Анхен и Мари. Выжженное сердце - Станислава Бер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В полицейском участке её препроводили в просторную комнату с полосатыми обоями и балясником красного дерева, делящим комнату на кабинетную часть с несколькими столами и допросную. Господин Фёдор Осипович Громыкин как её увидел, так руками и замахал. Прочь! Прочь! Карие узкие глаза дознавателя превратились в кругляшки, точно пуговицы. Этого ещё не хватало – девица – полицейский художник?!
– Быстро схватываю я и детали мигом запоминаю, – прокричала ему Анхен, ловко изворачиваясь от неловких рук толстого городового, пытающегося её увести от сыскарей прочь. Оплошал, извиняйте.
– Это как же так мигом? – вышел из-за своего стола и приблизился к ней худощавый молодой человек с каштановыми волосами, зачесанными на прямой пробор. – Позвольте представиться. Иван Филаретович Самолётов. Чиновник сыскной полиции. Делопроизводитель.
Глаза господина Самолётова Анхен понравились. Она бы назвали их библейскими – мудро-печальные, как с иконы эпохи Возрождения. Она с удовольствием их нарисует, как-нибудь на досуге.
– А вот так! Память хорошая на лица. Вот мне любого человека покажите на полминуты, портрет его я нарисую Вам. Ростоцкая, – представилась и Анхен, слегка склонив голову набок. – Анна Николаевна.
Анхен нарядилась для столь важного визита тщательно – надела выходной костюм цвета пыльной розы, деликатную шляпку с розовыми астрами, даже соизволила нацепить рубиновые серьги – чего уж теперь скромничать. Смуглую кожу её оттеняли белая рубашка и красные перчатки по локоть.
– Прочь! Прочь! – талдычил господин Громыкин, не слушая барышню.
– Отчего же не попробовать, Фёдор Осипович? Занятное дельце, – повернулся к нему лощёный господин Самолётов с причёской а-ля Капуль.
– Ну как знаете. Как знаете, – вдруг согласился рыжебородый дознаватель, возвращаясь к бумагам.
Делопроизводитель Самолётов проводил её в допросную часть помещения – покорнейше прошу садиться, галантно пододвинул ей стул, а сам вышел из комнаты и вернулся только через пару минут.
– Сейчас к нам приведут задержанного. Ровно на полминуты, как Вы похвалялись ранее. И уж, пожалуйста, времени даром не теряйте, – заговорщицки подмигнул ей Иван Филаретович и встал подле неё, вытащив из жилета часы на цепочке. Тик-так, тик-так.
Анхен молниеносно сняла длинные перчатки, достала блокнот и карандаш от Йозефа Хардмута, подаренный папа́ – последний из рождественской коробки, и приготовилась.
В кабинет сыскной полиции всё тот же толстый городовой ввёл ничем непримечательного мужика, коих на улицах города слоняется множество. Однако Анхен сумела заметить всё, что ей было нужно для рисунка – высокий с залысинами лоб, расчерченный морщинами, соловые тёмные глаза, крупную родинку на левой щеке, бородку с седой прядью, пиджак с чужого плеча, пыльные штаны и стоптанные сапоги.
– А чё надоть делать, а? – спросил мужик растерянно, переминаясь с ноги на ногу.
– Ничё! Стой смирно, – гаркнул на него служивый.
Делопроизводитель Самолётов отсчитал полминуты и кивнул городовому, задержанного увели. Анхен ещё минут десять шлифовывала портрет, прежде чем решилась показать работу этому щеголеватому франту Самолётову. В груди всё трепетало. Городовой опять привёл в кабинет мужика с родинкой.
– Боже мой! Mon Dieu! Как же это?! – воскликнул Иван Филаретович, забрав у барышни рисунок.
Какой кошмар! Сейчас её выведут отсюда с позором. Какой вздор, убожество и гордыня – возомнить себя талантом там, где живёт простая посредственность. Госпожа Ростоцкая надела перчатки, собираясь выходить, не дожидаясь, когда её к этому принудят.
