Приятель - Брайан Макгрори

В вестибюле многоквартирного жилого дома, где я тогда обитал, он лег животом на ковер, плотно прижал уши и посмотрел на меня, как на безнадежного идиота. Перед ним вздымалась ввысь широкая крутая лестница, и песик совершенно не мог себе представить, как сумеет добраться до моей квартиры на третьем этаже.

– Ладно, давай, – сказал я, подхватил одной рукой щенка, в другую взял контейнер и шляпную коробку и постарался ступать как можно тише. В квартире находилась Кейтлин, с которой мы были женаты чуть больше года, и она понятия не имела о том, кто сейчас войдет в нашу дверь.

На еле освещенной площадке третьего этажа я остановился, осторожно положил щенка в коробку и прикрыл ее, прошептав:

– Всего на одну минутку, честно.

Щенку это не понравилось, но и противиться он не стал. Контейнер я оставил в прихожей, отпер ключом дверь и вошел.

Телевизор был включен, из него лилась негромкая музыка. В окнах отражалась горящая огнями елка. Кейтлин отдыхала после работы – лежала на диване, листая журналы и потягивая диетическую колу. Едва завидев меня, она угадала, что сейчас должно что-то произойти – не только потому, что я вернулся домой слишком рано для журналиста, но и потому, что на лице у меня блуждала самая идиотская улыбка, какую только может изобразить мужчина. Мне не очень-то удается сохранять непроницаемый вид, а уж тем более трудно приходится, когда пытаешься держать в секрете то, что должно изменить всю твою жизнь. К тому же в руках я сжимал коробку, так вцепившись в нее, будто нес в операционную сердце для пересадки.

– Я так хочу сделать тебе подарок, что не могу терпеть до Рождества, – проговорил я, не потрудившись даже поздороваться с женой. И голос мой звучал до невозможности глупо, и слова были не лучше. Она с улыбкой посмотрела на меня, вскочила с дивана и воскликнула:

– Ой, ты купил мне шляпку!

– Сейчас увидишь.

Она взяла у меня коробку.

– Осторожнее, – механически предупредил я.

– Тяжелая! – заметила жена. Поставила коробку на чайный столик и долго любовалась, прежде чем снять крышку. В какой-то момент щенок, словно готовился к этой минуте все одиннадцать недель своей жизни, высунул из коробки свою золотистую голову, сбросив крышку, и уставился в изумленные глаза Кейтлин. Затем неуклюже стал выбираться наружу – комок взъерошенной шерсти с огромными лапами. Кейтлин переводила взгляд со щенка на меня и обратно, потом подхватила его на руки и крепко прижала к себе, ткнулась лицом в его мордочку – точь-в-точь как я незадолго до этого. А когда жена присела на диван, не выпуская довольного щенка, по щекам ее струились тихие слезы.

Если бы можно было навеки сберечь какую-то минутку, впитать в себя, пустить в ней корни, проживать ее снова и снова… Наша жизнь в последующие месяцы и годы могла сложиться совсем по-другому. Но для нас с Кейтлин уже не будет ничего лучше того вечера в разгар пропахших хвоей рождественских праздников, когда мы сидели в своей квартирке в районе Бэк-Бэй вместе с новехоньким щеночком – воплощением семейной жизни, которая нам, увы, суждена не была. В будущем нас ожидали лишь горечь стыда и сожалений.

3

Мы назвали его Гарри – отчасти в честь героя моей любимой детской книги «Гарри – грязная собака»[3], но главным образом потому, что щенок выглядел именно как Гарри: задумчивый, полный собственного достоинства, склонный хмуриться и скалиться, когда нужно было обмозговать непривычную ситуацию, в которой трудно было разобраться сразу. Иной раз, глядя, как я надеваю пальто, он запускал свой аналитический ум со скоростью сотни миль в минуту, пытаясь вычислить, идем ли мы на прогулку или собираемся кататься на машине. При этом Гарри забавно косился на меня, очень напоминая крепенького еще старичка, изучающего меню в полутемном зале бистро.

Чаще всего он был самым спокойным и миролюбивым существом из всех, кого я знал, как среди людей, так и среди собак. Он бывал полностью захвачен текущим моментом, который почти всегда считал заслуживающим самого пристального внимания. Это был образцовый городской пес, который не нуждался в поводке, что сделало его своего рода знаменитостью в том районе Бостона, где мы жили. Гарри горделиво выступал по кромке оживленных тротуаров или по окаймленной деревьями аллее у магазинов на Коммонуэлс-авеню, весьма довольный собой и не прилагающий никаких усилий, чтобы скрыть это от прохожих.

