Драконья Пыль. Проклятие Ирвеона (СИ) - Шию Ольга

В детстве я часто ходила босиком, да и сейчас при первой возможности скидывала обувь, поэтому пробежка по лесу далась мне на удивление легко, а может быть это все адреналин? Пройдет время, и я сполна прочувствую все камни и коряги, по которым так шустро пронеслась. Но пока не отпустило, я собрала силы, поднялась и, пошатываясь, побрела прочь от негостеприимной чащи.

За зеленым валом лес заканчивался, впереди бурела степь с редкими купами деревьев и удаляющимся Антоном.

Твари из-за деревьев не показались, но проверять там ли они я не стала. С самого начала погоня казалась мне странной. Едва ли я бегала быстрее неведомых созданий, и пожелай они с нами разделаться, давно бы так и поступили. А они выгнали из леса и успокоились. Вот бы мне их силу воли.

***

Прогулка затянулась. Солнце, вдоволь налюбовавшись нашими унылыми фигурами, устремилось к горизонту, а мы все брели и брели по траве. Горная цепь потихоньку удалялась. Врата Духов — массивная арка из двух склонившихся друг к другу пиков — скрылись в голубой дымке.

Я сразу узнала это место и, почему-то, не удивилась. Антон долго смотрел на эпическую горную гряду, но ничего не сказал.

Так мы и шли молча, на приличном расстоянии друг от друга, пока я не наткнулась на старую, вымощенную плитами дорогу. Некогда белые камни побурели и растрескались, мох и багряный лишайник отвоевали свою территорию, травы усердно восстанавливали статус-кво, обильно щетинились между плитами и в трещинах.

Антон без зазрения совести воспользовался моим открытием, камешки заскрипели под каблуками его туфель. Я не стала заморачиваться с обувью, так и пошлепала босиком по все еще теплым плитам. Несмотря на усталость, находка придала нам сил: пусть дорога старая, но куда-нибудь она да приведет. Так и случилось.

Я долго смотрела на скачущую по камням воду далеко внизу под крутым обрывом. На противоположном берегу в сплошном заборе рыжих от заката трав зияла прореха дороги. Мост отсутствовал. С обрыва свисали сухие стволы деревьев — берег постепенно разрушался, крайние плиты опасно качались, по невидимому склону шуршали камни. Высокий кустарник, окаймляющий реку, топорщил выступающие корни.

Спуститься здесь и не свернуть себе шею казалось нереальным. Антон пришел к тому же выводу и, шурша сухой травой, полез налево. Я, в знак протеста, повернула направо, и тут же наткнулась на покрытую вьюнком, полуразрушенную каменную стену.

За ней открывался заросший дикими травами дворик с остовом круглого здания, метров шести в поперечнике. Высокие белокаменные арки с едва заметными надписями по краю выходили на три стороны. Обращенный к реке вход скрывался под тенью широколистного водяного плюща.

Когда-то здесь был храм, и тревожить его спящих обитателей не следовало. Край глаза уловил слишком шуструю тень, и я поспешила пересечь запущенный дворик.

За оградой нашелся спуск к реке. Лестница из грубо обтесанных плит раньше уходила под воду, теперь самая нижняя, темная от многолетнего пребывания под водой ступенька, метра на полтора возвышалась над высохшим каменистым дном.

Обмелевшая река бурлила среди блестящих под вечерним солнцем валунов. Тонкие гибкие стебли плавучего камыша прорезали водную гладь над омутами, стучали пустыми коробочками, будто перешептывались, к ним с высоты обрыва тянулись лианы с разлапистыми листьями, жадно ловя звенящие брызги и обрывки пены.

Тишина исчезла, лопнула многоцветным пузырем, рассыпая искры реальности.

Бурлящий поток разрезал пространство, разделял его на мир живой и мир спящий мертвым сном.

Река рождалась высоко в горах и на многие километры сохраняла холод и чистоту ледников.

Большую часть последствий лесных приключений удалось смыть, гудящие ноги успокоить и только мысли все еще пребывали в хаосе неизвестности. Как? Почему? Зачем? Слишком много вопросов и ни одного ответа.