– А я говорил, не слушаете Вы, юноша, старшего товарища. Не слушаете, – оторвался от бумаг господин Громыкин. – Ради Бога, барышня, не мешайте работать. Идите уже домой, к мама́н, к вышиванию и книгам. Домой!
– Ни в коем случае! – опомнился юноша.
– А куда ей прикажете идти? Куда? – растерянно спросил господин Громыкин.
– Господа, взгляните! Прошу вас, господа. Это же почти фотографическая карточка. Atelier de photographie!
Делопроизводитель Самолётов подошёл к дознавателю, затем ещё к двум служащим, демонстрируя портрет задержанного. Сослуживцы согласно закивали, глядя то на рисунок, то на мужика в стоптанных сапогах – он теперь не спрашивал ничего, стоял смирно, осознавая важность возложенной на него миссии. Поразительное сходство! Дознаватель Громыкин поправил пенсне, разглядывая недоверчиво.
Анхен стояла, не смея пошевелиться.
– Ну что же, не дурно. Не дурно, – после паузы нехотя выдавил из себя дознаватель.
Госпожа Ростоцкая выдохнула. Ну, слава Богу!
– Не дурно?! Да что Вы такое говорите, Фёдор Осипович? Право слово, как же Вы скупы на похвалу. Барышня, это полный шарман!
Господин Самолётов подошёл к господину Громыкину, пошептался с ним с минуту. Как можно?! Барышня… трупы… убийцы… лиходеи. Нет-с… Талант! Давно уже ищем… Решайтесь! Подведёте Вы меня под монастырь… Ах, впрочем, давайте. Только должно сие решение согласовать с начальством.
Господин Громыкин встал, снял пенсне, положил его в карман, одёрнул клетчатый пиджак, перекрестился, повернувшись к иконе, взял со стола рисунок мужика с родинкой и торжественно прошествовал мимо госпожи Ростоцкой к двери. Господин Самолётов же подошёл к Анхен и доверительно понизил голос.
– Понимаете, у нас начальство нынче новое. Прежнее, я Вам доложу, было совершенно другой формации человек. Genie! Да, что я Вам рассказываю?! Вы и так должно быть наслышаны про подвиги господина Путилина по части раскрытия громких преступлений.
– Да, наслышана. Про перевоплощения господина главного столичного сыщика в чернорабочего, купца или в бродягу весь Петербург в своё время шумел, – закивала Анхен. – А разве уж не служит он в полиции сыскной?
– К великому моему сожалению, недавно он подал в отставку, – сказал господин Самолётов, поджав пухлые губы. – Такой душевный человек. Талантище! Самородок! Никогда не применял рукоприкладство по отношению к подозреваемым, голоса не повышал даже. Всё только умом да природной смекалкой раскрывал дела, выводил преступников на чистую воду.
– Какая жалость, – приуныла госпожа Ростоцкая. – А нынешний что же?
– А нынешний…, – замешкался Иван Филаретович, подбирая слова, и, наконец, промолвил. – Из потомственных дворян. Господин Орловский Константин Михайлович. Прапорщик запаса артиллерии. После был определен на службу в штат полиции чиновником канцелярии обер-полицмейстера.
– И что же? – спросила Анхен, удивлённо распахнув ореховые глаза.
Господин Самолётов ещё сильнее понизил голос, переходя почти на шёпот.
– Говорят, участвовал в ликвидации революционных кружков.
– Ну, так что же? – настаивала она на полной версии истории.
– Проявил непомерную жестокость. Как только господин Путилин подал в отставку, тотчас же подал прошение на его место. Теперь непомерную жестокость проявляет в отношении подчинённых. Grand Inquisiteur. Я про жуликов и не говорю уже.
– Ах, вот оно что, – закачала головой Анхен.
Дверь открылась, и господин Громыкин вернулся в кабинет. Прикрыл за собой дверь и остановился, выдохнув. Художнице стало его жаль. Красное лицо чиновника говорило о волнениях, кои выпали на его долю. Однако, отдышавшись, Фёдор Осипович также
