Колодец с живой водой - Чарльз Мартин

Потом мы наполнили кувшин во второй раз, и Паулина стала укладывать в рюкзаки еду и медикаменты. Мне она вручила выгоревшую бейсболку и сказала:

– Надень. Без шапки в наших краях тяжело. Полуденное солнце быстро прожжет тебе дыру в голове, и ты опять будешь блевать, на этот раз – от теплового удара.

Кроме бейсболки, я получил также пару старых теннисных туфель. Они были мне малы, но матерчатые мыски оказались прорваны, так что, хотя мои пальцы торчали наружу, в туфлях вполне можно было ходить.

– Там, куда мы идем, в шлепанцах делать нечего, – сказала мне в утешение Паулина.

Наконец все было готово. Я взвалил на плечо рюкзак, который оказался тяжелее, чем я ожидал, и мы втроем вышли со двора и зашагали по грунтово-каменистой дороге, которая, петляя из стороны в сторону, вела по направлению к вулканам. Изабелла беззаботно шагала впереди, то и дело пускаясь вприпрыжку. В ее маленьком рюкзачке лежали лишь бутылка воды, пакет карамелек и небольшая упаковка бинтов. Мешки, которые несли мы с Паулиной, были под завязку набиты теми же бинтами, упаковками таблеток, мазями, пакетами с рисом и бобами, бутылками растительного масла. Мой мешок весил, наверное, не больше девяноста фунтов, но час спустя, когда дорога ощутимо пошла в гору, мне стало казаться, будто я тащу на плече фунтов двести пятьдесят.

– Не тяжело? – Поравнявшись со мной, Паулина положила руку на мешок. – Если ты устал, мы можем оставить часть груза здесь. Спрячем его в камнях, а потом я вернусь, и…

Я поправил глубоко вре́завшиеся мне в плечи лямки.

– Нет, ничего… Я в порядке.

– Точно?

– Не беспокойся, все отлично.

На самом деле к этому моменту мешок у меня за плечами стал настолько тяжелым, что мне казалось, он буквально вгоняет меня в землю при каждом шаге. С другой стороны, эта женщина спасла мне жизнь, поэтому ответить иначе я просто не мог.

Улыбнувшись, Паулина легко обогнала меня и пошла впереди – только ее длинная юбка развевалась на ходу и билась о тонкие лодыжки.

Перед самым выходом Изабелла отвела меня за курятник, в котором я спал, и показала небольшой, огороженный металлической сеткой загончик. В загончике сидела на гнезде толстая утка. Просунув в решетку палец, Изабелла согнала утку с места, и я увидел в гнезде четыре яйца. Удовлетворенно вздохнув, девочка забросила за плечи свой мешок и первой направилась к выходу со двора.

Я никогда не видел, чтобы кто-то держал уток, поэтому спросил у Паулины:

– Эта ваша утка? Вы их разводите?

– Нет, не наша, – ответила она, оборачиваясь через плечо. – А яйца – куриные. Утка их только высиживает.

Следующий вопрос напрашивался сам собой, и я не утерпел:

– А как к этому относятся цыплята? Ведь, когда они появятся на свет, их должно здорово сбивать с толку, что их мама – утка.

Паулина рассмеялась:

– Утке все равно, кого высиживать, да и цыплята, я думаю, не заметят разницы.

– Чья же это утка?

Не глядя, она ткнула пальцем в дом с левой стороны дороги:

– Соседа. Мы взяли ее напрокат.

– Постой-ка!.. – спохватился я. – Откуда же тогда взялись яйца?

– Вообще-то курица у нас была, – нехотя проговорила Паулина. – Но…

– Куда же она подевалась?

– Не знаю. – Она пожала плечами. – Когда однажды утром я проснулась, то увидела яйца в гнезде да несколько перьев, которые носило ветром по двору. Что произошло с наседкой, я до сих пор не знаю.

