовалась. А ты… ай-ай…. Ты должна была собой кормить, коли случилось, а ты бегать, других ему через себя показала, натравила, разлакомила, а после прогнала. Видит он теперь пищу. Не заберёшь, нет с ним сладу.

– Да провались оно всё!

– Чего ерепенишься? Сама сгинешь без серого, как твой отец.

– Что с папой? – пролепетала Лена сквозь дурноту.

– С тобой то ж будет без серого, – ответила Анна холодно. – К косорылому ступай. Достань суму. У-у-у-х, бесстыжие твои глаза! Бабку с тёткой серому скормила! Бывало у нас. Дед своего серого на Урюпина Макара пустил. Повздорили они, дед нравный был, и пустил. Но чтоб родне такое делать…

Лена отдёрнула руку, будто сидевшая перед ней Лида рассыпалась на миллион червяков и принялась расползаться по углам. Холод отпустил сердце. Шатаясь, Лена добрела до телевизора и выдернула адскую машину из розетки. Лида вздохнула, расслабилась, откинулась на спинку кресла.

– Звони в скорую, – велела Лена Роме. – Мне пора, пока.

***

– У нас снег падает один день, под Новый Год. Как-то раз, я маленький был, брат кричит: «Снег!». Мы выбежали – нет снега. По телевизору объявили, что будет. Брат опять: «Снег!». Опять нет. Уже часы должны бить, и тут брат: «Снег идёт!». А мы не поверили и не хотели идти. Глядим – снег, соседи на улице, так на улице и праздновали всей деревней, а не в домах. Приехал в Москву – снег как на открытках, красиво. Каждый год шесть месяцев снег, холод, слякоть…

Воровато потупившись, таксист сунул что-то в рот и принялся жевать.

– Ага, – согласился женский голос, – вместо того чтобы жить у моря, в тепле, люди едут сюда, где большую часть года на улицу не высунуться. Глупость какая.

– Совсем роботы нет! – проныл таксист. – Нет работы у нас.

– А тут нет ничего, кроме работы, – хмыкнула женщина.

Лена оглянулась – на заднем сидении пусто. В сумрачном состоянии, в котором она пребывала, данный факт её не обескуражил.

«Это я могла бы жить в тепле, – думала Лена. – У моря. То есть мы с Фантой и Нюсей. Купались бы, когда хотели. Научились бы нырять, если купить герметичные очки… ну, или с чем там ныряют. Никаких пуховиков, двойных штанов на подкладке, прорезиненных говнодавов! У нас больше не было бы соплей. Или чтоб кашель с осени по весну, гадость! Фанта перестала бы травиться помоями в парке, а я – бояться, что её отравит какой-нибудь урод. Лесом детские площадки. И мамаш. И собачников. В задницу метро, пускай передавят друг друга насмерть. А главное, я никогда, ни за что не стала бы работать! В магазины даже за покупками бы не ходила – только на рынок и не чаще раза в неделю».

Между тем таксист продолжал говорить неведомо с кем.

– У тебя муж есть? – спрашивал он.

– Нет, – в голосе женщины лязгнул замок.

– А детки?

– Угу.

– Сын?

– Дочь.

– Одна дочка! Как хорошо! – таксист хлопнула по рулю обеими ладонями. – У меня шесть дочек. Старшую замуж выдал – машину продал, других двух выдал – дом продал. Всё продал, сюда уехал: ещё три дочки замуж надо.

Подумаешь, Страшная Бабка разговаривает с девятью внутренними голосами одновременно (то есть орёт), и это слышит весь дом. В том числе то, что голоса ей отвечают. Будь у Лены шесть дочек, она бы тоже за себя не ручалась…. Да, для поездок понадобится маленькая машинка. Джип. Большой. Широкий. Чтобы влезло несколько собак. Мастифа, что ли, завести? Можно ещё одного ротвейлера в пару к Фанте. И мастифа. И, может быть, кота. Только не бессмысленный меховой шар с мордой кирпичом, а мощную зверюгу с наглой мордах и в тигровых кольцах. Пить кофе, глядя на волны. Научиться печь лепёшки в печи. Не тащить с собой вещей, даже фотографий… сжечь их. Всё сжечь. Уехать с пустыми руками: в левой –  поводок, в правой –  Нюся. Закопалась в чужом старье! Сто лет назад расчленённые волки на тебя охотятся, духи предков твою кровь пьют. Ничего удивительного: у тебя в бабушкином комоде платье, в котором прабабушка Татьяна замуж шла. Хорошо, если не трусы. Нет, трусов тогда не носили. Бабушка рассказывала, ещё при ней на гулянке девки уходили к завалинке, расставляли ноги и стоя писали. Удобно, за юбками не видно.

– Ты куда едешь одна так поздно? – таксист открыл окно и смачно сплюнул.

– К папе.

– Заболел папа? – посочувствовал таксист.

– Трубку не берёт.

Лена с возрастающим интересом следила за разговором.

– Родителей надо беречь, – плевок в окно. – А мама с папой не живёт? Умерла мама?

– А что это вы всё плюётесь? – окрысилась Лена. – У вас слюнонедержание?

– Очень тяжёлая работа, – смешался таксист. – Приехали, какой дом?

«Ну вот! – грустила Лена, прыгая через лужи к будке охранника. – Полчаса с мужиком трепалась и не замечала, размечталась – домик у моря, джип широкий! А у самой раздвоение личности начинается».