Девушка с Рублевки - Наталья Баклина

– Слушай, ты откуда взялась, такая красота? Неужто наша, рязанская? – весело спросила одна из теток.

– Вот еще, я москвичка, – гордо повела дива богатырскими плечами.

– Ну, таких москвичек в Рязани точно нет, – покивала вторая тетка. – Все мужики твои будут. Туда-то на автобусе поедешь, а обратно небось на «мерседесе»!

– Да ну их, этих мужиков. – Дива кокетливо прикрыла ладошкой с малиновыми ногтями малиновый рот. – И пристают, и пристают. Уже мамка на меня ругается!

Я пыталась увидеть, есть ли кадык, но девица (или мужик?) так держала голову, что было не понять, кто это все-таки. Бывают же такие тети-лошади, широкоплечие и узкобедрые. Ноги вон совсем не кривые, красивой формы, большие только очень. И тут дива потянулась поправлять хвост на затылке. Кофта-платье спереди задралась, показав на несколько секунд красный мешочек стрингов. Так, мужик все-таки.

– Господи, что это? – наконец вернулся дар речи к Марине Дмитриевне.

– Мужик ряженый, трансвестит, – объяснила я.

– То-то я и смотрю, неужели, думаю, женщина могла дойти до такой степени бесстыдства! Ужас, что у вас в Москве делается!

Тут подошел двухэтажный автобус-экспресс, и пассажиры потянулись на посадку. Красавец-красотка закинул на плечо сумку, отчего и так короткое одеяние задралось еще выше, почти полностью открывая зад, и прошествовал к автобусу, кокетливо поводя круглыми ягодицами, расчерченными ромбиками колготочной сетки. Перепонка от стрингов спряталась между ягодицами, и задница трансвестита выглядела голой. Ну что же, ему есть на что искать приключения. За спиной у ряженого образовалась пустота: внутри проверяли билеты, отчего пассажирам приходилось какое-то время стоять друг за другом на лестнице, ведущей в салон, и никому не хотелось забираться в высокий автобус, уткнувшись носом в голую задницу.

«Московский ужас» поднялся в автобус, следом вошли мы с Мариной Дмитриевной. Моя подопечная предъявила билет девушке-проводнице, которая сидела на подлокотнике перед входом, уставившись перед собой малоосмысленным взглядом.

– Девушка, а в какой стороне двадцать восьмое место? – спросила я.

– Там, – неопределенно махнула рукой девушка, глядя на рыжую хвостатую голову трансвестита. – Господи, боже мой, что же это делается, а? – спросила она сама у себя, а я, убедившись, что Марина Дмитриевна благополучно села далеко от дивы, вышла из автобуса. И даже помахала ладошкой, провожая.

Автобус уехал, и тут меня, что называется, «пробило». Мама дорогая, а ведь это знак мне был. Иллюстрация «сверхогламуренности». Пародия на суперкрасоту. Тоже ведь вылупилась откуда-то бабочка. То есть мотылек. Порхает вон, сверкая голой задницей и потряхивая мошонкой. Все, хватит! Побыла красоткой на одну ночку и успокойся. Считай, это было тебе прощальное приключение перед тем, как за Виктора замуж выйти...

И тут до меня дошло, отчего мне так плохо-то. Кажется, я не пойду ни за кого замуж. Прошлая ночь меня перевернула так, что все мои уговоры и договоры себя с собой про обустройство личной жизни с сопутствующими выгодами в виде семьи, стабильности и московской прописки растаяли.

Я поняла, что мне нужно немедленно поговорить с Виктором, и поспешила в метро. Толпа у края платформы начала группироваться, подгадывая, где остановятся вагоны, чтобы быстрее войти внутрь. Я за три с лишним месяца жизни в Москве и катания на метро тоже уже усвоила эту науку. Поезда тормозят у каких-то своих отметок, и двери всегда открываются в одном и том же месте. И если посмотреть под ноги, то там, где народ входит и выходит, на платформе темные дорожки. Я встала возле такой дорожки и угадала: двери приглашающе распахнулись прямо передо мной. Я вошла и села.

Вагон метро грохотал по перегонам, а я все отчетливее понимала, что пропала. Просто переспать у меня не получилось. Кажется, я умудрилась влюбиться в Петра. А он? Может быть, и для него все было больше чем эпизод? Не знаю, не знаю. На маму его похожа... С мамами так себя не ведут. А что же теперь с Витькой-то делать? Как теперь ему объяснить, что не смогу я себя заставить с ним жить? Даже ради внятных перспектив и вожделенной московской прописки. Не смогу. Теперь – не смогу.

Я подъезжала к «Таганской», когда зазвонил мобильник.

– Слушай, Лариска, что происходит? Ты сейчас где? – спросила Аленка.

Сквозь грохот вагона было едва слышно.

– Еду на «Планерную» к Виктору.

– А чего в такую рань?

