Записки рыболова-любителя. Часть 5. Поход за демократию - Александр Намгаладзе

В следующий раз, в субботу 6 марта мы так и поступили – ходили от Зеленоградска аж под Киевское: Смертин, Серёжа Лебле, Кшевецкий и я. Около двух часов шли от вокзала, 45 минут до берега (к устью канала), остальное по заливу.

По дороге Серёжа, с которым мы чуть ли не с самого Нового года не виделись, рассказывал мне (мы с ним отстали от Смертина и Кшевецкого, мчавшихся с нетерпением молодых жеребцов) про свадьбу Жанны, которую они буквально накануне выдали замуж за матроса, самого обыкновенного рыбака, без какого-либо образования, но привлекательной наружности и без вредных привычек – не пьёт, не курит.

Свадьба была уже по надобности – ожидался ребёночек. Во всём этом скоротечном исходе большую роль сыграла, по-моему, паническая боязнь всего семейства Лебле, что Жанна в старых девах останется. А тут ещё к свадьбе сюрприз: предыдущий ухажёр, тоже матрос, с моря явился и к Жанне домой, а там свадьба! Люде этот предыдущий больше нравился, и она у него на плече рыдала, а Жанна к нему не вышла. Письмо ему заготовила, но оно куда-то затерялось, его долго искали, вот тем временем Люда и рыдала на плече у отвергнутого матроса.

(Рыдала, словно чуя горестную судьбу свою и дочери: с Серёжей они разведутся, а Жанна, родив один за другим троих детей, похоронит молодого мужа, умершего после мучительного ракового заболевания, и всё это в суровые времена «рыночных реформ». – прим. 10 сентября 1998 г.)

Я расспрашивал Серёжу, где он пропадает. Точнее, я знал, что он пропадает, главным образом, в Ленинграде, но что он там делает? Неужели с документами по защите всё ещё не разделался, так уже 4 месяца прошло. Серёжа сказал, что он там работает со своим оппонентом, которому ещё до защиты обещал решить одну задачу своим методом.

Люда же уверяла Сашулю, что «он там бабу завёл» – учёного секретаря или просто секретаря совета, в котором защищался, жену какого-то его ещё университетского знакомого, а с ней не спит, отворачивается. Я Серёжу на этот счёт не расспрашивал, и он мне ничего не говорил, но состояние его общее мне по-прежнему не нравилось – подавленное какое-то, вид замотанный, мешки под глазами. И странно, что меня, похоже, избегает, на рыбалку вот в первый раз выбрался, когда зима уже кончилась.

Люда и мне свои подозрения высказывала, когда я ходил к ней править корректуру нашей зарубежной статьи (для PAGEOPHа).

– Да он просто замотался, не отошёл ещё от диссертации, депрессия, у меня это тоже было, – утешал я её. – Не приставай к нему с ревностью, это его только оттолкнёт. Да и сама успокойся, к психиатру сходи, зациклилась, наверное, на ревности. Ты же его ещё год назад к молодой новой сотруднице их кафедры ревновала. Элениум, реланиум потребляй.

– Да я потребляю. Только дело швах. Семья рушится. Седина в голову, а бес в ребро.

Но вернёмся к рыбалкам. В тот раз мы прекрасно посидели на солнышке в окружении прорвы народу, потягали ершей и мелких окушков, а лещей – двух – поймал только упорный Смертин.

На следующий день, 7 марта мы с Митей прокатились после обеда на мотоцикле в Каширское. Ловили в сорока минутах ходьбы от берега с полчетвёртого до полшестого на лунках, с которых уходил мужик, поймавший там двух лещей. Митя поймал приличную плотву, одолевали ерши и окушки, но вот, наконец, очередная поклёвка вроде ершиной, и я чувствую солидный натяг лесы.

– Митя! – кричу, – иди, смотри, леща тащу.

Митя склонился над моей лункой, я медленно перебирал лесу, гася рывки рыбины. И вот она показалась, только что-то непонятное, пятнистое, да это же налим! Здоровенный, килограмма под два. И лунка у меня здоровая, прорубь целая, налим в ней кольцом крутится, не могу даже голову его над водой поднять, боюсь – поводок порвётся, 0.15 мм, на плотвиную удочку взял, на огрызок червя. И схватить его в воде боюсь – скользкий, жду, когда утихомирится.

И дождался: крючок сломался, малюсенький крючочек, 3-й номер. Сунул я, конечно, тут же руку в воду, да куда там – налима как не бывало. Ладно. Хоть развлечение было. А больше ничего не поймали. Митя стал мёрзнуть, и мы отправились домой.

Казалось, на этом сезон и закончился, март как-никак, а лёд и без того тонкий. Тем не менее он держался (на Куршском заливе, а на Калининградском уже вовсю гуляли волны по чистой воде, так и не было на нём нормального льда в этом году), а в двадцатых числах опять стало подмораживать, и 20-го мы с Серёжей ездили на мотоцикле в Каширское (температура воздуха минус 4 – плюс 2 – минус 1 градус, давление 749—747 мм, ясно, ветер южный, слабый до умеренного).

