Кирза - Вадим Чекунов

— Сорак пат сикунд — падъем!

Откидываются одеяла, в темноте и тесноте мы толкаемся и материмся, суем куда-то руки и ноги, бежим строиться, одеваясь и застегиваясь на ходу.

— Нэ успэли! Сорак пат сикунд — атбой!

Отбиваться полегче. Главное — правильно побросать одежду, потому что не успели мы улечься, как звучит: «Сорак пат сикунд — падъем!» — Атбой! Падъем! Атбой!..

Где-то через полчаса, потные, с пересохшими глотками, мы лежим по койкам.

Тишина.

Лишь шаги Гашимова.

Откуда-то слева раздается скрип пружин.

— Раз скрыпка!

Пару минут тишина. Я вообще стараюсь дышать через раз.

Какая-то сука повернулась.

— Два скрыпка!

Еще.

— Тры скрыпка! Сорак пат сикунд падъем!

Уже на бегу в строй, Ситников орет мне и Максу:

— Это хохлы скрипят! Я специально слушал! Пиздюлей хотят!

— Сорак пат сикунд отбой!

Во мне все клокочет. Злость такая, что я готов кого-нибудь задушить. Гашимова, Кольцова с Ситниковым, хохлов — мне все равно.

Я не одинок.

— Суки, хохлы! Убью на хуй, еще кто шевельнется! — орет сквозь грохот раздевающейся роты спокойный обычно Макс Холодков.

— Пийшов ты на хуй, москалына! — доносится с хохляцких рядов.

Мы вскакиваем почти все — лежат лишь Патрушев и Криницын.

Расхватываем табуреты.

В стане врага шевеление. Хохлы растерялись, однако табуреты тоже разобрали и выставили перед собой.

Как драться — все одинаковые. в трусах и майках… Темно: Где свои, где чужие…

— Ааа-а-а-ай-я-яа-а! — младший сержант Гашимов маленьким злым смерчем врывается в ряды. В правой руке бешено крутится на ремне бляха. — Крават лэжат быстро, билат такие! Павтарат нэ буду! Буду убыват!

Ряды дрогнули.

Поставили мебель на место. Быстро нырнули под одеяла.

Паре человек Гашимов все же влепил бляхой.

Для снятия напряжения.

Утром хохлы признались, что думали то же самое на нас.

Сашко Костюк, лицом походивший на топор-колун, хлопает Ситникова по плечу:

— Бачишь, чуть нэ попыздылись из-за фихны такой, а?!

Ситников дергает плечом:

— Погоди еще…

Костюк оказался добродушным и бесхитростным парнем.

Правда, ротный наш его не любит.

Ротного Костюк изводит ежедневной жалобой: «Товарышу капытан! А мэнэ чоботы жмут!» — В Советской армии у солдат нет чоботов! — багровеет всякий раз Щелкунчик и зовет на помощь то Цейса, то сержантов: — Убрать от меня этого долбоеба! Обучить великому и могучему! А этого хохляцкого воляпука я чтобы в своей роте не слышал больше! Придумали себе язык, еб твою мать! «Чоботы-хуеботы!» «Струнко-швыдко», блядь! И, главное, не стесняются!

С Костюком мы попали потом в один взвод.

Весь первый год службы Сашко имел славу «главного проебщика». Все, что ни попадало в его руки, непостижимым образом выходило из строя или терялось. Если он одалживал на пару часов ручку, например, или иголку, можно было смело идти покупать новые. Костюк был неизбежным злом и разорением.

Удивительная метаморфоза произошла с ним на втором году.

Нам предстал обстоятельный, рачительный владелец всего, что нужно.

Подшива, гуталин, щетки, письменные и мыльно-рыльные принадлежности, причем высокого качества — все имелось в наличии.

Друзьям всегда выдавал все по первой просьбе.

Если хотелось пожрать или курнуть — опять выручал Костюк.

Было у нас подозрение, что вовсе не терял и не ломал он вещи на первом году. Просто шел процесс первоначального накопления.

Хохол есть хохол.

С хохлами у ротного какие-то свои счеты.

На теоретических занятиях его жертва обычно Олежка Кицылюк, или просто Кица — толстый, похожий на фаянсовую киску-копилку хохол из Винницы. Тот самый, что учил меня подшиваться.

— Что за деталь? — тычет Щелкунчик указкой в схему АК-74.

— Хазовая трубка, — обреченно отвечает Кица.

Щелкунчик щелкает челюстью.

— Михаил Тимофеевич Калашников просто охуел бы на месте, когда бы узнал, что такая важная деталь его детища, как газовая трубка переименована каким-то уродом в «хазовую». Еще раз — какая деталь?!

— Та я ж ховорю — хазовая трубка.

— Наряд вне очереди!

— За шо?

— Два наряда вне очереди!

