Бельгийская новелла - Констан Бюрньо

Ванзель, не раздумывая, согласился сыграть роль князя преисподней. И только мудрый Жоан, единственный из всех четырех поклонников Гертруды, отказался пуститься в эту авантюру; его Гертруда просила надеть мундир офицера полицейской конной стражи и отправиться ночью к римской гробнице следить за порядком.

Жоан почуял ловушку и отказался наотрез:

— Что это еще за полночный маскарад? Нет, это несерьезно. Ради ваших прекрасных глаз, Гертруда, я готов пойти на любой риск, но только без риска оказаться посмешищем.

— И вы еще утверждаете, что любите меня! — вскричала раздосадованная Гертруда.

— А вы-то сами, разве вы меня любите? За какую же провинность вы решили выставить меня круглым дураком? Не верю я вашей истории с убитым кузеном.

На том, пожелав возмущенной Гертруде, чтобы тень покойного кузена не потревожила ее сна, он удалился и в тепле и уюте проспал всю ночь.

А тем временем в гробнице, что находится в лесу неподалеку от Арлона, творились странные дела. Первым появился закутанный в саван Ламбер с лампадой и бутылкой сливянки для поддержания духа и тепла в теле. В душе он проклинал Гертруду.

«Ведь предупреждала меня моя бедная матушка, что ты сведешь меня в могилу», — мысленно обращался он к Гертруде и призывал в свидетели сосны, дрожащие на осеннем ветру. Затем, подкрепившись сливянкой, он сочинил сам себе ироническую эпитафию:

Вечная память Ламберу!Горюйте, но знайте меру:Ламбер только делает вид,Что мертвый в могиле лежит.

Он повторял ее нараспев между глотками сливянки, как вдруг — о ужас! — у него начались галлюцинации. Сначала он увидел мерцающий огонек, потом разглядел живого ангела с факелом, приближающегося к нему. Конечно же, он принял спиртного, но ведь сущую малость! Нет, сливянка здесь ни при чем. Ламбер ущипнул себя за ляжку. Нет, он не спит. И, кажется, пока еще жив. Ведь нельзя же лечь в гробницу и сразу же оказаться на том свете! Впрочем, кто его знает…

А может, он уже в чистилище? Может, так и полагается вести себя в чистилище — притворяться покойником и ждать?

Эжид в роли ангела не испытал столь сильного потрясения. Но все же его удивило, что у покойника такой цветущий вид. К тому же от него должно было пахнуть серой — ведь все убитые на дуэли прокляты богом, — а от этого исходил нежный, чуть пьянящий аромат спелой сливы.

Однако размышления Эжида вскоре были прерваны неожиданным появлением дьявола, в чьих дурных намерениях сомнений быть не могло. Эжид вздрогнул, уронил свой факел и едва успел отразить удар в живот. Дьявол с ангелом сцепились яростно, как пьяные мужики, — к превеликому изумлению Ламбера, он был просто в ужасе от того, с каким остервенением небо и ад дерутся за его душу. Но тут ангел начал сильно сдавать, и Ламбер восстал из саркофага, намереваясь прийти к нему на помощь. Его воскресение положило бою конец. Противники в ужасе бежали, издавая сдавленные крики: «Он воскрес! Воскрес!»

На поле боя ангел оставил одно свое крылышко, наполовину ощипанное, а дьявол — свой раздвоенный хвост, обычную пеньковую веревку, вывалянную в саже.

На следующее утро никто из троих участников маскарада не пришел к Гертруде поведать о своих подвигах. Ламбер до самого рассвета пытался оправиться от потрясения в окрестных кабаках. У Эжида и Ванзеля случилось разлитие желчи. Все трое дружно кляли Гертруду и грозились, что никогда в жизни не простят ей обиду. К прелестнице, покинутой обожателями, пришел один лишь Жоан, мудрый недоверчивый Жоан со скептической усмешкой на устах. Он и рассказал ей о случившемся.

И нашел, что печальная, озабоченная утратой ухажеров Гертруда и впрямь очень мила.

«Пожалуй, у меня с Гертрудой может выйти кое-что серьезное, — подумал он. — Только надо сделать так, чтобы и она сгорала от любви. Тогда и цвет лица у нее будет лучше, и сердце смягчится».

Теща дьявола

У нас в деревнях любят пригожих девушек-хохотушек. Но если девушка много себе позволяет, ее перестают уважать. Так случилось и с красоткой Катриной де Можимон. Эта ветреная прелестница на каждом встречном-поперечном пробовала свои чары. Позволяла целовать себя в укромном уголке, за плетнем. И на танцах то и дело дарила кавалерам свои носовые платочки, а такое и вовсе не к лицу серьезной девушке. В те времена подобный поступок, пусть и невинный, считался вольностью, которая может далеко завести.