Пока он был щенком, мы с ним специально занимались, поскольку я считал поводок унижающим его достоинство и чрезмерно стесняющим свободу. Гарри вскоре стал считать так же. Поначалу, когда он еще ходил на поводке, я заставлял его постоянно останавливаться и усаживаться на несколько долгих мгновений у каждого перехода, снова, и снова, и снова, неделю за неделей, пока он полностью не привык к этому. Потом мы стали выходить очень-очень рано – для специальных тренировок. Шли вдоль бровки тротуара, на Гарри был надет ошейник с поводком, а я время от времени бросал на дорогу собачий десерт. Когда я сделал так в первый раз, Гарри сошел с тротуара за лакомством. Я стегнул его поводком. Он недовольно посмотрел на меня. Я повторил трюк, и Гарри с прохладцей оглянулся, явно желая кинуться за угощением. Я снова стегнул его. Он посмотрел на меня внимательно. На третий раз он проводил лакомство равнодушным взглядом и продолжил идти ровно. Я расхвалил его так, словно он только что удостоился Нобелевской премии, к примеру, за умение приносить хозяину теннисные мячики.

Кстати говоря, это стало нашим следующим шагом, потому что Гарри куда больше интересовали мячики, чем еда. Я бросал мячик на дорогу. Гарри вспрыгивал на бордюр, дрожа всем телом – таким сильным было искушение. Но в конце концов он оборачивался ко мне, ожидая разрешения и заранее зная, что его не будет. Мы проходили этот урок много раз. «Выпускной экзамен» состоялся в изумительное майское воскресное утро, в начале седьмого. В такое время автомобилей на дороге не было, я отстегнул поводок и, когда Гарри меньше всего ожидал, бросил на тротуар зеленый теннисный мячик, новехонький, еще не потерявший характерного запаха. Гарри весь напрягся, проследил глазами за тем, как мячик катится по залитой солнцем улице к противоположному тротуару, потом понурился и подошел ко мне.

– Молодец! Хороший пес, очень-очень хороший! – с чувством сказал я и ласково его погладил. Он потерся о мои ноги, и мы пошли дальше, но краем глаза Гарри продолжал коситься на мячик. В то утро мы повторили трюк еще несколько раз, а когда пришли домой, я объявил Кейтлин, что наша собака отныне может спокойно гулять без поводка. Я не ошибся: Гарри ни разу не отошел от бровки тротуара без моего разрешения.

Через месяц-другой мне пришлось убедиться в степени дисциплинированности Гарри. На Ньюбери-стрит находятся главные торговые центры Бостона – это наша местная Родео-драйв или Уорт-авеню, где на каждом шагу красуются самые модные бутики и фирменные магазины крупнейших торговых сетей США. Стоял прекрасный теплый день, улицы заполонил народ, а мы с Гарри ходили по магазинам, преимущественно охотясь за товарами для дома.

У перехода мы остановились, ожидая, пока загорится зеленый свет. Только вот когда я, уже перейдя улицу, опустил глаза, Гарри рядом со мной не было. Охваченный внезапным страхом, я посмотрел вперед – нет собаки. Резко обернулся – а вот и Гарри, неподвижно сидит на противоположной стороне. Глаза у него от испуга чуть не вылезли из орбит, они отчаянно разыскивали меня в море людей, страстно ожидали моего появления, но хвост неподвижно лежал на земле. Я вернулся за ним. Он старался держаться так, будто ничего не произошло, но мы оба хорошо понимали, что перепугались друг за друга до полусмерти.

Визитной карточкой Гарри стало исключительное чувство собственного достоинства, которое внешне проявлялось в неторопливой размеренной походке – это была истинно королевская поступь с мерным покачиванием хвоста. Если я останавливался поговорить с соседом или знакомым, он спокойно садился рядом, словно участвуя в разговоре, а если догадывался по моему тону, что беседа может затянуться, то находил палку и начинал ее жевать, растянувшись на травке. Он требовал от жизни всего двух вещей: чтобы с ним всегда считались и чтобы у меня непременно был с собой теннисный мячик. Стоило Гарри приметить знакомого человека, как он тут же поворачивался ко мне с ожиданием в глазах: «Дай же мне скорее эту штуку, ну!» Я клал мячик ему в пасть, и Гарри крепко сжимал его зубами, словно не хотел разочаровать встречного отсутствием такого важного предмета.

Во время каждой нашей прогулки, едва мы останавливались, вокруг Гарри неизменно собиралась небольшая толпа, как бы в продолжение традиции, зародившейся далеким декабрьским вечером в грузовом терминале компании «ЮС-Эйр». Людей, конечно, привлекал экстерьер Гарри, но особенно – его манера держаться. Однако, если он и замечал внимание к своей персоне, то далеко не всегда это показывал. По правде говоря, иной раз Гарри держался весьма надменно. Некоторых людей он просто в упор не замечал, когда они гладили его по голове, сюсюкали с ним или отчаянно размахивали руками, словно приглашали поиграть. Пес только бросал на меня красноречивые взгляды, будто говорившие: «Ну и дурень же этот тип».