Королева Брунгильда - Брюно Дюмезиль

Тем не менее, когда Брунгильда в 580-е гг. созерцала это серебряное блюдо, ситуация на Западе существенно изменилась. Рим был захвачен, территорию бывших провинций занимали варварские королевства, а императорский титул сгинул. В одно и то же время восторжествовало христианство и покончили с собой оракулы. Однако представление о вечности империи, внушаемое шедеврами классической литературы, не было полностью подорвано. Отпечаток римской цивилизации в умах и пейзажах был еще слишком глубок, чтобы времена цезарей можно было легко забыть.

ДОЛГОВРЕМЕННАЯ МОЩЬ РИМСКОЙ ЦИВИЛИЗАЦИИ

Имперская система позволила одному-единственному городу, Риму, контролировать средиземноморский бассейн более пяти веков. Один лишь этот успех вполне объяснял восхищение, какое мужчины и женщины VI века могли по-прежнему питать в отношении поверженного гиганта.

Империя и римский дух

Первым предметом восхищения несомненно была сама природа режима. Несмотря на исчезновение народных собраний и ослабление сената, империя по-прежнему называла себя Respublica, то есть правительством, защищающим прежде всего общий интерес, а потом частные. Во имя этого принципа государство в Риме сконцентрировало в своих руках публичную власть и сосредоточило в них большой объем верховных прерогатив. Даже когда империя расширилась настолько, что заняла весь средиземноморский бассейн, центральная власть сохранила за собой исключительное право на применение законов, суд, дипломатию, сбор налогов, чеканку монеты и контроль над религиозными культами.

Средневековые правители могли только завидовать такому чудесному синтезу, наделявшему властителя Рима непревзойденной властью. Действительно, со времен прихода к власти Августа в 27 г. до н.э. Respublica управлялась одним-единственным человеком — императором (princeps), которому принадлежали одновременно право законодательной инициативы (auctoritas), исполнительная и судебная власть (potestas) и военные полномочия в полном объеме (imperium). С III в. руководитель Рима также имел право вводить новые законы посредством указов или формулировать прецеденты посредством рескриптов. Тем не менее империя не представляла собой мир деспотического произвола, поскольку монарх не мог нарушать собственные законы, а равно, ни в коем случае, законы предшественников. К тому же сенат, роль которого обычно была символической и совещательной, при случае мог превратиться в альтернативную власть, если император посягал на римские традиции или ставил под угрозу социальное равновесие. Таким образом, императорский режим был ограничен законами, необходимостью договариваться с сенаторским классом (то есть с аристократией) и в последнюю очередь убийством, жертвами которого стало немало носителей пурпура.

Итак, император был всемогущ, лишь когда применял свою власть осмотрительно. Но пережитки республики давали немало преимуществ. Действительно, римские обычаи требовали, чтобы должностные лица в империи были чиновниками, то есть людьми, которых назначает и оплачивает публичная власть. Всех их было нетрудно снять или перевести, и задачи, которые им поручались, обычно не требовали долгого времени. Таким образом, император мог выбирать людей, которым делегировал небольшую часть публичной власти, и располагал средствами не позволить им присвоить эту власть в собственных интересах. Этому античному чиновничеству предстояло пережить Римскую империю, и во времена Брунгильды государственные служащие в совокупности еще назывались термином militia, то есть «публичная служба». Этот институт сохранится до середины IX в.

Во времена Римской империи чиновники в основном служили либо во дворце, либо в провинциях. Центральные канцелярии занимали высшие должностные лица, отвечавшие за поступление налогов, снабжение армии или содержание дорожной сети. Присутствие этих людей куда в большей степени делало город столицей империи, чем присутствие императора. Эту роль надолго обеспечил за собой Рим, даже если с III в. он стал ее уступать Милану, Триру или Арлю.

Однако настоящую силу римской системе придавала значительная децентрализация в пользу региональных властей. Для руководства каждой из провинций империи император назначал наместника, делегируя ему обширную часть полномочий административного, судебного и иногда даже военного характера. Этот человек должен был обеспечить эффективную деятельность подчиненных, если хотел оправдывать жалованье, которое получал, а главное — рассчитывать на карьерный рост. Поскольку наместник провинции отличался прежде всего значительными судебными полномочиями, его скоро стали называть «судья» (judex / judices). Постепенно это название распространилось на любого чиновника, занимавшего в иерархии мало-мальски видное положение. В эпоху Брунгильды слово judex еще было почти синонимично «государственному служащему»{23}.