— Йисть!

Сам капитан Щеглов родом из Днепропетровска. Но русский.

Вообще, часть на половину состояла из хохлов. Другая половина — молдаване и русские. Чурок, или зверей, было всего несколько человек. И тех призвали из Московской области, после окончания училищ и техникумов.

Не такие уж чурки они оказались. Были среди них нормальные пацаны. Хотя, говорили, все чурки нормальные, пока в меньшинстве.

Первая зарядка прошла на удивление легко, без потерь.

Впереди, как лоси на гону, мощно ломились Рыцк и Зуб. Гашимов чабанской собакой сновал взад-вперед, не позволяя строю растягиваться.

Бежали природой — вдоль озера и через лес.

Утро солнечное, но прохладное.

Кросс три километра и гимнастические упражнения на стадионе.

Сдох лишь Мишаня Гончаров, горбоносый парнишка из Серпухова. Его полпути тащили по очереди то я, то Макс Холодков.

Бегущий сбоку Гашимов ловко пинал Мишаню по худосочной заднице.

Мишаня беспомощно матерился и всхлипывал.

Почти все после зарядки решили бросить курить.

Некоторые умудрились не курить аж до обеда.

К вечеру привезли партию молдаван.

Чернявые и зашуганные, они толпятся на конце взлетки, у стендов с инструкциями и планам занятий. Со страхом и любопытством разглядывают нас. Мы принимаем позы бывалых солдат.

Привез молдаван сержант по фамилии Роман. С ударением на «о». Тоже молдаванин. Или цыган. Разница, в общем, небольшая.

Нам он сразу не понравился. Глумливо улыбается как-то. В темных глазах — нехороший огонек. Привезенные им парни вздрагивают от одного его голоса.

Роман стал нашим четвертым сержантом.

— Неважно, как вы служите. Главное — чтоб вы заебались! — представляясь, объявил он нам.

Мне все больше начинает нравиться краткость и прямота воинских высказываний.

Так, наверное, говорили в фалангах Александра Великого.

Так, возможно, изъяснялись римские легионеры.

Строевая. Опять строевая.

— Раз! Раз! Раз-два-три! Рота!

Мы переходим на строевой шаг.

— Кру-го-о-ом! Марш!

Налетаем друг на друга. Треть колонны продолжает куда-то шагать.

Идет второй час строевой подготовки. Рыцк удрученно чешет подбородок.

Внезапно его осеняет:

— Роман! Ну-ка, бери своих земляков в отдельный взвод!

Молдаване, понурые, уходят на другой конец плаца.

— Равняйсь! Смирно! Ша-а-гоо-о-ом! Марш!

Дело значительно налаживается.

Через полчаса Рыцк объявляет перекур.

Мы сидим, вытянув гудящие ноги и наблюдаем за упражнениями молдавского взвода. Тех уже мотает из стороны в сторону. Озираясь, Роман отвешивает нескольким бойцам подряд оплеухи. Пара пилоток слетает и падает на плац.

К землякам своим сержант Роман относится пристрастно.

Одно из его высказываний звучит так: «Земляка ебать — как на Родине побывать!»

В армии немало шуток про молдаван. И почему они соленые огурцы не едят, и как они ботинки надевают… Но я никогда не задумывался, с какой стати именно им приписываются такие вещи. Ведь о ком угодно таких анекдотов налепить можно.

Но именно тут постигается смысл выражения: «В каждой шутке лишь доля шутки».

Наблюдал однажды, как рядовой Вэлку мыл пол в штабе части.

К делу он подошел ответственно: налил воды в ведро, взял швабру, намочил тряпку… И пошел тереть. Перед собой.

Идет и усиленно трет. Через несколько метров оборачивается и грустит — на чистом и влажном линолеуме отпечатки его грязных сапог.

Рядовой Вэлку решительно разворачивается и отправляется вытирать следы. Шваброй, естественно, он орудует перед собой. Доходит до того места, откуда начал, довольно улыбается, переводит дух, оборачивается…

Мне показалось, он искренне негодовал. Даже сжал ручку швабры до белизны пальцев…

Если ты чего-то не понимаешь, «тормозишь» или делаешь какую-нибудь глупость, вначале вкрадчиво интересуются:

— Ты что, молдаван?

Хотя «тормоза» встречаются среди всех.

Но самым выдающимся, о ком впоследствии слагались легенды, был тихий, щупленький и неприметный паренек из Орловской области Андрюша Торопов.

Пожалуй, ему в карантине тяжелее всех.

Пять часов ежедневных индивидуальных строевых занятий способны из кого угодно сделать идиота с оловянными глазами, четко и тупо, на одних рефлексах, выполняющего получаемые команды.

Но только не Андрюшу Торопова. Применительно к нему поговорка про зайца, которого можно научить курить, дает сбой.