Мировой кризис. Восток и запад в новом веке - Тимофей Сергейцев

Англо-саксонская цивилизация, разместившаяся в США, готовится к новым «темным векам», аналогу того, что происходило на Западе (но не в Византии) после падения Рима и до начала собственно Средневековья.

За действительно неуловимым и невидимым субъектом научного мышления, который «дышит, где хочет» и проявляется через кого угодно (вот она, подлинная свобода Нового времени), начинает проступать его самоназначенный наследник – обладатель финансовой системы. Всемогущество умирающего субъекта должно быть превращено во всемогущество финансов, сущности совсем не новой. Так сверхвласть пытается осуществить свое воспроизводство. Знания должны продаваться и быть недоступны тем, кто не в состоянии их купить, а у кого их нет, тот и не разбогатеет. Олигархия, претендовавшая на сверхвласть над государством еще во времена Данте, собирается присвоить и утилизировать активы научного субъекта.

СССР, в отличие от США, реализует не частный знаниевый проект, а предельно публичный и открытый. Каждый в СССР имел нормативный доступ к научным знаниевым основаниям власти. СССР также выступал за радикальный знаниевый интернационализм, знаниевый антирасизм и антифашизм, продвигая научные знания и технологии в страны Азии и Африки. США стратегически последовательно сдерживают продвижение и распространение знаний и технологий.

СССР продвигал практику коллективного действия, опирался во всех своих достижениях на коллективы, вплотную подошел к тому, чтобы практически поставить вопрос о коллективной мыследеятельности, в том числе массовой.

США постулируют в качестве основы социальных процессов успех или неудачу как базовую форму реализации индивида (в коллективной организации дела и то и другое бессмысленно). При этом коллективы все равно приходится создавать, и для этого в США приходится применять весьма затратные процедуры «этического бизнеса», преодолевающие индивидуализм при сохранении общей видимости успеха индивидов.

Индивидуализм социальных процедур и протоколов в США предопределен исторически, способом создания американского народа из беглых европейцев. Ни о какой особой эффективности такого способа организации социума для процессов деятельности не может быть и речи, исключая собственный американский идеологический дискурс. Индивидуализм затратен.

Нельзя забывать и о рабстве, определяя исторические рамки существования проекта США. В США существовало именно рабство, а не феодальное состояние крестьян, рабством не являющееся ни в Старой Европе, ни в дореформенной Российской империи. Черные люди, социально лишенные признаваемых признаков этнической принадлежности к конкретному народу и культуре (чего не было даже в Древнем Риме и Древней Греции, где рабом становился культурно и этнически определенный человек, побежденный в войне), стали неотъемлемым экономическим ресурсом молодого американского общества – и отнюдь не в Средние века. Американское рабство не было естественно-историческим наследием прошлого, оно было искусственно и целенаправленно созданным институтом.

Освобождение черных мало что поменяло – ведь они освободили себя не сами и, следовательно, не на своих исторических условиях. Они и сегодня по-прежнему остаются отделенным, подавленным и подчиненным социумом. Этой проблемы нет у исторического содружества народов России в рамках единого имперского государства. Именно государство, а не общество решает задачи интернационального общежития. Приоритет общества над государством в англосаксонской цивилизационной структуре никогда не позволит покончить с расизмом, как внутренним, так и внешним.

Маркс считал, что уже в его время в самой передовой экономике мира – Англии – с государством как самодостаточной сущностью покончено, что оно есть лишь полицейский аппарат, средство в руках правящего класса, необходимое для господства над классом подчиненным и эксплуатируемым. При таком выборе эмпирического материала следовало бы, в принципе, сделать поправку на цивилизационный тип британского государства, исторически всегда находившегося в руках общества (стоит вспомнить хотя бы «Хартию вольности» XII века). Тем более в эпоху капитализма, когда британское общество полностью подчинило себе государственные институты.

