Брыки F*cking Дент - Дэвид Духовны

Тед подождал примерно с час, все глядел на картинки в уме, как Платон в своей пещере. Но спать не мог. Встал, постаравшись не разбудить отца, выбрался на мотельную парковку выкурить еще один косяк. Проглотил окурок, дошел до таксофона и достал визитку Марианы. Набрал номер. Что сказать, он не знал, но что-то сказать все же хотел. Надеялся, что осенит, пока будет набирать, но не осенило – и никто не снял трубку.

Тед вернулся в номер, где спал отец. Подошел к его постели, опустился на колени рядом. Отцово лицо в темноте разглядеть не мог, хоть и был от него всего в дюйме. Он зашептал на ухо спящему:

– Давным-давно ты пытался убить меня, но не смог, потому что отец забрал тебя к себе. Но ты все равно трус. Ты напал на младенца, а теперь нападаешь на старика. Не боюсь тебя больше. Я мужчина. Готов сразиться. – Прислушался к отцову дыханию – не поменялось ли чего. Не разобрать. – Мой отец вызвал тебя из моих легких в свои, но теперь я зову тебя назад. Ты пришел за мной. Это я тебе нужен. Хочу сразиться. Выходи из него в меня. Иди, откуда пришел…

Тед склонился еще ближе, почувствовал дыхание отца у себя на губах. Вдохнул глубоко, еще, еще, еще – надеялся поймать беса и победить его раз и навсегда. Все трое притаились во тьме: Тед, Марти – и бес, нерешительный, злонравный, метался меж ними.

72

2 октября 1978 года

Бостонские «Красные носки» против нью-йоркских «Янки», стадион «Фенуэй-парк»

Игра на выбывание, начальный состав команд[274]

Тед оставил «короллу» в приятном месте у реки Чарлз. Шестьдесят восемь градусов, солнечно. Хоть с пантерами, хоть без них, но сегодня игру из-за дождя не отменят.

Отец с сыном тихо-мирно выкурили самокруточку. Что-то поели, посмотрели на байдарочников. Стоял один из тех осенних дней, когда попросту теряешь счет времени. Радио не включали – экономили загадочный аккумулятор «короллы». Тед глянул в синь и пропел:

– На мулах ангелы по блещущим путям спускаются из мест, что дальше солнца[275].

– Как скажешь, Чич[276].

– Так скажет Уолли Стивенс, – отметил в порядке сноски Тед, откашливая полные легкие каннабиса. – Извини.

Марти отмахнулся от него и улыбнулся, словно говоря, что Тедов кашель его больше не тревожит.

– Приятно глядеть на гребцов отсюда, птушта знаешь, что они там убиваются, у них все сводит, легкие жжет, но издалека их страданий ни слышно ни видно. Скользят себе гладко по воде. С такого олимпийского расстояния вижу лишь красоту.

– Прямо-таки искусство. Сокрытие труднейшего.

– Нет, детка, это смерть. Так смотришь из смерти. Все легко и просто, все – красота. Жалко, что не всю жизнь помираешь.

Тед глянул на тлевший косяк у себя в руке и сказал:

– Ты, пап, копаешь глубже моего. Слишком глубоко, а я тут «подлодку» ем. Неопалимая купина, ни дать ни взять. Пора мне бросать.

– А мне – нет, – отозвался Марти. – Я – укурок.

– Стартовал, а?

– Да, стартовал и дверь за собой не закрыл.

– Потому что у тебя улет. Ты забыл закрыть дверь, потому что улетел.

– А, вон что.

– Чокнутые вы детишки, с гашишным маслом вашим и трехнутой травой.

– С гашишным маслом? Что это за масло такое, о котором ты сообщаешь? Поведай мне о гашишном масле.

– Притормози-ка, Уильям Барроуз.

– Нам бы сейчас «Фрусен гладье».

– Нет императора превыше ебаного императора мороженого[277].

Оба покопались в воспоминаниях, не проезжали ли они за последний час мимо продуктового или чего-нибудь, где продают мороженое. Ни тот ни другой ничего не припомнили и несколько разочарованно бросили рыться в мыслях. С обдолбанным благоговением уставились на гребцов, что, как ножи, рассекали сверкающее жидкое стекло.

– Тед?

– Ага.

– Который час?

Тед ответил:

– Черт! – И тут же врубил радио. Игра уже шла полным ходом.

– Черт! Три! Игра в два тридцать! – возопил Тед. – Игра началась.

Завели машину, попытались сдать задом. Недвусмысленный неприятный звук металла по асфальту.

– Спустило, – сказал Марти. – Колесо спустило.

– Точняк, Шерлок.

Разумеется, запаски у Теда не было, пришлось тормознуть такси, сгонять в лавку автозапчастей, купить колесо и вернуться с ним к машине. Тед оставил Марти слушать трансляцию игры и любоваться рекой. Улицы были, в общем, пусты, и Теду удалось обернуться сравнительно быстро. Большая часть Бостона была либо на игре, либо смотрела ее по телевизору – а может, и вся Новая Англия. Они с отцом потеряли много времени, но в конце концов покатились на всех четырех здоровых колесах. Марти нервничал, внимая игре по радио, с сосредоточенностью затаившегося хищника вслушивался в звуки внутри звуков, выжидал, отирая ладони о штаны, красноречивых знаков действия еще до того, как комментаторы их обсказывали.

