Улитка в тарелке - Юлия Лавряшина

Волосы у Эви еще и не начали пробиваться, а у Миры был темный пушок, который она то и дело трогала и представляла, что когда вырастет, у нее будет коса, как у Руледы. Или кудри, как у Дрима… Лучше даже кудри, ведь Дриму нравятся его солнечные волосы (Мира заметила это уже давно). Значит, он будет улыбаться, когда увидит ее…

По-прежнему глядя под ноги, Эви неожиданно объявил:

— С тобой стало скучно.

Мира даже остановилась:

— С чего это?!

Он насупился:

— Ты все время думаешь об одном и том же. Такая скукотища! Я скоро перестану с тобой гулять.

— Откуда ты знаешь, о чем я думаю?

Пожав покатыми плечиками, Эви сказал, как о чем-то естественном:

— Слышно же… У тебя в мыслях так и звенит: Дрим-Дрим. Надоело уже!

— Это я из-за твоих вопросов так раздумалась! — сердито отозвалась Мира, не зная, что еще сказать.

Эви тоже огрызнулся:

— А я про него и не спрашивал!

— Вон там ранеток много, — она попыталась увильнуть от разговора, и ей это удалось, потому что мальчик остановился, как вкопанный.

— Оно же высоченное…

— Для меня оно меньше — я же выше. Вот я и полезу.

— Да ты упадешь и что-нибудь себе сломаешь! Помнишь, как Лема сломала… Что она сломала?

— Шейку бедра, — вспомнила Мира.

Эви разволновался еще больше, как будто речь шла о настоящей шее:

— Вот именно! И лежала потом целых полгода.

— Ее на руках таскали в «Виртуальный мир», — насмешливо напомнила Мира. — Думаешь, она хоть заметила, что не может ходить?

— Но ты же — другое дело!

Мира неуверенно пообещала:

— Да я не сорвусь.

И почувствовала, как верхушка дерева хлестнула по самому сердцу, и оно, увернувшись, упало куда-то. Приказав сердцу вернуться на место и притихнуть, Мира деловито потрогала ствол: крепкий! Значит, и ветви должны быть крепкими. Конечно, она не упадет! Что он придумывает…

Красные звездочки выглядывали из-за листьев, которые, как нарочно, выставляли их напоказ. Даже снизу Мира ощутила, какие они гладкие, эти ранетки, и как оглушительно будут хрустеть. От кисловатого сока сведет скулы, но это будет приятно, и захочется съесть их все до последней.

— Я буду сбрасывать их оттуда, а ты лови.

Она храбро взялась за нижнюю ветку, но поняла, что та слишком высоко от земли, чтобы закинуть на нее ногу. Вот если б ноги у нее были такими же сильными, как у взрослых…

— Вон ведро валяется! — Эви обрадованно посеменил за куст. — Тут, наверное, поливали и бросили его.

Перевернув ведро грязным днищем вверх, он аккуратно установил его у дерева и поднял на Миру счастливые и немного испуганные глаза:

— Ну, давай!

Она встала на ведро одной ногой: «Не проломится?» Потом встала обеими. Теперь уже легче будет закинуть ногу на ветку, если, конечно, поднатужиться…

«Здорово, что всем девчонкам выдают джинсы, — подумалось Мире, пока она собиралась с духом. — Воспитательницы-то могут ходить в платьях, у них такие ноги красивые! А у нас — жуткие… И все в каких-то пятнах!»

Зацепившись пяткой, Мира сообразила, что наверняка обдерет кроссовки, и потом ей достанется, но сейчас было не до этого. Нога трусливо дрожала и норовила сорваться, и Мире пришлось побольнее укусить губу, чтобы отвлечься. Когда она, наконец, сумела сесть возле самого ствола, у нее уже тряслись все жилки в теле, а сердце вообще выделывало непонятно что… Закрыв глаза, Мира переждала, пока стихнет шум в ушах, который, наверное, начался оттого, что в голове все взболталось. Затем уцепилась за ветку и встала, чтобы шагнуть выше.

Ранетки уже вовсю дразнили ее, казалось, до их прохладной кожицы можно дотянуться губами… Но не получалось. Стараясь пока не смотреть вниз, откуда доносились сиплые выкрики: «Ура! Давай!», Мира осторожно перебралась повыше и тут уже устроилась, наконец. Ствол, который она обняла, оказался теплым, и Мире почему-то опять вспомнился сон про воду, которая дышала: «А если все-все вокруг живое?»

Она решила, что надо бы поговорить об этом с Дримом, но тут же застенчиво подумала, что это, наверное, слишком детский вопрос. Мире же хотелось выглядеть повзрослее: конечно, еще не бабочкой, но хотя бы гусеницей, уже готовой выпустить из себя красоту.

— Лови!