Мать Катрин очень тревожилась из-за легкомысленного поведения дочери.

— Отдам тебя за первого, кто посватается, хоть за самого дьявола, — пообещала она ей как-то в сердцах.

Ах, как опасны такие обещания! Пожалуй, в иных случаях мать вела себя безрассудней, чем дочь, а уж ей-то, зрелой женщине, не пристало бы терять голову.

Немного погодя в деревне поселился незнакомец весьма благородной наружности. Руки у него были тонкие и белые, как у горожанина, и многие видели, как он прогуливается, читая маленькие книжечки в темных, тисненных золотом переплетах.

Однако, отрываясь от своего томика, он времени даром не терял. Свежее личико Катрин, ее ладная фигурка и смелый, живой взгляд быстро привлекли его внимание.

Несколько дней он ухаживал за ней в высшей степени учтиво и почтительно и произвел на Катрин сильнейшее впечатление. Вообще-то ухажеры с ней не больно церемонились — быть может, по ее же вине, — а тут такая деликатность. Катрин прямо растаяла от такой деликатности.

— Наконец-то я влюбилась по-настоящему, — торжественно призналась она матери. — И мне кажется, он тоже меня любит.

— Что у вас с ним было? — заволновалась мать.

— В том-то и дело, что ничего. Но вы бы слышали, как он со мной говорит! Так нежно! То с лилией меня сравнит то с розой.

— Сразу видно, что нездешний. А то бы давно тебя раскусил. Но ты уж постарайся не упустить его. На других-то не глазей!

— Не беспокойтесь, матушка. Да мне теперь никто не нужен, кроме него. А какие у него глаза! Какой светится огонек!..

Появление благородного незнакомца прервало их разговор, а он попросил руки Катрин, да так галантно, так изысканно, в старомодной манере, что, будь Катрин маркизой, она бы все равно сочла себя польщенной.

Мать Катрин готова была разом покончить с делом, но ради приличия объявила, что подумает до завтрашнего дня. Само собой разумеется, предложение было принято. Молодые обвенчались в церкви, правда не без приключений. Сначала священник вообще отказался их венчать — у жениха не оказалось свидетельства о крещении. Но незнакомец представил взамен письменные свидетельства, из которых явствовало, что в Монмеди, где он родился, все приходские книги сгорели во время пожара, когда город брали войска Людовика XIV.

Во время службы у жениха вдруг окостенела нога и он не смог преклонить колен, во всем остальном он был на высоте, если не считать того, что сильнейший приступ кашля помешал ему еще и причаститься. Эти недомогания как-то не вязались с его цветущим видом. Кстати, возраст жениха определить было крайне трудно. Обворожительный мужчина в самом расцвете сил, но мудр по-стариковски и романтичен, как юноша.

Семейная жизнь молодых поначалу складывалась счастливо. Муж не знал, как угодить молодой жене. Дом у Катрин был в чистоте и порядке, хотя никто не видел, чтобы молодая занималась уборкой или стирала белье.

Однако через какое-то время Катрин погрустнела, она уже не пела, как прежде, с утра до вечера. Все реже и реже появлялась она на деревенской улице, жила теперь за закрытой дверью. А потом из дома понеслась ругань на всю округу, ссоры день ото дня становились все яростнее, сменяясь периодами мертвой тишины. Хорошо еще, что вился дымок над шиферной крышей, а то и не поймешь, живет кто в доме или нет. Потом снова разражался скандал.

Мать Катрин с ума сходила от беспокойства.

Однажды Катрин удалось на часок вырваться из дома, и она прибежала к матери вся в синяках — злобный муж отдубасил ее палкой.

— Матушка, что мне делать? Похоже, я и впрямь вышла замуж за дьявола! Помните, вы грозились? Он ведь был первым, кто ко мне посватался. Вот видите, в какую беду я попала по вашей милости. Теперь уж помогите мне, а то совсем пропаду.

— Не горюй, — сказала ей мать. — Мы выведем его на чистую воду. Да и выдворить сумеем. Слушай, что я тебе скажу: пойдешь вечером в спальню, захвати с собой святой воды. Перекрестись и побрызгай потихоньку своего бесноватого мужа. Но заранее поплотней затвори ставни и постарайся закупорить все дыры и щели, только замочную скважину не трогай. Остальное я беру на себя.

Никогда еще Катрин не выполняла так прилежно указания матери. А муж у нее и точно был дьявол — первая же капля святой воды зашипела на нем, точно масло на сковородке, и он взвыл как оглашенный.