Последние похождения Арсена Люпэна. Часть I: Двойная жизнь Арсена Люпэна - Морис Леблан

Он опять поднес к уху трубку.

— Марко, коробочка перед тобой?.. Что ты видишь в ней особенного?.. Черное дерево, инкрустированное слоновой костью. Да, это мне знакомо, японский стиль, сделано в фобуре Сент-Антуан… Марка есть?.. Ага! Небольшая круглая этикетка с синей каймой и номером… Коммерческий знак, безо всякого значения… А какое дно у шкатулки, толстое?.. Черт, двойного дна там нет?.. Давай тогда, Марко, проверь инкрустации, которые сверху… Нет, скорее — саму крышечку…

Он едва не подпрыгнул от радости.

— Крышечка! Вот оно, Марко! Кессельбах невольно моргнул!.. Мы попали в точку!.. Старина Кессельбах, разве ты не заметил, что я за тобой следил… Ах ты, недотепа!

И, обращаясь к Марко:

— Так что там у тебя? Под крышечкой есть зеркальце?.. И оно сдвигается в сторону?.. Нет? Там есть, может, пазы?.. Нет? Тогда разбей его… Ну да, говорю тебе, разбей… Это зеркальце там ни к чему, его туда вставили.

И воскликнул:

— Болван, не перечь мне… Делай, как сказано!

Он услышал, вероятно, шум, произведенный Марко, когда тот разбил зеркальце, так как не сдержал торжества.

— Что я тебе говорил, господин Кессельбах? Охота оказалась успешной!.. Алло!.. Сделал? Ну и что там? Письмо? Победа! Все бриллианты Южной Африки и тайны нашего чудака!

Он снял трубку второго, параллельного аппарата, приложил обе к ушам и продолжал:

— Читай, Марко, читай, не спеша… Вначале — что написано на конверте… Так… Теперь — повтори…

И повторил за ним сам:

— Копия письма, содержащегося в конверте из черной кожи. А затем? Загляни в конверт, Марко. Господин Кессельбах, вы позволите? Не очень красиво с нашей стороны, конечно, но все-таки… Давай, Марко, господин Кессельбах разрешает… Открыл? Теперь — читай!

Он выслушал и сказал, посмеиваясь:

— Не очень-то много, черт побери. Итак, подведем итог. Листок бумаги, сложенный вчетверо; видно, что его разворачивали… Хорошо… Вверху справа на нем слова: «один метр семьдесят, левый мизинец обрезан» и так далее. Приметы уже названного Пьера Ледюка. Почерк Кессельбаха, не так ли?.. Хорошо. А в середине листка одно слово, заглавными печатными буквами:

АПООН

— Марко, сынок, ты оставишь листок на месте, заберешь шкатулку и бриллианты. За десять минут я окончу дела с нашим чудаком. Двадцать минут спустя буду у тебя… Ты послал мне, кстати, машину? Отлично. До скорого.

Он положил обе трубки, вышел в вестибюль, оттуда — в соседнюю комнату, проверил, не ослабли ли узы секретаря и слуги, не душат ли их кляпы, и вернулся к своему пленнику.

На его лице отразилась беспощадная решимость.

— Забавы окончены, Кессельбах. Если не станешь говорить, тем хуже для тебя. Ты решился?

— На что?

— Брось глупости. Говори все, что знаешь.

— Ничего я не знаю.

— Ты лжешь. Что означает это слово «АПООН»?

— Если бы знал, я бы его не записывал.

— Хорошо, но к кому, к чему оно относится? Откуда ты его списал? Откуда все это у тебя вообще?

Господин Кессельбах не отвечал.

Люпэн продолжал, все более нервничая, отрывисто:

— Слушай внимательно, Кессельбах, хочу сделать тебе предложение. Какой ты ни есть богач, какой бы ты ни был большой человек, разница между тобою и мною не так уж велика. Сын котельщика из Аугсбурга и Арсен Люпэн, король взломщиков, могут найти общий язык без утраты достоинства для одного или другого. Я обчищаю квартиры; ты грабишь на бирже. И то, и другое — чистое воровство. Так вот, Кессельбах, соединим свои силы в этом деле. Ты нужен мне потому, что у меня нет нужных сведений. Я нужен тебе потому, что в одиночку ты с этим не справишься. Барбаре для такого дела слабак. А я — Люпэн. Идет?

Ответом было молчание. Люпэн продолжал настойчиво, с дрожью в голосе:

— Отвечай, Кессельбах, идет? Если да, за сорок восемь часов я найду его для тебя, твоего Пьера Ледюка. Ибо все дело в нем, не так ли? Отвечай же! Что за тип? Почему ты его разыскиваешь? Что тебе о нем известно? Я хочу знать!

Он внезапно успокоился, положил руку на плечо немца и сухо сказал:

— Одно только слово… Да или нет.

— Нет.

