Дядя Фред весенней порой - Вудхаус Пэлем Грэнвил

Как и граф Эмсворт, он радовался будущей женитьбе. Когда Фредди перестал получать субсидию, он огорчился. Конечно, у него были другие источники дохода, но там приходилось все же ударять пальцем о палец. И вот появилась невеста миллионера…

– Одно слово – блудный сын! – продолжал он. – Давненько не виделись, давненько. Ай-ай-ай, как не совестно! Ну, полегче стало?

Фредди сел и принялся сосать набалдашник трости.

– Да нет, Дикки, не сказал бы. Удалось вот уехать, отцу надо в город, но в три часа едем обратно. Денег как не давал, так и не дает. Вообще я сел в лужу.

Резвые толстые люди тоже знают печаль. Р. Джонс загрустил и сослался на особо трудные времена. Как и думал Скотленд-Ярд, он давал деньги в долг, но не тогда, когда клиент сидел в луже.

– Нет-нет, – заверил Фредди, – я не о том! Честно говоря, у меня есть пятьсот фунтов. Наверное, хватит.

– Смотря на что, – возразил Р. Джонс, снова обретший резвость. Думал он о том, как хорошо бы встретить идиота, который дал Фредди столько денег. Где они, эти филантропы?

Фредди тем временем вынул из кармана портсигар, а из портсигара газетную вырезку.

– Про Перси слыхали? – спросил он.

– Про какого Перси?

– Ну, про Стокхита.

– А, лорд Стокхит! Мало того, я был в суде, все три дня. – Р. Джонс приятно хихикнул. – Ваш приятель? Может, родственник? А, кузен! Видели бы вы его на перекрестном допросе! Ухохочешься. А письма-то, письма! Читали, понимаете, вслух, и это уж…

– Не надо! – вскричал Фредерик. – Дикки, не надо! Я все знаю, я видел газету. Его выставили таким дураком…

– Что поделаешь, он дурак и есть. Да, ощипали голубчика!

Фредди просто дернулся от боли.

– Дикки, не надо! Я не могу!

– Чего он вам дался?

– Не в нем дело. Дикки, я сам влопался.

– Ну! Обещали жениться?

– Не то чтобы обещал… Давайте я по порядку. Помните «Девицу из Дублина» в прошлом году? Там была одна хористка.

– Больше, больше. Целая куча.

– Вообще-то больше, но одна – особенная. Ее зовут Джоан Валентайн. Мы с ней не знакомы.

– Минуточку! Ничего не понимаю.

– Ну как же? Я ходил в театр каждый день, жутко в нее влюбился…

– И не пошли за кулисы?

– Именно. Я был такой кретин…

– Не скромничайте!

– Был, был, а то бы познакомился. Но я ей писал. Объяснялся в любви.

– Предложение делали?

– А?

– Просили выйти за вас замуж?

– Не помню. Наверное, просил. Жутко влюбился.

– Почему вы с ней не встретились?

– Она не хотела. Приглашаю в кафе – не идет. И на письма не отвечала. А потом…

Голос его угас. Он присосался к набалдашнику.

– Да?

Фредди залился алым румянцем и глядел в сторону.

– Стихи!..

Р. Джонс затрясся и засверкал глазками.

– Стихи ей писали?

– Ярдами, Дикки, ярдами! Видите, как я влип? Теперь, после Перси, такие дела вошли в моду. Прочтет объявление о помолвке – и все, конец! Наверное, только того и ждала. У нее все карты. Если в суде прочитают стихи, мне вообще придется уехать. А дома что будет! Отец меня убьет. Влип, ничего не скажешь.

– Что ж я могу сделать?

– Письма от нее получить! Я сижу в деревне. Потом, я вообще бы не справился. Тут нужен умный, бывалый человек.

– Спасибо за комплимент, только этого маловато. Вот вы говорили, пятьсот фунтов?..

– Говорил, говорил. Пожалуйста. Так вы пойдете? Хватит ей этого?

– Посмотрим…

Фредди поднялся со стула почти счастливый. Скотленд-Ярд не доверял Р. Джонсу, а Фредерик Трипвуд – доверял.

– Спасибо, Дикки, спасибо! – сказал он, пылко тряся его руку. – Значит, поручаю все вам. Если что, напишите. Спасибо, до свиданья, пип-пип.

Дверь закрылась. Р. Джонс с удовольствием хрустел купюрами. Он был совершенно счастлив. Удастся его миссия или нет, небеса послали ему целых пятьсот фунтов.

