И в болезни, и в здравии, и на подоконнике (СИ) - Коханова Юлия

Петер двумя руками потер лицо, зажмурился и глубоко вздохнул.

- Черт. Делл. Не то чтобы я тебе не доверял… Но ты же, рыбка моя, на всю голову стукнутая.

- Я увлекающаяся, целеустремленная и эмоциональная.

- Ладно. Как скажешь. Ты целеустремленная. А этот твой Уилсон – сложная и противоречивая натура с выраженным вектором деструдо. Эвфемизмы нихуя не меняют. Дел, ты долбанутая. А Уилсон – ветеран с запущенным ПТСР. Это очень хуевое сочетание. Поэтому думай, что делаешь, и не лезь на рожон. Пожалуйста. Не навешивай на парня дерьмо, с которым он не справится.

Делл осмотрела перепачканный в пудре палец, задумчиво его облизала и вытерла руку салфеткой.

- Я все понимаю. И я не собираюсь рисковать. Все будет отлично, вот увидишь.

Глава 3

В гостиной тикали часы. Шестеренки внутри них поворачивались с отвратительно жестким механическим звуком – как будто кто-то невидимый клацал металлическими челюстями. В абсолютной тишине дома они казались оглушающе громкими, и больше всего Льюису хотелось встать, снять эти чертовы часы и врезать ими об стену. Но это было неправильно. Поэтому Льюис терпел.

Он привык терпеть. Тиканье часов, бессмысленные семейные ужины, испуганный, непонимающий взгляд отца… Льюис нес этот груз упорно и безропотно, как выкладку на марше. Потому что это было правильно. Потому что так надо.

- Так что это за работа? - отец надавил на лазанью вилкой, и темно-красный соус потек на тарелку, густой, как печеночная кровь.

- Просто работа. Хорошая. Тысячу в неделю.

Подчиняясь тревожному взгляду отца, Льюис подцепил кусок теста, положил в рот и начал пережевывать. Наверное, у лазаньи был какой-то вкус. И запах. Льюису было все равно. Просто набор калорий – белки, жиры и углеводы. В основном углеводы, конечно.

Херовый способ прожить еще один херовый день.

- Да. Тысяча – это много. Ты молодец. Я знал, что ты найдешь достойную работу.

Отец улыбнулся одобрительно и радостно – как будто собаку похвалил. Льюис почувствовал, как накатывает привычное раздражение, а следом за ним – стыд. Тоже привычный.

Отец не сказал ничего обидного. Он просто хотел поддержать. И Льюис должен ценить это.

- Да, папа. Больше никаких такси.

Льюис замолчал. Тишина давила, и он хотел бы сказать что-то еще – но никак не мог придумать, что именно.

- И что ты будешь делать? – отец почти закончил со своим куском лазаньи. Теперь он собирал рассыпавшийся по тарелке фарш, укладывая его в аккуратный холмик.

- Не знаю, - пожал плечами Льюис.

- То есть как это – не знаешь?! – глаза у отца округлились, а лицо вытянулось, как в мультике.

- Ну… Так. Просто буду водить машину. А если кто-то попробует напасть… Я приму меры. И все. Это простая работа. Я справлюсь.

- Ладно. Как скажешь, - тут же сдался отец. Потому что он пытался быть понимающим. И потому, что он нихера не понимал. – Ты опять толком не поел. Что, лазанья невкусная?

- Нет, папа, все отлично. Замечательная лазанья, - Льюис щедро зачерпнул начинку и запихнул ее в рот.

Пустые стулья выстроились вдоль стола почетным траурным караулом. Бабушкин стул. Дедушкин. Мамин.

Когда-то сюда приходили гости. На Рождество и на Пасху, на День Независимости и на День Благодарения… Уилсоны собирались в гостиной, они говорили и смеялись, еда тогда была вкусной и все слова имели смысл.

- Пап, может, в следующий раз в гостиной поедим? Включим телевизор, посмотрим чего-нибудь.

Отец поднял голову от тарелки. Под глазами у него залегли глубокие тени.

- Ну что ты, Льюис. Так же мы совсем не будем разговаривать.

Лежа в кровати, Льюис смотрел в темный потолок и слушал часы. Он знал, что на самом деле никакого тиканья здесь нет, но в уши все равно ввинчивался этот монотонный лязгающий звук. Клац. Клац. Клац.

Как будто кто-то невидимый откусывает по кусочку реальность.

Клац. Клац.