Он вынул из кармашка Кессельбаха великолепный золотой хронометр и положил его на колени пленника. Затем расстегнул ему жилет, сорочку, раскрыл грудь и, схватив стальной стилет с золотой рукояткой, лежавший возле них на столе, приставил острие к тому месту, где биения сердца в ритмичном трепете приподнимали обнаженную кожу.

— В последний раз?

— Нет.

— Господин Кессельбах, сейчас три часа без восьми минут. Если за эти восемь минут я не получу ответа, ты — мертвец.

III

На следующее утро, в тот самый час, который был ему назначен, бригадир Гурель явился в отель Палас. Не останавливаясь, отказавшись от лифта, он поднялся по лестнице. На пятом этаже повернул направо, проследовал по коридору и позвонил в номер 415.

Оттуда — ни звука. Бригадир позвонил опять. После полдюжины безуспешных попыток он направился к комнате дежурного по этажу, где сидел как раз метрдотель.

— Мне нужен господин Кессельбах. Я звонил к нему раз десять.

— Господин Кессельбах не ночевал у себя. Мы не видели его с середины вчерашнего дня.

— А его секретарь? Слуга?

— Их мы тоже не видели.

— Значит, они тоже не ночевали в отеле?

— Несомненно.

— Несомненно! Откуда такая уверенность?

— Очень просто. Господин Кессельбах не проживает в нашем отеле как прочие постояльцы; он занимает личные апартаменты. Обслуживаем его не мы, а его собственный слуга, и нам не может быть ничего известно о том, что происходит у него.

— Действительно… Действительно…

Гурель выглядел немало озадаченным. Он пришел с определенными указаниями, с четким заданием, в пределах которого только и могла проявиться его сообразительность. За этими границами он не очень-то знал, как следует поступать.

— Если бы тут был шеф… — пробормотал он. — Если бы тут был шеф…

Он показал свою карточку с указанием места службы и должности. Затем задал наугад вопрос:

— Значит, вы не видели, чтобы они возвращались?

— Нет.

— Но заметили, как уходили?

— Тоже нет.

— В таком случае, откуда вам известно, что они уходили вообще?

— Нам об этом сказал господин, приходивший вчера в номер 415.

— Господин с черными усами?

— Да. Я повстречался с ним, когда он уходил, ровно в три часа. Он мне сказал: «Господа из номера 415 ушли. Господин Кессельбах сегодня проведет ночь в Версале, куда и следует отправить его почту».

— Но с кем был тот господин? В каком качестве он с вами разговаривал?

— Этого я не знаю.

Гурель забеспокоился. Все это казалось ему довольно странным.

— У вас есть ключ?

— Нет, господин Кессельбах заказал особые ключи.

— Пойдемте-ка туда, посмотрим.

Он стал яростно звонить в дверь. Ответом была тишина. Он собрался уже повернуть обратно, как вдруг склонился и торопливо прижался ухом к замочной скважине.

— Послушайте… Кажется… Ну да, слышно явственно… Кто-то стонет…

Он с силой ударил в дверь кулаком.

— Однако, мсье, вы не имеете права…

— Это я не имею права?!

Он заколотил в дверь изо всех сил, но все было напрасно.

— Слесаря! Побыстрее!

Гостиничный слуга кинулся исполнять приказ. Гурель расхаживал из стороны в сторону, шумя, но ни на что не решаясь. Слуги с разных этажей собирались кучками. К ним спешили служащие администрации, конторы.

— Разве нельзя, — воскликнул наконец Гурель, — войти туда через соседние помещения? Они ведь сообщаются с апартаментом?

— Да, но двери между ними всегда заперты на засовы, с обеих сторон.

— Тогда мне надо позвонить в Сюрте, — заявил бригадир, для которого, несомненно, не было иного спасения, кроме как в лице начальства.

— И в комиссариат полиции, — заметил кто-то.

— Можно и туда, — ответил он тоном человека, которого такая формальность мало занимала.

Когда Гурель вернулся, слесарь пробовал открыть дверь ключами из большой связки. Последний из них и привел в действие замок. Гурель торопливо вошел.

Он бросился туда, откуда доносились стоны, и наткнулся на секретаря Чемпэна и слугу Эдвардса. Один из них, Чемпэн, терпеливыми усилиями сумел ослабить узлы кляпа и издавал приглушенные крики. Другой, казалось, спал.

Их освободили. Гурель был в растерянности.

— А господин Кессельбах?

Он двинулся дальше. Господин Кессельбах сидел в кресле, привязанный к его спинке, уронив голову на грудь.

— Он, вероятно, в обмороке, — сказал Гурель, подойдя. — Попытки порвать узы лишили его последних сил.

Он быстро разрезал веревки, стягивавшие плечи. Торс сразу упал вперед. Гурель охватил его обеими руками, но тут же отпрянул с криком:

— Да он же мертв! Смотрите… Руки — как лед… И глаза…

Кто-то несмело предположил:

— Может быть, кровоизлияние… Лопнул сосуд…

— Правда, на нем нет раны. Естественная кончина.