Глава III

1

Граф Эмсворт стоял в дверях столовой и рассеянно, но благосклонно глядел на собратьев по клубу, которые, звеня ножами и вилками, ели второй завтрак. Если бы кто-нибудь оглянулся, ему бы показалось, что новоприбывший позирует для статуи, олицетворяющей Приветливость. Бледно-голубые глаза сияли сквозь очки, улыбка говорила о полном мире, солнечный свет окружал ореолом лысую голову.

По-видимому, графа никто не заметил. Он так редко бывал в Лондоне, что в клубе его не знали, да и вообще старый консерватор[6] не станет замечать за едой того, что не стоит на столе. Чтобы привлечь его внимание, надо быть не графом, а бараньей котлетой.

Не решаясь пройти меж рядами и найти себе столик, робкий пэр стоял бы до бесконечности, если бы к нему не подскочил метрдотель Адамс, непрестанно сновавший по залу, словно сенбернар в поисках путников.

– Столик, ваша светлость? – спросил он. – Сюда, ваша светлость.

Кто-кто, а метрдотель помнил пэра. Собственно, он помнил всех. Лорд Эмсворт, нежно улыбаясь, последовал за ним к дальнему столику. Адамс вручил ему меню и стал поджидать, заботливо, как Провидение.

– Мы редко вас видим, ваша светлость, – начал он. Ему полагалось по должности знать вкусы всех членов клуба. Одним он вручал меню быстро, молча, деловито, почти резко, словно понимая, что есть минуты, когда не до разговоров. Другие предпочитали беседу, в которой тема еды – на втором плане.

Изучив меню с кротким любопытством, граф положил его на столик и охотно ответил:

– Да, я редко бываю в городе. Я его не люблю. Вот деревня… поля… леса… птицы…

Заглядевшись на что-то, он умолк, потом вопросительно посмотрел на Адамса:

– О чем я говорил, мой дорогой?

– О птицах, ваша светлость.

– О птицах? О каких птицах?

– Вы говорили о прелестях сельской жизни, ваша светлость. Птицы – это пример.

– А! Да, да, да. Да, да, да, конечно. Вы ездите за город?

– Главным образом к морю, ваша светлость. Когда беру отпуск.

Граф снова на что-то загляделся, презрев все земное. Потом вышел из транса.

– О чем мы говорили, мой дорогой?

– Я сказал, ваша светлость, что езжу к морю.

– А? Э? К какому морю?

– На берег Ла-Манша, ваша светлость.

– Почему?

– Отдохнуть, ваша светлость. В отпуск.

– Во что?

– В отпуск, ваша светлость.

– А зачем?

Адамс улыбался на службе только профессиональной улыбкой, которая необходима, если клиент пошутил, и сейчас он отложил реакцию на будущее, чтобы посмеяться вместе с женой. Адамсы ждали гостей, а метрдотель любил публику. Вы бы не догадались по его виду, что в своей среде он слывет блестящим имитатором; но в последнее время ему недоставало достаточно курьезных случаев. Радуясь удаче, он все же горевал о том, что редко встречается с владельцем Бландингского замка.

– Адамс, – спросил тем временем граф, – кто это там, у окна? Ну, в коричневом костюме.

– Это мистер Симмонс, ваша светлость. Присоединился к нам в прошлом году.

– В жизни не видел, чтобы откусывали такие куски! А вы видели?

Адамс воздержался от ответа, но внутри, в душе, просто расцвел. Мистер Симмонс был одной из его лучших моделей. Рассказ о том, как лорд Эмсворт подмечает его недостатки, сулил истинный триумф, хотя жена, видимо, скажет, что эту сцену не стоит разыгрывать при детях.

– Он, – продолжил граф, – роет себе могилу. Да, роет. Зубами. Вы откусываете большие куски?

– Нет, ваша светлость.

– Это хорошо. Это разумно. Очень разумно, Адамс. Очень… О чем я говорил?

– О том, ваша светлость, что я не откусываю больших кусков.

– Правильно. И не откусывайте. У вас есть дети?

– Да, ваша светлость, двое.

– Надеюсь, вы их учите есть медленно. Иначе им придется плохо. Вот американцы едят быстро и портят себе желудок. Мой знакомый американец, мистер Питерc, ужасно страдает.

Адамс понизил голос и доверительно проурчал: