Судьба артиллерийского разведчика. Дивизия прорыва. От Белоруссии до Эльбы - Владилен Орлов

Приехали артисты — порядочная артбригада. Дали большой концерт. Певица (ну и голос! Возможно, это была Русланова), сатира и юмор. Запомнилась почему-то часть песенки на злобу дня о гитлеровской Германии:

«…Часы пока идут, и маятник качается, и стрелочки бегут, и все как полагается, но механизм у них плохого сорта, часы скрипят, пружина стерта. Исправить их нельзя, прислушайтесь к часам. Их скоро выбросит История, как хлам…»

Затем были пляски, кажется скрипка, опять пляски, фокусы. Все мы были очень довольны, поднялось настроение, коснулись былой, мирной жизни.

Еще раньше, кажется под Быховом, меня после беседы с парторгом полка избрали комсоргом батареи, чему я тогда был немало удивлен. Ведь я считал себя еще новичком среди большинства батарейцев, которые пережили тяжелую Орловско-Курскую битву. Возможно, сыграло роль мое образование и активный интерес к событиям, поступающим к нам по немногочисленной информации из редких газет. Мои обязанности сводились к нерегулярному сбору так называемых ежемесячных взносов (10 копеек!) и читке газет, что я и так делал. И вот в один весенний день меня вызвал парторг и предложил вступить в партию. Поскольку я был тогда убежден в абсолютной правильности марксистской идеологии и считал, как, впрочем, многие, честью быть членом партии, это предложение мне польстило, и я с готовностью написал заявление. Несколько беспокоила меня только мысль, как отнесутся в партийной ячейке к аресту моего отца в 1937 году. Ведь мне так и не удалось до войны узнать ни о причинах ареста, ни о его дальнейшей судьбе, хотя я подозревал, что арест отца был связан с массовыми репрессиями того злосчастного года. Была смутная надежда, что сейчас он, так же как и все, где-то воюет. Состоялось партсобрание, я подробно изложил биографию, рассказав и об аресте отца. К моему удивлению и облегчению, никто даже намеком не задал мне вопроса по поводу этого ареста. Единогласно я был принят кандидатом в члены партии. Это событие никак не отразилось на моей жизни до конца войны, а впоследствии, уже в мирное время, играло как положительную, так и отрицательную роль.

Прошло еще какое-то время лагерной жизни, но по разным признакам чувствовалось, что скоро опять на передовую. Стало совсем тепло, и нам, после очередной бани, заменили зимнее обмундирование на летнее. Как-то стоял на посту у добротного блиндажа штаба полка и, бросая время от времени взгляд в окошко, наблюдал обычную суету штабистов. За одним из столов сидела изумительной красоты телефонистка, лет 20. Она была стройная жгучая брюнетка с тонкой талией, роскошными прядями волос и резко выделялась на фоне остальных телефонисток. Ладная форма и какие-то изящные движения подчеркивали ее женственность. Это по ней вздыхали многие офицеры. Но только вздыхали, ведь она была уже женой заместителя командира бригады полковника Куликова! Ну, а солдаты и сержанты только любовались и при посещении штаба старались появляться там в наилучшем виде и перекинуться парой-другой слов. Конечно, ходили всякие сплетни о попытках некоторых старших офицеров поухаживать, но они жестко пресекались бдительным замполитом. Больше я ее не видел. Много лет спустя, уже в 60-х годах и позже, когда начались ежегодные встречи однополчан нашей 21-й бригады, она, Александра Михайловна, вновь появилась с мужем Куликовым, все такая же стройная и выделяющаяся. У нас установились дружеские отношения. Саша оказалась приветливой, доброжелательной и скромной женщиной, уже вырастившей двух дочерей и сына. Отмечу, что, конечно, были у нас в части и любовь, и романы, красивые и некрасивые истории, которые касались, как правило, только офицерского состава. У солдат просто не было возможности. Любовь и просто случайные или временные связи на фронте — это отдельная большая тема, а я перейду к своему повествованию.

Однажды, стоя в очередной раз на посту у штаба, я почувствовал необычную усиленную суету. Кажется, наступают перемены и нас направляют на фронт. Действительно, вскоре объявили тревогу и начались сборы в дорогу. Лагерь у Речицы закончился.

Грандиозное наступление

Полк погрузили в Гомеле в состав, состоящий из платформ под орудия и машины и из уже знакомых теплушек для личного состава. Паровоз свистнул, и мы тронулись в путь. Куда едем? Оказывается, на юг — юго-запад вдоль линии фронта, на левый фланг 1-го Белорусского фронта. Конечно, этого нам никто не говорил (военная тайна), но опытный солдат со средним образованием, да хорошо ориентирующийся в географии, замечающий названия проезжаемых станций, мог вполне догадаться. В дороге, как всегда, пели песни, балагурили, играли в шашки и шахматы, кто может, но карт не было и в помине.

Догадка оказалась правильной. Мы приближались к Ковелю, который был еще занят немцами, а значит, к фронту, и скоро будет выгрузка. Возросло напряжение, опасались, точнее, ждали неизбежных бомбежек. Не могли же немцы не обнаружить череду составов, двигавшихся к фронту. А находиться в составе при бомбежке — гиблое дело. Поэтому все с нетерпением ждали конца пути. Правда, обнадеживали барражировавшие над составами наши истребители. Нам повезло. Доехали до станции Повуров, близ Ковеля, без происшествий, еще затемно, и стали спешно разгружаться. Никого подгонять не приходилось. Погрузились на машины и быстро прочь от станции в недалекий лесной массив. Штаб и взводы управления справились быстро, а вот огневикам пришлось повозиться с разгрузкой наших 76-миллиметровых пушек. Не успели мы обустроиться на новом месте, как в стороне станции раздался грохот зениток, рев самолетов, вой и взрывы сбрасываемых бомб. Правда, зенитчики и наши истребители сработали нормально. В небе хорошо было видно, как наши истребители атакуют вражеские бомбовозы и идут петли воздушного боя с истребителями прикрытия противника — «мессершмиттами». В результате, сбросив кое-как свой бомбовый груз, самолеты противника спешно удалились. Потери были, но небольшие. Пострадал в основном следующий эшелон, на котором ехал другой полк нашей 21-й легкоартиллерийской бригады. Покорежило пару машин с орудиями, несколько человек ранило.

В последующие дни разгрузилась вся наша дивизия. Было еще несколько бомбежек станции, но без больших потерь. Солдатская почта донесла, что были раненые, а убитых почти не было. Несколько пострадала материальная часть других полков. Нас несколько удивляла открытость переброски наших войск. Ехали и разгружались и днем и ночью. Обычно все перемещения совершались в темное время суток и при облачной, дождливой погоде. Позднее мы узнали, что наше перемещение было отвлекающим маневром. Главный удар готовился в центре нашего фронта в направлении Минска. Там все готовилось скрытно, а наше открытое перемещение вдоль(!) фронта должно было создать у немцев впечатление, что главный удар готовиться с южного, левого фланга 1-го Белорусского. Частично этот маневр имел успех.