Под крышами Парижа (сборник) - Генри Миллер

Карлова Лапуся, к примеру. Сейчас отвалила ловить себе богатого американца. Жить с Карлом стало слишком невозможно, рассказывает мне она. Правда же, вероятно, в том, что у Карла заканчиваются деньги… если б она выяснила, что Карл только что завладел несколькими сотнями тысяч, она, воображаю, сочла бы, что жить с ним гораздо легче. В общем, Лапуся нашла себе богатого американца и теперь готовит его для крючка. Рассказывает мне, что, вероятно, выйдет за него замуж. У него в Америке сеть бакалейных магазинов, а ни семьи, ни детей нет. Но прежде чем женить его на себе, она должна вынудить его завалить ее в койку… не выглядя при этом сукой. Он очень нравственный старый мерзавец, рассказывает мне Лапуся… даже не пытался ее пощупать… вот что ее беспокоит.

У Александры нравственные судороги. Письмо от нее, и она вернулась в лоно церкви… не греческой православной России… ятое римское католичество. Трижды в неделю ее навещает священник наставить ее, а детей она отправила в деревню. Письмо ее мистично… мистическое письмо от этой пизды! Я только и могу его дочитать. Похоже, ответа не требует… Александра нашла себе ответ на всё….. хотя бы пока…

Анна подавлена. Мы с ней встречаемся на улице – она никуда не собирается, да и я тоже, поэтому мы с нею напиваемся. Она хочет сперва поплакать, но несколько порций это поправляют. Поначалу я думаю, она подоткнута, но беда тут не в этом… просто она женщина, говорит она, и без таланта. Если б мужчина так себя чувствовал, он бы побил любовницу или отправился на бокс. А ей беспокойно, дни летят, а она с ними ничего не делает. Если б только она умела рисовать или писать книги! Или если б у нее была работа, куда можно ходить каждый день. Но она не умеет ни рисовать, ни писать, а работа ей не нужна… за неделю она бы устала вставать каждое утро…

Я убежден, что ей требуется хорошая поебка. В голове у женщин что-то происходит, когда они слишком долго лишены этого кулька счастья между ног. Я спрашиваю, когда ее в последний раз заваливали.

В постель ее укладывают довольно часто, говорит Анна, но там все не так хорошо, как надо бы. Сказать правду, она не кончает… человек, который ее содержит, слишком стар, чтоб ебать ее с той частотой, с какой пытается, и с ним одна маета…. Если б только он пытался хорошенько ее разлатывать раз в две недели или даже раз в месяц! Но нет, ему обязательно надо ей показывать, что он за мужчина, и тут ничего хорошего.

Если честно, наконец признается Анна, она не кончала с той неприличной ночи у меня… с тех пор, как испугалась и выбежала вон без одежды. Не то чтоб, конечно, она в такое верила. Но сделанное той ночью… как она себя вела… так ее перепугало, что она приняла решение хранить верность своему почитателю. Он единственный ей вставлял после той ночи, когда она позволила нам троим на себя навалиться… и, как она сказала….

Анна не против дать себя потискать, но ей кажется, играть друг с другом неприлично, когда вокруг столько людей. Тем не менее я сую руку ей под платье и щекочу ей бедра, пока она не начинает ерзать на стуле. С каждой новой порцией становится все веселей, и Анна в итоге передвигает стул так, чтоб запустить пальцы и мне в ширинку.

На заднем сиденье такси, пока нас везут ко мне, все разогревается гораздо сильней. Я задираю на Анне платье и стаскиваю с нее штанишки, а она выволакивает Жана Жёди на вечерний воздух. Она позволяет мне щекотать ей промежность, но я не должен играть с нею в грязный пальчик… таксист унюхает. Мля, если он до сих пор ничего не унюхал, с ним наверняка что-то не так. Я хватаю ее и все равно пытаюсь с нею поиграть. Анна пьяно валится с сиденья и кладет голову мне на колени. Она ЭТО сделает, шепчет она, если я стану сидеть тихо, пока мы не приедем. Я ей позволяю… откидываюсь на сиденье и наблюдаю, как Анна сосет мой хер, пока мы не подъезжаем к моей двери.

Потом наверх – и там сюрприз. Перед дверью свернулась калачиком Лапуся, в стельку пьяная, спит. Когда я ее трясу, она не просыпается… только стонет и подымает шум, поэтому мы с Анной берем ее за пятки и втаскиваем внутрь…. Анна смеется.

Лапуся раскинулась на полу посреди комнаты, раздвинув ноги, платье задралось на живот. На ней штанишки, но волосня торчит у нее между бедер из-под их краев. Анна ее щекочет, и она дрыгает ногами.

У Анны возникает сумасшедшая мысль. Она хочет раздеть Лапусю и считает, что я должен ее выебать, пока она спит! Боже мой, вот женская чистота! А Анна ж еще и пизда нравственная… по крайней мере, нравственность у нее на общем женском уровне. Есть что-то в женском гриме, отчего они, блядь, гораздо сильней интересуются другими женщинами, чем, как можно подумать, им положено. Возьмем двух мужчин и женщину, один мужчина в отключке, и шансы тут девяносто к одному, что с елдой тут станут играть у того, кто устоял на ногах. Определенно: если что-то случится с бухарем, это придумает женщина.

