Лед и пламя - Маргит Сандему

— Дело ведь в том, что девочка должна иметь мать! А я не могу представить себе кого-то более подходящего, чем сестру Сигне.

Пока взрослые разговаривали, мысли Белинды блуждали своими собственными странными путями. Буквально все в ее душе противилось мысли занять место божественной Сигне. Она просто не могла этого сделать! Да и Герберт Абрахамсен знал, вероятно, какая она неловкая и неуклюжая. Как же он мог передать нежного младенца в руки ей, ей, которая могла запросто выронить из рук стакан по своей рассеянности! Но было и нечто другое, что мучило ее. Хотя Белинда никоим образом не была избалована мужским вниманием, она испытывала сильное беспокойство под взглядами Герберта. Она не могла точно определить это беспокойство, но именно оно увлекало ее мысли на ложный путь. Она не понимала, почему у нее сложилось впечатление, будто этот человек имел в отношении нее другие планы. Все вокруг говорили, что он — шикарный мужчина и что он — блестящая партия. Сигне тоже говорила это, значит, так это и было. Но однажды Сигне неосторожно намекнула на «страстность, граничащую с распутством». Восемнадцатилетняя Белинда не вполне поняла эти слова, но сейчас она больше всего была напугана именно ими. Потому что она словно бы чувствовала, что они имеют отношение к ее величайшей тайне. Она сама ощущала странное волнение в своем теле, будто нагревалась кровь. Это смутное, неизведанное желание, которое она часто ощущала, становилось мучительно сильным. Никто не знал о ее грезах в тихие бессонные ночи, о ее попытках заглушить настойчивые телесные потребности, о ее страхе и стыде…

Белинда была на самом деле необычайно темпераментной молодой женщиной. Недостаток остроты мышления был компенсирован чувствительностью и инстинктами. Порой ей казалось, что она — пожар, который никто не мог бы потушить, во всяком случае, не она сама. Тогда ей приходили в голову смутные запретные мысли о мужчинах. Никто не разговаривал с Белиндой обо всех загадках любовной жизни. Она слышала только намеки, сопровождаемые хихиканьем, в которых она ничего не понимала. Однажды она спросила мать, откуда у Сигне появится ребенок и как он туда попал. Тогда мать дала дочери такую затрещину, что у нее зазвенело в ушах. Однако несколько дней тому назад кое-что произошло. Белинда услыхала, как повар сказал горничной: «Эй, ты видела, какие теперь у Белинды формы? Она же по-настоящему соблазнительна! Тот, который был здесь позавчера, пялил глаза так, что чуть не потерял их».

Горничная что-то ответила и захихикала, после чего прислуга затеяла легкую потасовку. Белинда не могла следить за этим и не поняла, о чем они болтали. Но после слов о формах она тайком поднялась в свою комнату и постаралась рассмотреть себя в маленьком зеркале. Это было не самым легким делом, но когда она встала на стул, то смогла оглядеть себя постепенно, по частям.

Талия у нее была очень тонкой, но и выше и ниже Белинда была необыкновенно пышной. И… о ужас! Как только она взглянула на лицо, то действительно прочла сжигавшее ее желание! Она увидела это в красных полных губах, в беспокойно двигавшихся руках, в слегка затуманенном взгляде. Она могла прочитать собственное нетерпение в каждом своем движении. Вдруг она припомнила нечто, сказанное Сигне. Признание, такое же непонятное, как и все остальное в этом роде. Нет, впрочем, не непонятное! Это случилось, когда она опять почувствовала этот трепет. «Когда мужчина касается тебя, Белинда, ты становишься, как воск. Ты не желаешь ничего другого, только обвиться вокруг него. Нет, ты еще этого не понимаешь!» Нет, Белинда догадывалась. Хотя Сигне говорила про Герберта. И…

Она бросила на него испуганный взгляд. Нет, его Белинда не могла представить себе в такой ситуации. Не иначе, как только вместе с Сигне. Ее собственные мечты о мужчине, который мог бы утолить ее огонь, были очень расплывчаты. Странно, но он всегда являлся к ней верхом, почему, она толком не понимала. И вот он был у нее в комнате, и тут дневные грезы расплывались в каком-то хаосе, потому что она не могла придумать, что бы тогда произошло. Нет, она должна думать о настоящем! О чем это они болтали? Ее родители называли его «господин Абрахамсен». Хотя он и был их зятем, они не могли решиться говорить ему «Герберт». Он не располагал к доверительности такого рода.

— Значит, решим так, — произнесла мать. — Белинда будет жить у вас и ухаживать за вашей дочерью. Я полагаю, что она справится с этим.

— О да! — восторженно вырвалось у Белинды. — Я очень этого хочу. Большое спасибо!

Отец продолжил сказанное матерью, будто не слыша слов Белинды.

— А когда время траура пройдет, то мы сможем поговорить и о свадьбе. Это должна быть тоже приличная свадьба, так как мы не скупимся. Вы же это знаете, господин Абрахамсен.

Солнце для Белинды погасло.

— Да нет же. Я очень хочу ухаживать за малюткой Сигне, но думаю, что насчет свадьбы надо забыть.

— Белинда! — сказала мать. — Ну, не стой здесь и не сыпь сахар на стол, — недовольно шепнула она. — О, Господи, сахарница упала на пол! Разве можно говорить с тобой, если ты прыгаешь?

Она взяла злосчастную дочь за ухо и вывела ее из комнаты. За дверью она так оттрепала Белинду, что чуть не оторвала ей ухо.

— Что ты себе вообразила? Что женихи стоят к тебе в очереди? Мы вообще рассчитывали на то, что тебе придется остаться в старых девах.

— Но разве вы бы этого не хотели? — униженно взмолилась Белинда. — Вам ведь кажется, что было бы здорово иметь кого-то, кто заботился бы о вас в старости.

— Это было бы для нас утешением, — прошипела мать сквозь зубы и снова набросилась на Белинду. — Но вот ты получаешь это несравненное предложение от такого мужчины! Все молодые дамы мечтали бы об этом! Ты не соображаешь, как тебе повезло? Тебе следовало бы быть благодарной, если бы вообще кто-то захотел тебя взять! Итак, теперь ты войдешь вместе со мной и будешь вести себя прилично.

Когда присмиревшая Белинда снова вошла в комнату, Герберт Абрахамсен знаком подозвал ее к себе. Он сказал мягко:

— Твой отец и я обсудили ситуацию и решили не говорить больше ни о какой женитьбе, пока ты сама не поживешь какое-то время в Элистранде и не узнаешь, будет ли тебе у меня хорошо. Ты тоже расстроена, но я знаю, как много ты значила для моей дорогой Сигне, и я думаю, что она бы желала, чтобы ты ухаживала за маленькой Ловисой.

— Я тоже так думаю, — с готовностью согласилась Белинда. — О, я буду так стараться. Вы не заметите разницы между мной и Сигне. Все будет так, как если бы она делала это сама.

Тут все спрятали улыбку сострадания. Но Герберт, как показалось Белинде, почувствовал облегчение. Может быть, это было связано с тем, что ему не нужно было жениться на ней? Ощущение было действительно таким. Но зачем же тогда он просил ее руки? Нет, это было выше ее понимания.