Зачем он вообще согласился на эту дурацкую работу? Это же почти как такси. Кончено, деньги другие, но обязанности – те же самые. Забрать пассажира, отвезти пассажира, подождать пассажира. Вот только теперь нужно таскаться за ним, как собака на поводке, и следить, как бы чего не вышло.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

И как это делать?

В армии Льюис сопровождал караваны. Он знал, как наблюдать за крышами, умел прочесывать взглядом толпу, выхватывая подозрительные лица. Льюис не растерялся бы, выскочи на него тюрбаноголовый с гранатометом наперевес. Просто очередь в голову – и все.

Но защита гражданского лица – это ведь совсем другое?

Все, что знал Льюис о работе телохранителя – это фильм с Уитни Хьюстон. I Will Always Love Youuuu… И этот еще, дурацкий. С Николасом Кейджем. Если работа телохранителя действительно похожа на всю эту хуйню – то зря он ввязался.

Хотя… Как же вытянулась рожа у Кертиса Хойла, когда рыжая его на работу позвала. И Руссо этот. Сука. Уебок самодовольный. «Этот бизнес основан на доверии…» «Я не могу так рисковать…»

Да какой нахуй риск?! Льюис ни разу никого не подводил. Ни разу. Да, у него проблемы со сном, Да, он тогда… он зря схватился за ствол. Это было неправильно. Но Льюис никого не подвел! Он всегда выполнял свой долг.

Но рыжая увидела, чего Льюис стоит на самом деле. И она, блядь, права. Льюис отличный солдат. Этого хватило Америке – этого хватит и рыжей.

А Кертис и этот гандон из Anvil… Да пошли они нахер со своим фальшивым солдатским братством. Он справится. Все будет хорошо. Все будет просто отлично.

Ухватившись за это решение, как утопающий за буек, Льюис выдохнул и соскользнул в сон. Тишина приняла его в теплые мягкие ладони, укрыла и спеленала. Льюис опускался все глубже и глубже, и темнота расступалась под ним, податливая, как вата. А потом он встал. На небе яростно скалилось безжалостное иракское солнце, а вокруг был окоп, и земля сотрясалась от взрывов. Смерть приближалась к Льюису, она катилась по траншее, как шар для боулинга, и Льюис был просто кеглей – тонкой, хрупкой, беспомощной кеглей. Смерть размолола бы его в фарш, разорвала плоть и переломала кости. Льюис видел, как это происходит. Оглушающий грохот разрыва – и вместо человека перед тобой лежит кусок орущего мяса. А потом проходит время – и это мясо больше не орет.

Смерть катилась по окопу, она была все ближе и ближе, а Льюис не мог сдвинуться с места. Ноги стали тяжелыми, они вросли в землю и пустили корни, но Льюис рванулся – и нечеловеческим усилием вырвался из ловушки. Он бежал, задыхаясь от ужаса, поскальзывался, падал и снова бежал. А потом Льюис уперся в стену. И смерть его догнала.

Льюис сел в кровати, хватая воздух перекошенным ртом. Футболка промокла от пота, руки тряслись, в горле булькал то ли плач, то ли хрип. Льюис нащупал мобильник. Три часа ночи.

Господи. Надо было ложиться в окопе.

***

- Ты точно уверен, что тебе не нужен костюм?

- Точно. Сказали, чтобы без официоза, в обычной одежде.

Льюис нервно повел плечами и еще раз посмотрел в зеркало. Джинсы, ковбойка, сверху армейская куртка. Все чистое, аккуратное, приглушенных тонов. Вроде бы годится. Или нет? Может, белую рубашку надеть. Мама всегда говорила, что первое впечатление – самое важное. Надо правильно себя зарекомендовать.

На задворках сознания маячил кто-то высокий, в дорогом костюме и с модельной стрижкой. Кто-то, похожий на Билли Руссо. Охуенный мужик, надраенный, как новенький «Роллс-ройс».

Тряхнув головой, Льюис решительно сунул за пояс пистолет. Нахер Руссо, нахер белые рубашки.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Все будет нормально.

На кухне пахло свежезаваренным кофе и поджаренным беконом.

- Может, все-таки позавтракаешь? – отец неуверенно ковырнул содержимое сковородки и тут же отдернул руку – перегретое масло с треском расстреляло боезапас, оплевав и печку, и кафель, и футболку. – Вот черт!

- Ты осторожнее. Крышкой накрой, что ли, - Льюис быстро, обжигаясь, проглотил горький темный кофе. От плотного, липкого запаха бекона мутило, и в горле поднималась едкая кислая волна.