Антон если и мучился вопросами и сомнениями, никак этого не показывал. Целеустремленно двигался вперед (знать бы еще куда?!), не рассиживался на камнях, не любовался суетливыми движениями радужных рыбок, не вслушивался в шепот листьев над рекой, не вдыхал холод гор, оседающий на щеках поцелуями брызг. Привел себя в порядок и, не дожидаясь непрошенной спутницы, продолжил путешествие.

***

Ниим не зря сбежал от Антона. Сначала ловцы попытались напасть на нас. Стычка могла окончиться плохо, если бы не дракон… тьфу, не было там никакого дракона. Был маленький, но злющий гроон и спутать его с драконом мог только тот, кто ни одного, ни другого в жизни не видел, даже на картинке, как я.

Иссиня-черная тварюшка, растопырив когтистые лапы и кожистые крылья, камнем упала на улепетывающего от охотников Антона. Тот отмахнулся, и гроон, с изумлением на кошачьей морде, улетел прямиком в замаскированный травой капкан.

Мужички, переглянувшись, оценили ситуацию, и решили, что от добра добра не ищут. Слишком шустрых путников пойди поймай, а тварь — вот она. Сгребли сети, упаковали добычу и были таковы.

***

На заре в Моховые Поляны из Торжонок приходила самоходка — длинная телега под выцветшим тентом с площадкой для поклажи в центре и жесткими лавками по периметру.

Места для пассажиров располагались и внутри и снаружи. Уличные лавки пустовали: пассажиры клевали носами (двое ловцов в кожаных куртках с эмблемами вздыбленного единорога-пони на рукавах) или откровенно дрыхли (громогласно всхрапывающая старушка с корзиной в обнимку), и свалиться с открытого сидения на первой попавшейся кочке не хотелось никому.

Я сидела на лавочке у единственного на всю деревню магазина (он же аптека, он же медпункт, парикмахерская и, демоны его знают, что еще). Хозяин — худой темнокожий шеттер-полукровка не поскупился, прикрутил на высокий шест солнечный цветок. Этому вечнозеленому древесному паразиту было все равно, на чем расти — живом дереве или иссохшей жерди: постепенно изжевывая скрученным корневищем древесину, он впитывал свет днем и светился ночью, неярко, но достаточно, чтобы не свалиться в канаву, не наступить на спящую посреди дороги собаку или увидеть человека, ждущего транспорт.

Небо на востоке разгоралось, а цветок постепенно обесцвечивался, готовился распустить плотно сомкнутые лепестки навстречу солнцу.

Самоходка прогрохотала по мостику через ручей и въехала на проходящую сквозь деревню улицу. Возница попытался проехать мимо, но я решительно подошла к обочине и помахала.

«Не заметить» странствующего бинти еще можно было, но нагло игнорировать при свидетелях — совсем уж неприлично, тем более что бабка, не прекращая храпеть, бдительно приоткрыла глаз.

— Проезд — три кона, — по привычке пробормотал возница и тут же прикусил язык. Нашел, с кого деньги требовать!

Мы молча уставились друг на друга. Ситуация, что называется, патовая: он не может мне отказать (при свидетелях, по крайней мере), но и бесплатно везти не станет, я не могу ему заплатить, ибо нечем (я ведь «бинти»), и убираться подальше, делая вид, что просто гуляю, не получится: мне нужно в Тридорожье, а пешком туда идти слишком долго.

Дремлющие охотники недовольно заворчали. Куча мешков, сваленная на дальней лавке, развернулась и уставилась на меня тремя парами любопытных глаз: прежде незамеченные пассажиры так плотно закутались в плащи, что я приняла их за небрежно уложенный багаж.

Мне почудился нетерпеливый перестук копыт несуществующей лошади. Тянуть дольше не имело смысла. Либо я ухожу, либо…

Возница скептически осмотрел подсунутые под нос туфли, ковырнул корявым ногтем кожу на мыске и, нехотя, кивнул. Дожидаться пока непутевая пассажирка изволит забраться, не стал, дернул рычаг.

В глубине телеги заурчало на манер довольного кота, и конструкция двинулась. Поручень подозрительно хрустнул под рукой, но я успела запрыгнуть на подножку и, неловко шатаясь, протиснуться под тент.

Сидящий с краю ловец — мужчина лет сорока с презрительно поджатыми губами и залысинами на короткостриженой голове — вполголоса выругался.