Последние похождения Арсена Люпэна. Часть I: Двойная жизнь Арсена Люпэна - Морис Леблан

— Да он же мертв! Смотрите… Руки — как лед… И глаза…

Кто-то несмело предположил:

— Может быть, кровоизлияние… Лопнул сосуд…

— Правда, на нем нет раны. Естественная кончина.

Тело положили на диван, одежду на нем расстегнули. И на белой сорочке стали видны красные пятна. Когда ткань раздвинули, все заметили на уровне сердца крохотную ранку, из которой еще текла кровь. К рубахе булавкой была приколота визитная карточка, тоже в крови.

Гурель наклонился над нею. Это была визитная карточка Арсена Люпэна.

Полицейский выпрямился с решительным, властным видом.

— Убийство!.. Арсен Люпэн!.. Всем выйти из помещения! Никому не оставаться в салоне или в комнате! Этих господ — отнести и оказать им помощь в другом месте. Выйти всем и не прикасаться ни к чему. Сейчас явится шеф!

IV

Арсен Люпэн!

Гурель повторял эти два роковых слова в полном оцепенении. Они звучали в его душе, как погребальный звон. Арсен Люпэн! Король бандитов! Верховный авторитет среди авантюристов! Можно ли было такое себе представить!

— Ну, нет, не может быть, — прошептал он. — Потому что этот человек мертв!

Только вот… Действительно ли он мертв?

Арсен Люпэн!

Стоя возле трупа, Гурель был ошеломлен, сбит с толку. Он вертел в руках визитную карточку с таким страхом, будто получил вызов от призрака. Арсен Люпэн! Что теперь делать? Действовать? Начинать борьбу собственными средствами? Нет, нет… Лучше подождать… При столкновении с таким противником ошибки неизбежны… И затем, разве сейчас не должен прибыть шеф?

Прибудет шеф! Вся психология Гуреля сводилась к этой короткой фразе. Умелый и предусмотрительный, наделенный мужеством, опытом и геркулесовой силой, он был из тех, кто устремляется вперед лишь тогда, когда им показывают направление, и хорошо делают только то, что им велят. И недостаток собственной инициативы у Гуреля безмерно возрос с тех пор, как господин Ленорман занял место господина Дюдуа во главе Сюрте. Господин Ленорман — вот это был шеф! С ним можно было быть всегда уверенным, что ты — на верном пути. До того уверенным, что Гурель неизменно надолго застревал на месте, не получив от шефа должного толчка.

Но шеф вот-вот должен был явиться! Глядя на часы, Гурель высчитывал время этого прибытия. Лишь бы раньше не появился полицейский комиссар, которого уже, конечно, предупредили; либо следователь прокуратуры и судебно-медицинский эксперт не принялись некстати возиться здесь до того, как сам шеф сможет составить себе представление об основных обстоятельствах дела.

— Ну что, Гурель, о чем замечтался?

— Шеф!

Господин Ленорман был человеком еще молодым, если судить по выражению его лица, по глазам, живо сверкавшим из-за стекол очков. Но это был почти старец, если принять во внимание сгорбленную спину, иссохшую желто-восковую кожу, седеющие бороду и волосы и весь его вид — болезненный, надломленный, неуверенный. Он прожил трудную жизнь в колониальных владениях Франции в качестве правительственного комиссара, на самых опасных постах. Приобрел там лихорадку, неукротимую энергию, столь противоречащую его физическому состоянию, привычку жить в одиночестве, говорить мало и действовать в тишине, плюс — некоторую нелюдимость. И к пятидесяти пяти годам — вследствие нашумевшего дела пяти испанцев из Бискры — заслуженную, широкую известность. Справедливость восторжествовала, и его назначили вначале на важную должность в Бордо, потом заместителем шефа в Париже и наконец, после кончины господина Дюдуа, шефом Сюрте. И на каждом из этих постов он проявил редкую изобретательность в работе, большие способности, оригинальные и невиданные дотоле качества; в частности, он добился таких ярких и недвусмысленных успехов в разрешении четырех или пяти последних скандальных историй, взволновавших общество, что его сравнивали с целым рядом наиболее прославленных блюстителей закона прошлого. Что касается Гуреля, у того сомнений не было. Любимец шефа, высоко ценившего его за чистоту души и исполнительность, он ставил господина Ленормана превыше всего на свете. Шеф был для него самим богом, идолом, который не ошибается никогда.

В тот день господин Ленорман выглядел особенно утомленным. Он устало опустился на стул, распахнул полы своего редингота — старомодного сюртука, получившего широкую известность благодаря несовременному покрою и оливковому цвету, развязал коричневый, не менее знаменитый шарф и тихо вымолвил: «Рассказывай».