Я поймал на мотыля одного квазилеща, то есть крупного подлещика, почти леща, но настоящим лещом он стал бы лишь на следующий год. А Серёжа – ничего. Но он и ловил как-то вяло, апатично, скорее просто загорал на солнышке.

И последний мой выезд на лёд состоялся 26 марта. Поехал в Зеленоградск, один, электричкой 14:08 в расчёте на вечернюю зорю. Ловил с 17:00 до 20:10, поймал одного подлещика, пять плотвин, несколько окушков и ершей.

Возвращался впотьмах, в одиночку, вся толпа прошла передо мной раньше минут за 20. Лёд был уже совсем плох, верхний слой местами ещё был покрыт коркой, местами превратился уже в кашу, ноги часто проваливались сквозь неё до нижнего, старого льда, но сквозных промоин ещё не было. Удивило меня то, что мне попадались рыбаки (и не один, и даже пацаны!), идущие навстречу, то есть с берега на лёд, на ночную, значит, рыбалку. Вот это энтузиасты!

Знать, лещ хорошо берёт ночью, иначе бы не шли. А те, кто днём ловили, – я обошёл несколько групп рыбаков, выбирая себе место, – натаскали, в основном, мелкой и средней плотвы, да по одному-два леща. Но вот Смертин, как оказалось, тоже ловил в этот день и недалеко от меня, и поймал семь (!) лещей. Двух утром, одного днём и четырёх – одного за одним – в начале шестого вечера, буквально минут за пятнадцать вытащил, и ушёл, боясь рыбнадзора, а то бы ещё мог поймать.

В общем у него закрытие сезона удалось на славу, да и до того он всё же нескольких лещей вытащил, и Лёнька Захаров один раз ездил и трёх поймал, а я вот так и не сумел ни одного отловить.

458. Ночные дежурства на ЭВМ в Ульяновке

Этой зимой зубы меня замучили – страшное дело. Три штуки выдрал, в двух, кроме того, (и после того) пульпит с воспалением надкостницы, на стенку лез от боли, волком выл. Парадантоз потом мой обострился, дёсны воспалились, есть совсем не мог, и в результате за какой-нибудь месяц похудел на пять килограммов, возвратившись в весовую категорию времён своей юности – 72 кг.

Миша всю зиму проболел и в ясли почти не ходил, походит дня три-четыре и готов – опять заболел. Сашуля извелась его лечить, сама колола пенициллин (воспаление лёгких было), а я держал извивавшегося внука, который не то что уколов – банок боялся, как огня, и вопил: – Ой, мамочка моя, хочу к маме! – а колоть приходилось по четыре раза в сутки, и ночью вставать надо было, в общем, досталось и внуку, и Сашуле.

А на работе большинство проблем упиралось по-прежнему в ЭВМ. Обе наши большие машины, и 35-я, и 46-я, работали, мягко говоря, неважнецки, часто и надолго выходя из строя. Шандура всё валил на плохое кондиционирование и был в общем-то прав: в такой тесноте обеспечить удовлетворительное охлаждение трудно, а тут ещё и кондиционеры барахлят.

Главный наш хозяйственник – Левинзон, молодой ещё мужик, сосватанный Иванову Шевчуком, выдвинул идею – хорошо бы пристроить нашу вычислительную технику на какой-нибудь завод, который бы обеспечил её энергообслуживание и кондиционирование, а использовали бы ЭВМ совместно – много ли заводам машинного времени нужно? И народу не надо будет в Ладушкин мотаться, а то в автобусе уже повернуться невозможно.

– В своё время такую идею у нас Гострем пытался осуществить на «Кварце». Хотел двадцатку у них поставить, да не вышло, – отвечал я Левинзону. – Впрочем, в нынешних условиях эта идея хороша, да вот где только такой завод найти?

– Я попробую, – пообещал Левинзон. – Есть кое-какие связи.

Нашёл. Точнее, не думаю, чтобы он искал. Скорее всего, он имел в виду конкретный завод, когда высказал свою идею, но не знал наверняка, как к этому там отнесутся, да и моё мнение ему было неизвестно. Сам же он имел тот личный интерес, что в случае реализации его идеи с него спадала большая обуза ответственности за хозяйственное обеспечение работы нашей вычислительной техники, за то же энергоснабжение, кондиционирование и пожаротушение.

Короче, 4 февраля мы с Ивановым и Левинзоном уже вели первые переговоры с главным инженером КСРЗ – Калининградского судоремонтного завода – Крючковым, приятелем Левинзона, а через пару месяцев был заключён Договор между КСРЗ и КМИО ИЗМИРАН («Об установке и совместном использовании вычислительной техники КМИО ИЗМИРАН на территории КСРЗ»), согласно которому КСРЗ обязался предоставить помещения под машинный зал и вспомогательные помещения общей площадью в 350 квадратных метров, что по крайней мере в полтора раза превышало площадь, занимаемую Шандурой в обсерватории, а КМИО обязалась предоставлять бесплатно машинное время на ЭВМ ЕС-1035 в объёме, требуемом для удовлетворения производственных нужд КСРЗ, с правом преимущественного использования, тогда как вторая ЭВМ – ЕС-1046, также устанавливаемая на КСРЗ, сохранялась за КМИО.