Мира кинула вниз сразу три ранетки, чтобы немного растормошить Эви. Ее пугало, каким он временами делался вялым, как будто с каждым месяцем энергии в нем становилось все меньше и меньше. А ведь этого не должно было происходить… Эта слабость и ломота в суставах, и боль в пояснице, и подламывающиеся коленки, и беспомощное дрожание в пальцах — все эти ужасы должны были отступать с каждым днем, уходить из их тела. Разве взрослые так мучаются? Им все нипочем! Вон Руледа может час не слезать с велотренажера, а Прат с Дримом бегают по лесным дорожкам до тех пор, пока майки у них не станут мокрыми…

Ранетки завертелись в воздухе, кружа светлыми черенками, и стали похожи на «вертолетики» клена. Если они в конце лета не желали опадать на землю, Мира забиралась на одно из шершавых деревьев и сбрасывала вниз целую пригоршню соцветий. И тогда они охотно танцевали в воздухе вальс и, может быть, сами напевали, только слышал это один Эви.

Едва не потеряв равновесие, Мира схватилась за ствол обеими руками и медленно потянула назад только что промелькнувшее воспоминание: клен, она, кружащиеся «вертолетики»… Тот день, который вдруг всплыл в памяти, был давно. Очень давно. Года три назад. И тогда для нее почти не составляло труда забираться на деревья… Почему?

— Эви!

Она услышала это испуганное восклицание и лишь секунду спустя узнала свой голос. Не поймав ни одной из брошенных ею ранеток, Эви, кряхтя, наклонился и повернул к Мире перевернутое лицо:

— Подожди, я эти еще не нашел.

— Да нет… Эви, слушай! Раньше мне ведь легче было залезать на дерево.

Оттого, что эти слова прозвучали, они показались еще страшнее.

С трудом выпрямившись, он спросил:

— Что ты сказала? У меня в ушах ветер шумит.

— А в том году так шумело, когда ты наклонялся? — быстро спросила она, стараясь не слушать сердце, которое кричало громче ее, только никто не различал его голоса.

У Эви жалко дернулись плечики:

— Не помню я! Целая зима прошла…

— А я помню, — прошептала Мира. — Сейчас уже помню. Только… Как это может быть?

— Теперь я вообще ничего не слышу, — рассердился мальчик. — Ты сама с собой разговариваешь?

— Почему мне страшно?

— Что? Говори громче!

Она опомнилась:

— Лови еще! Да ты попробуй их, знаешь, какая вкуснятина… Я скоро целое дерево съем.

Чтоб он видел, Мира сунула ранетку в рот. На зубах вкусно хрустнуло и растеклось по языку.

«Нечего думать об этом! — Мира жевала так яростно, что от ранетки в два счета ничего не осталось. — Я спрошу у Дрима, и все сразу выяснится. Он ведь скажет мне. Он скажет…»

Прервав ее мысли, Эви попросил:

— Нарви побольше. Нашим отнесем.

— Ну да! Чтоб мне влетело за то, что я на дерево лазила? Вот спасибочки!

— А нельзя?

Ей даже стало смешно: «Вот глупый!»

— Конечно, нельзя! Ты же сам говорил, что я сорваться могу. И они тоже самое скажут.

Ей вдруг, как в виртуальной игре, увиделась она сама, лежащая под деревом. Ноги были некрасиво раскинуты, и одна штанина задралась почти до колена. А голова оказалась как-то неловко свернута на бок и сочилась кровью… Мира быстро сморгнула картинку: «Ничего же не случилось!»

Эви ворчливо потребовал:

— Давай-ка, слезай оттуда! Не надо никаких ранеток. Еще рухнешь вниз… Машешь руками!

— Сейчас, — она стала срывать маленькие яблочки, висевшие совсем рядом. — Я вот только эти…

Сунув одно в рот, Мира с жалостью смотрела, как Эви ползает под деревом, и подумала, что, может, и стоило попросить кого-нибудь из взрослых слазить за ранетками. Это же не труднее, чем крутить педали или бегать…

Ей тоже всегда хотелось побегать, и временами даже казалось, что когда-то у нее получалось это. Но Мира тут же вспоминала, что этого просто не могло быть, ведь раньше она была еще меньше, а значит — слабее. Но оставалось ощущение, что бег знаком ей, что память об этих движениях живет где-то в ногах, если только такое возможно…

Она крикнула:

— Я спускаюсь!

И осторожно поползла по стволу, нащупывая ногой каждую ветку. Эви принялся руководить снизу:

— Левее давай! Мимо встанешь. Еще, еще!

— Я, кажется, сто лет слезала…

Никогда еще земля не казалась Мире такой надежной. Она даже притопнула, чтобы утвердиться в этом, и насмешила Эви. Зубов у него почти не было, но Дрим уверял: «Когда станешь таким, как я, они снова вырастут. Уже ведь раз выпали все до одного, и ничего — выросли!»

А у Миры почему-то все были на месте, кроме самых дальних, за щеками, и многие воспитатели говорили, что у нее красивые зубы. «Крепкие», — добавляли некоторые с каким-то удивлением.