Гурель поведал обо всем, что видел и что ему удалось узнать, построив свое донесение в краткой форме, к которой приучил его шеф. Но, когда он показал карточку Люпэна, господин Ленорман вздрогнул.

— Люпэн! — воскликнул он.

— Да, Люпэн, вот он опять всплыл, эта скотина.

— Тем лучше, тем лучше, — сказал господин Ленорман после недолгого раздумья.

— Конечно, тем оно лучше, — повторил Гурель, любивший сопровождать комментариями редкие слова начальника, в упрек которому ставил только чрезмерную немногословность, — тем лучше, так как вы наконец померяетесь силами с противником, достойным вас… И Люпэн поймет, кто может с ним совладать… Люпэн будет уничтожен… Люпэн…

— Ищи! — приказал господин Ленорман, обрывая затянувшуюся речь.

Звучало это, как приказание охотника, отданное собаке. И действительно, как лучший охотничий пес, умело обшаривающий кусты, живой и умный, Гурель занялся поиском на глазах своего начальника. Кончиком трости господин Ленорман указывал то на одно, то на другое кресло, на угол комнаты, точно так же, как хозяин показывает четвероногому другу заросли, купы деревьев, пучки трав.

— Ничего нет, — сказал бригадир.

— Это для тебя, — проворчал господин Ленорман.

— То есть я хотел сказать… Для вас всегда найдется много вещей, которые дают показания, словно это люди, как настоящие свидетели. Пока ясно одно: перед нами — убийство, без всякого сомнения попадающее в послужной список Арсена Люпэна.

— Первое за все время, — заметил Ленорман.

— Действительно, первое… Но оно было неизбежно. Нельзя вести такую жизнь без того, чтобы однажды, под давлением обстоятельств, не впасть в этот величайший грех. Господин Кессельбах, наверно, защищался…

— Нет, ибо был связан.

— Правда, — в некоторой растерянности признал Гурель, — это и представляется здесь странным… Зачем убивать противника, который выведен из борьбы?.. Черт возьми, если бы я взял его за воротник вчера, когда мы оказались лицом к лицу, на пороге вестибюля!..

Господин Ленорман тем временем вышел на балкон. Затем проследовал в комнату господина Кессельбаха, ту, что справа. Проверил запоры дверей и окон.

— Окна в этих двух комнатах, когда я в них заходил, были заперты, — сказал Гурель.

— Заперты или прикрыты?

— Никто к ним не прикасался, шеф. А они, правда, заперты.

Послышавшиеся голоса заставили их возвратиться в гостиную. Там они застали судебно-медицинского эксперта, осматривавшего труп, и господина Формери, следователя.

— Арсен Люпэн! — воскликнул при их появлении Формери. — Я просто счастлив, что благоприятная случайность позволит мне заняться наконец этим бандитом! Скоро он убедится, какая у меня закваска!.. К тому же, на этот раз перед нами — убийца… Ну что ж, сразимся, мэтр Люпэн!

Господин Формери все еще не мог забыть странного приключения с диадемой княгини Ламбаль и того, с каким блеском обвел его вокруг пальца Люпэн несколько лет тому назад. В криминальных анналах Парижа слава этой истории не потускнела до сих пор. Воспоминания о ней вызывали еще смех, и господин Формери в глубине души сохранил жгучую досаду и жажду взять блистательный реванш.

— Убийство налицо, — заявил он убежденно, — мотивы же мы раскроем легко. Все идет как надо. Мсье Ленорман, честь имею вас приветствовать… Я просто в восторге…

Формери вовсе не был в восторге. Присутствие Ленормана, напротив, мало радовало его, начальник Сюрте не очень-то скрывал презрение, которое тот у него вызывал. Тем не менее следователь выпрямился и торжественно осведомился:

— Итак, доктор, вы полагаете, что смерть наступила примерно двенадцать часов тому назад, может быть — больше?.. То же самое представляется и мне… Мы полностью друг с другом согласны… А орудие преступления?

— Нож с очень тонким лезвием, господин следователь, — отозвался врач. — Смотрите, лезвие вытерли от крови платком самого убитого.

— Действительно… Действительно… Следы видны весьма отчетливо… А теперь послушаем, что скажут секретарь и слуга господина Кессельбаха. Их допрос, не сомневаюсь, прольет на дело некоторый свет.

Чемпэн, которого перенесли в его комнату слева от гостиной, как и Эдвардса, пришел уже в себя от испытанного. Он подробно изложил вчерашнее происшествие, беспокойство господина Кессельбаха, объявленный заранее визит человека, назвавшегося Полковником, рассказал наконец о нападении, которому они подверглись.