В эпоху империи к чиновничеству относились и солдаты. Войско иногда называли militia armata, «вооруженная публичная служба». Пока система легионов, унаследованная от республики, функционировала, Рим располагал профессиональной армией, в которой солдаты и офицеры ежемесячно получали жалованье, выплачиваемое центральными властями. Конечно, когда этих легионов не хватало, прибегали к помощи иностранных вспомогательных отрядов, но полководцы, командовавшие этими частями, были государственными служащими.

Эта постоянная армия отличалась поразительной эффективностью и позволила империи значительно расширить свою территорию за счет соседних народов. Однако, когда время завоеваний кончилось, Рим сумел проявить милосердие по отношению к новым подданным, оставив им в захваченных городах немало свободы. Так, многие из них получили право назначать муниципальное собрание — курию, составленную из местных нотаблей, достаточно богатых для этого — куриалов. Так что городские нотабли по своему разумению управляли делами своего города, будь то градостроительство, сбор местных налогов или регистрация договоров. За сохранение этой автономии Римское государство требовало только абсолютной верности императору и регулярной выплаты положенных податей в государственную казну.

Действительно, налог представлял собой краеугольный камень всего здания империи. Только выплата регулярного и немалого налога позволяла существовать чиновничеству и армии. Чтобы рассчитывать налоги и взимать их, римские фискальные службы разработали столь же сложную, сколь и неукоснительную бюрократическую систему. Египетские пески поставляли миллионы листов папируса, на которых записывались собранные суммы, налоговые декларации или заявления обиженных податных. Это массовое налогообложение было в новинку для многих обществ, поглощенных империей. Но, поскольку оно оказалось регулярным и предсказуемым, с ним, как правило, смирялись.

В самом деле, для жителей Средиземноморья налог стал ценой мира — того pax romana, который римские легионы почти непрерывно им обеспечивали с I в. до н.э. по III в. н.э. Налог был также платой за существование правового государства. Ведь благодаря многочисленным чиновникам Рим оказывался достаточно силен, чтобы судебным путем решать многие конфликты, прежде разрешавшиеся силой оружия. В этом качестве империя предлагала — или скорее навязывала — своим подданным цивилизацию писаного права. Каждый судья располагал кодексом законов, утвержденных императорской властью, где содержался список преступлений и соответствующих наказаний. Любой гражданин мог быть уверен, что его будут справедливо судить там, где он живет. Самым значительным из этих сборников законов был «Кодекс Феодосия» — обширная компиляция, обнародованная в 438 г. и обобщившая все прежнее римское законодательство. В эпоху Брунгильды этот текст оставался справочником для большинства чиновников.

Римское право в представлении властителей империи было столь же всеобъемлющим, как и могущество Рима. Теоретически каждого гражданина должны были судить на основе одних и тех же текстов в рамках стандартной судебной процедуры. Однако даже в лучшие времена империи этот принцип был далек от воплощения на практике. Так, не все законы обязательно применялись во всех провинциях, поскольку из прагматических соображений император допускал исключения или особые режимы, прежде всего для пограничных областей{24}. К тому же сомнительно, что все споры обязательно выносились на суд. Даже самым строгим законникам из числа императоров никогда не удавалось поставить заслон для инфрасудебных (месть жертв, соглашение между тяжущимися сторонами за спиной судьи, компенсация ущерба…) и парасудебных («правосудие» местного «сильного человека» в отношении слабых, обращение к сверхъестественным силам…) форм улаживания дел. Конечно, такие действия карались как незаконные, если власти их выявляли. Но их еще надо было выявить. Не забудем также, что существование всеобщего кодекса законов, сколь бы четким он ни был, не гарантирует от судебных ошибок, от неверной оценки преступления судом, а также от коррумпированности юридического персонала. А ведь, судя по многочисленным свидетельствам, честность не была самым выдающимся достоинством римских магистратов{25}. Едва ли меровингская юстиция времен Брунгильды обязательно была хуже римской; скорее всего она просто согласилась признать, что у нее есть пределы.