Анна расстегивает на Лапусе платье и аккуратно стаскивает его через голову. Затем садится, подоткнув юбку так, чтоб я видел ее пизду, и принимается щупать Лапусю. Тут скорей любопытство, чем что-то другое… ей хочется посмотреть, как ведет себя пизда, если чувствует на себе чьи-то руки… но выглядит оно до чертиков чудно́. Она и все лучшие места знает, раз сама женщина….

Лапуся сначала не делает ничего. Лежит как камень, пока Анна жмет ей титьки, и щиплет их, и снимает с нее бюстгальтер. Анна щекочет ей живот и промежность… начинает щупать бедра, мять их.

– Чувствую себя прямо какой-то проклятой лесбиянкой, – говорит Анна. И не шутит… пытается рассмеяться, но голос у нее звучит странно.

Я наливаю себе выпить и сажусь смотреть дальше… поверх того, что Анна сосала мне елду в такси, у меня от всего этого не хер становится, а сволочь.

Анна не трогает фигу Лапуси. Она мнет вокруг, стягивает с Лапуси штанишки и чуть совсем их не снимает, сует руку ей между бедер – хорошенько пощупать жопу. Лапуся наполовину просыпается и ерзает… дотягивается до руки Анны и придерживает ее… потом толкает ее себе на кон. Анна хихикает, но краснеет при этом так, что я раньше такого румянца у нее не замечал. Она играет с бонн-буш Лапуси, трогает ее за верхнюю часть щели, но внутрь пальцы не сует.

– Ей снишься ты, – говорит она.

Должно быть, Лапусе и впрямь что-то снится… она сводит ноги вместе и удерживает между ними руку Анны, затем раздвигает их как можно шире.

– Так вот что это значит – быть мужчиной, – говорит Анна. – Мне было интересно… – Она проскальзывает пальцем в абрико-фандю Лапуси и шевелит им там. – Боже мой, что за странное ощущение… Как я рада, что я не мужчина! И волосы эти палец щекочут…

– Хватит залепухи, Анна. Твои собственные волосы тебе много раз твой же палец щекотали.

– Тут иное, – говорит она мне. – А кроме того, я с собой не играла с детства…

Анне хочется, чтоб я забрался на Лапусю и выеб ее. Ну нахуй, говорю я ей… если Лапуся когда-нибудь вернется к жизни, тогда, может, я ей и ввинчу, но совать мясо ей между ног, пока она труп… трата хуя впустую. Когда я заваливаю пизду, мне нравится, чтоб она это чувствовала, знала, что в нее поступает, и орала в нужные моменты.

Анна укладывается головой на бедро Лапуси и ласкает ей живот. Она никогда не тыкалась носом в пизду так близко, сообщает мне… на таком расстоянии запах необычный.

Я там ее оставляю и иду поссать…. Мне нужно что-то сделать, иначе Джон Ч. просто утонет в собственных водах. Когда я возвращаюсь, Анна очень быстро садится… Вытирает рот тылом руки. Она лизала фигу Лапуси, сука! Я могу это определить с одного взгляда, и она знает, что это не тайна… она спихивает с ног туфли и подворачивает пальцы.

– Из-за меня не останавливайся, – говорю я ей.

– Слушай, Алф, – говорит она очень быстро, – ты должен мне поверить… Я никогда в жизни такого не делала! Мне просто интересно… Хотелось узнать, каково это…. По-моему, я… Должно быть, я порядком напилась…

Она порядком напилась. И я ей, конечно, верю. Бля, да нет у меня никаких причин ей не верить… Анна не юная любовница. Но она грязная сука… Не могу представить, что много найдется такого, чего б она не попробовала, распались и напейся как надо.

– Ну и как? – спрашиваю у нее я.

Она не знает. Она, по правде, просто не знает, говорит она. Она только начинала, когда я вернулся. Я ей велю продолжать с того места, где бросила… раз уж начала, бросать теперь не стоит.

– Черт, по-моему, ты б хотел на меня посмотреть, – говорит Анна. – Мне кажется, ты был бы не прочь увидеть, как я лижу пизду этой девушке в довершение всего, что ты и так обо мне знаешь… чего никто не должен знать… чего никогда не должно было случаться.

– Ой, хватит пердеть и займись уже! Ты меня за какого, блядь, исусика держишь? Господи, да если ты не начнешь, я лично подойду и нос твой туда суну, как кошке, насравшей не там, где полагается…

Анна снимает с Лапуси туфли, чулки и штанишки… опускается на живот и заглядывает в эту расколотую фигу, хорошенько так смотрит. Похожа на рот сбоку, говорит она, и курчавая бородка вокруг растет…. Она проводит языком Лапусе по бедру и в мохнатку… облизывает ей шахну сверху и трогает Лапусю за пизду кончиком языка. Он скользит внутрь…