– С утра пришлось в Выхино на автовокзал съездить, тетеньку одну проводить. Заодно был повод задуматься о пределах женской красоты и гламура.

– Они беспредельны. Слушай, а ты вчера что, не одна с презентации уехала?

– Почему ты так решила?

– Что за еврейская манера отвечать вопросом на вопрос! Так одна или нет?

– Ну, не одна. Меня подвезли.

– Кто подвез?

– Алена, ну какая тебе разница? Ты его все равно не знаешь.

Рассказывать про Петра не хотелось. Во-первых, чтобы ей рану не бередить, во-вторых – себе душу и сердце. Да и вагон метро не место для признаний.

– Ты уверена, что не знаю? – с подозрением спросила Аленка.

– Уверена, – почти не соврала я.

В конце концов, то почти чудовище, о каком мне рассказывала Алена, имело мало общего с мужчиной, с которым я встретилась в Тунисе и провела ночь в Москве.

– А что за расспросы с утра пораньше?

– В том-то и дело, что пораньше. – Аленка зевнула в трубку. – Я вчера в два часа ночи до дому добралась, а сегодня Петька, ну бывший мой, я тебе рассказывала, минут двадцать как меня разбудил. В субботу, в полдесятого утра, ты можешь себе представить? И знаешь зачем?

– Наверное, сказать, что ты вчера была неотразима, – предположила я.

– Ага, счас! Спрашивал, где тебя найти и какой у тебя номер телефона. Ты когда с ним познакомиться успела?

– Я не успела с ним познакомиться.

– Да? А откуда он тогда знает твое имя?

– Может быть, слышал, как ты меня звала?

– И заинтересовался таинственной незнакомкой. Ой, девушка, что-то ты темнишь! Так давать твой телефон-то или не давать?

– Ну дай. – Я постаралась ответить равнодушно, хотя сердце затрепыхалось пойманной бабочкой.

– Ну дам. Только учти, бабник он еще тот, после меня у него уже штук шесть подружек сменилось.

– Да ладно, я не рвусь в его коллекцию, – промямлила я.

Вот научилась врать-то, а? Поздно предупреждать. Я уже в этой коллекции. Ладно, пусть будет как будет. Если позвонит – поговорим.

– Ну и правильно. Ты у нас женщина почти замужняя. У Витьки долго пробудешь?

– Да побуду с часок.

– Ага. А я в четыре приду, я ему блинчиков с мясом навертеть пообещала, приготовлю и приду, ты ему скажи, ладно?

– Ладно, – согласилась я.

– Эй, а что так вяло? Ты там не заревновала, невеста?

– Нет, конечно. Ревнуют, когда любят. Пока.

По случаю выходного дня в больнице снова царила вольница. Охранник, в будни строго охранявший загородку, сквозь которую просачивались посетители, теперь сидел на диване, смотрел кино по телевизору и даже не повернул головы в мою сторону. Я поднялась в палату. Пенкин лежал на кровати и читал книжку про Волкодава. Сосед-киргиз спал, укрывшись с головой. Второй сосед, молчаливый дядька с ободранным лицом, кивнул, здороваясь, и вышел из палаты. Еще две кровати стояли пустыми.

– Привет, – села я возле Пенкина. – Что читаешь?

– Так, сказку. Фантазию про супермужика: сильный, смелый, молчаливый и верит в матриархат. Аленка дала почитать.

– Интересно?

– Ей понравилось, а по мне – полная ерунда. Бабские бредни. Что ты мне принесла поесть?

– Ты знаешь, мне некогда было готовить, я в гастроном забежала. Вот, отбивные тебе купила, салатик развесной и сок апельсиновый. К четырем часам Аленка придет, она для тебя блины с мясом стряпает.

– А! Это хорошо.

Пенкин взял корытце с овощным салатом и начал есть. Кусочки капусты запутались в усах. Ломтик огурца сорвался с вилки и упал к нему на живот, оставив на серой футболке масляное пятно.

– Надо же, уронил, – удивился Пенкин, подобрал огурец и сунул в рот. – Ну расскажи, какие у нас новости?

– Да так. Я в передаче снялась, «Образ бабочки» называется, там мне помогали свой стиль найти.

– Нашла? – Он поднял глаза от корытца с салатом. – То-то я смотрю, у тебя вроде прическа изменилась.

– Да, меня немного подстригли и покрасили.

– Тебе идет, – кивнул он, доскребывая салат с донышка.

– Слушай, – вспомнила я, – я давно тебя спросить хотела, мама у тебя актриса?

– Сейчас да. Она тридцать лет в Воронеже в школе проработала, завучем. Русский и литературу преподавала. А когда отец умер, на пенсию вышла, квартиру продала и ко мне приехала. Уговорила нас с Зиной, добавила денег от воронежской квартиры, и мы купили трехкомнатную на троих. А потом Зина от меня ушла. Сказала... В общем, грубо очень сказала, я от нее таких слов не ожидал. Маме пришлось «скорую» вызывать, укол делать.