Однако, по той же причине, по которой взгляды Маркса на настоящее и будущее государства не общезначимы, общественная классовая модель Маркса принципиальна для социологии современности. Классы – социальные воплощения самодостаточного и самополагающего себя субъекта мышления Нового времени. Правда, в отличие от Бога, этот субъект несовершенен и не может положить себя в своем единстве и самотождественности, вместо этого он полагает себя снова и снова. Воплощения субъекта обречены на борьбу между собой, то есть на противодействие, имеющее целью полное уничтожение противника, ведь каждое воплощение считает себя единственным подлинным субъектом. Тут невозможно проведение границ между персонами, изначально не считающими себя происходящими от себя самих, изначально ограниченными и признающими свою ограниченность при любом достигнутом уровне могущества.

Классовая модель Маркса неплохо описывала противостояние США и СССР после мировых империалистических войн. С империями-государствами было покончено. От их суверенитета не осталось ничего. Два субъекта сверхвласти, стремящиеся к глобальному доминированию, представляли собой класс капиталистов всей планеты и класс трудящихся соответственно. Один из классов умер. Скорее даже, покончил самоубийством, проявив финальную свободу воли. Как казалось, наступил конец борьбы и конец истории.

Подобной конструкции уже не нужен и т. н. «средний класс», помогающий бороться с трудящимися. Осталось одно: «подлинное» воплощение субъекта – США. В качестве такового оно занимает место живого, спустившегося на Землю Бога. Так и понимают США свое положение в мире. Их исключительность есть проявление большой идеологической скромности, обычной англосаксонской маскировки.

Между тем сама эта идеология окончательного превосходства является существенно марксистской. Класс пролетариата, по Марксу, должен был победить так же окончательно и бесповоротно.

Постмарксистский, постнаучный методологический анализ способен видеть и контролировать как рождение, так и смерть субъекта научного мышления. Эта постнаучная школа мысли, как мы уже отметили ранее, преимущественно и существенно русская. Она выражена не только в работах философов, логиков, методологов, но и в мыследействовании русских политиков, интеллектуалов, представителей многих профессий. Русские будут действовать и мыслить в постнаучном, постсубъектном мире свободнее тех социумов и культур, которые еще не пережили смерти своего субъекта и тем более его добровольного ухода из истории. Эта добровольность, столь часто осуждаемая в русской рефлексии ХХ века, возможно, сыграла нам на руку и создала резерв исторического времени для воспроизводства культуры и традиции.

Маркс преувеличил роль собственности, рассматривая ее как нечто самостоятельное, в то время как отношения собственности – лишь превращенные и тиражированные отношения власти. В понятии капитала у Маркса слиты власть денег и экономических отношений и, собственно, новый цивилизационный фактор научного знания, который Маркс рассматривать сам по себе не берется, абстрагируя его как производительные силы. В результате Маркс не рассматривает законов деятельности и вообще деятельности как таковой, а лишь ее проекцию – труд, отчужденную в экономическое энергию, жизнь и сущность человека, не затрагивает анализа человеческой сущности деятельности.

Мы не находим у него анализа найма не как эксплуатации, а как новой социальной власти, не контролируемой государством, замаскированной экономическими отношениями, которые Маркс рассматривает как первичные. Эта новая беспощадно эффективная власть позволила ввести все буржуазные «свободы» без какого-либо опасения, что ими смогут воспользоваться массы.

Сверхвласть США технически является властью денег, финансов, финансовых потоков, хотя сами по себе финансы не могут обладать могуществом субъекта. Напротив, они нуждаются в кредите, то есть доверии. В глобальных масштабах этот кредит невозможен без провозглашения решающего военного превосходства, цивилизационного лидерства и, в конечном счете, без провозглашения обладания конечной социальной истиной. Научный базис субъекта власти Нового времени обещает такое обладание, но не в состоянии выполнить обещание. В результате наука вырождается в идеологию с одной стороны и в технологию с другой.

Функционируя в системе сверхвласти субъекта, финансы не создают никакого ресурса, если только не считать таковым долг. Субъект не знает проблемы воспроизводства, его активность накапливает негативные последствия, которые должны быть подарены кому-то другому. Долг окажется способом перенесения убытков не-субъектам в результате отказа платить по нему, списания, современного аналога реформ Солона. США пытались покрыть долг нефтью Ирака и других стран разоряемого исламского мира, но из этого ничего не вышло, поскольку выгодополучатель и держатель долга – разные лица. Выгоды получил частный бизнес, а не США.