Бостон – один из старейших городов страны, его проектировали для пешей и верховой езды, не для автомоторов. Не лабиринт, но похоже. Тед знал, что он совсем рядом с Фенуэем, но найти его не мог. Улицы с односторонним движением вели его мимо цели, и спросить, как проехать, было не у кого: из-за игры Бостон сделался городом-призраком. Понимая, что они того и гляди упустят поединок, Тед запаниковал:

– Черт, черт, черт, где мы?

– Понятия не имею. В Бостоне? Почему у тебя карты нет?

– Я без карты, я ж думал, ты у нас из Бостона!

Карл Ястремски по радио выбил хоум-ран и тем двинул «Носки» вперед.

– Я-А-З-З-З-З-З-З-З-З-З-З! Черт подери! Яз-з-з-з-з! Мы ведем! Один ноль! Один ноль! Мы ведем!

Тед углядел копа в конце квартала и выскочил из машины спросить, куда ехать. Марти смотрел, как коп размахивает руками, и проговорили они чуть ли не минут пять. Тед примчался к машине и дал по газам.

– Блядский нелепый акцент! – сказал он.

– Что он сказал?

– Хер его знает! «Кенмашкуа»? Он сказал, что нам нужен «Кенмашкуа». Что такое этот «Кенмашкуа»?

– Не шпрашивай, што ты моэшь шделать для своей страны, спрашивай…[278] погоди, не туда.

Тед произвел резкий – вероятно, запрещенный – поворот налево.

– Мы тут уже были, – сказал Марти.

– Нет, не были.

Марти показал пальцем:

– Да, были, я узнаю вон ту фигню справа, рядом вон с той фигней.

– Нет! Ты тут еще не был, г-н Бостон, в том-то и беда!

– Думаю, надо па-аковать мафыну в Ха-а-ва-ад-я-ад.

– Заткнись. Ты удолбан.

– Джерри Гарсия – бог, чувак.

– Не спорю. Помолчи, пожалуйста.

– Я только что видел знак.

– И что он гласил?

– Что ты – говнюк.

– Пап.

– Нет, он гласил: «Кенмор-сквер – Фенуэй». Разворачивайся.

– Кенма! Я не могу развернуться.

– Отрасти себе кохонес[279] и вперед на разворот.

Тед изобразил достойный кинематографа выверт и идеально вписался, изумив себя самого. Они вернулись тем же путем, что и приехали сюда, при этом ржали так, что чуть не надорвались.

– Еще, папочка! – вопил Марти. – Еще!

– Не, ладно тебе, мы почти прибыли.

– Зануда ты.

Тед разогнал мотор и сделал на хорошей скорости еще один разворот. А потом еще – чтобы положить машину на нужный курс.

Марти высунул голову из окна и орал:

– Йе-е-е-е-е-е-е-е-е-е…

73

Через несколько минут они припарковали машину на Лэнсдон-стрит. Вот он, стадион, Зеленое Чудище[280]. По радио объявили, что шорт-стоп у «Янки» – Брыки Дент. Седьмой иннинг. «Носки» ведут со счетом 2: 0. Тед с Марти пропустили почти всю игру. Тед выскочил из машины:

– Давай, пап, погнали внутрь.

– Когда иннинг закончится. Они без меня выигрывают, не хочу порчу навести. Давай отсюда послушаем.

– Это Брыки Дент. Он не умеет бить. Ничего не случится. Пошли.

– Пойдем, когда иннинг закончится.

Тед сел обратно:

– Ладно, как скажешь.

Тед глядел на Фенуэй всего в нескольких сотнях футов от них и думал о Моисее и горах Фасги, где Бог показал ему Землю обетованную, но потом не дал в нее войти.

Дул беспокойный, крученый ветер. Фил Ризуто сказал:

– Вы заметили флаг, а? Уму непостижимо. Не успел Джим Райс выйти на пластину, как на левое поле подул ветер. Он не только помог Ястремскому в хоум-ране, но и помешал Джексону. Когда Джексон кидал флайбол, ветер дул на правое поле и не дал мячу пойти косо. Кто-то говорил мне, что «Носки» на своем стадионе управляют стихиями. Я не верил – до сего дня.

Они слушали, как на пластину выходит Дент, играть против бостонца Майка Торреса, и Тед в тысячный раз пожалел, что его непримиримое сиденье не желает откидываться. Комментаторы с нумерологическим фетишизмом, свойственным лишь бейсбольным фанатам, астрологам и каббалистам, в миллионный раз повторили, что край левого поля охраняет Зеленое Чудище. Зеленое Чудище всегда напоминало Теду бессмертного противника сэра Гавейна – Зеленого Рыцаря. Диковинные пропорции Фенуэя для поклонников бейсбола были такой же квадратурой, как теорема Пифагора, – пережиток времен до стандартов, времен игровых полей, нашлепанных по формочке для печенья, – высота стадиона компенсировала недостаток глубины. Всего 310 футов от домашней пластины, едва ли шире поля Малой бейсбольной лиги, эта стена возносится на 37 футов и 2 дюйма, как дитя природы, в разы выше любого ограждения на любом поле Главной лиги. Словно капризный бог, стена карает за хорошие броски, из которых на другом поле получился бы хоум-ран, но в Фенуэе без должного навешивания мяч летит в поднебесную таблицу счета и рикошетит на поле всего лишь синглом. Однако стена дала, стена и взяла[281]: Чудище могло вознаградить за ничтожный поп-флай, какой в любом другом месте пошел бы «свечой», а тут получал дозволение на хоум-ран. Несносная, неразумная ветхо заветная стена.