– Ладно, допустим, утка высидит вам цыплят. Что вы с ними будете делать?

– Ничего. Пусть несут яйца. Изабелла обожает яйца всмятку.

Простота, безыскусность и даже некоторая суровость здешней жизни меня несколько обескуражили. Ничего подобного я не ожидал.

Наш путь пролегал вдоль широкой речной долины. По дороге нам встретились мотоцикл с коляской, на котором ехали мужчина, женщина и двое детей, а также несколько легких грузовичков, оседавших под тяжестью многочисленных пассажиров. В основном это были старые «Тойоты» – дедушки и прадедушки того внедорожника, который угнал из отцовского гаража Сэл. В одной такой машине я насчитал чуть не две дюжины человек: шесть или восемь втиснулись в кабину, еще человек пятнадцать стояли в открытом кузове, держась за стойки отсутствующего тента. Большинство машин, как и мы, двигались в горы, и лишь несколько шли нам навстречу. Мальчишки верхом на лошадях – босые, в растрепанных соломенных шляпах – гнали куда-то худых, запыленных коров. Часто вдоль обочин встречались заросли сахарного тростника – его толстые стебли футов пятнадцати высотой вставали казавшейся почти непроходимой стеной.

Больше всего меня поразило обилие крестов. Довольно большие – в рост человека, – они были вкопаны в землю по обеим сторонам дороги. Никакого порядка или системы в их расположении я выявить не смог, как ни старался. Одно было очевидно – их здесь буквально сотни, и встречались они через каждые пятьдесят ярдов, а то и чаще. Некоторые стояли совсем рядом с дорогой, некоторые были прибиты к деревьям достаточно далеко от нее. Несколько штук торчали буквально из воды – их основание дополнительно укрепили тяжелыми камнями. Одиночных крестов было мало, чаще они стояли группами по четыре – по шесть, иногда – по восемь. В одном месте я насчитал сразу девятнадцать крестов, странно похожих на засохшие, мертвые деревья. Показав на них, я сказал:

– Так вот почему долина называется Валья-Крусес!

Должно быть, мои слова прозвучали как вопрос, поскольку Паулина кивнула. Объяснять она ничего не стала, но через несколько шагов неожиданно обернулась ко мне:

– Э-э, Чарли…

– Что?

Не останавливаясь, Паулина показала куда-то вперед:

– Там, куда мы идем, тебе лучше назваться каким-то другим именем.

– Это еще почему?

– По-испански Чарли – Карлос, а это имя не пользуется в наших краях особой любовью.

Я снова хотел спросить почему, но не успел. К Паулине неожиданно бросился малыш лет пяти: босой, растрепанный и на редкость чумазый. Впрочем, в грязи было не только его лицо, но и тело. Из носа у мальчугана текло, на раздутом животе красовалось несколько глубоких царапин, а правое ухо было забито серой и засохшим гноем. Протянув к Паулине ручонки, мальчуган воскликнул:

– Buenos días![46]

– Buenos días, Маноло, – отозвалась она и, сунув руку в мешок, протянула мальчишке банан. Тот схватил угощение и радостно заулыбался. Потом Маноло повернулся ко мне, сложил перед собой ладони и поклонился – точь-в-точь как Изабелла. Я взял его руки в свои:

– Доброе утро, дружок.

Исполнив долг вежливости, Маноло проворно развернулся и бросился бежать обратно к деревьям, в тени которых я разглядел что-то вроде палатки – просто кусок полупрозрачной пленки, перекинутый через натянутую между двумя стволами веревку. Когда мы проходили мимо, какой-то мужчина, лежавший в привязанном к деревьям гамаке, приветственно помахал Паулине рукой. Она махнула в ответ и, быстро взглянув на меня, негромко сказала:

– Теперь даже не подноси руки ко рту, пока не вымоешь как следует… – Паулина посмотрела вслед убежавшему мальчишке. – В наших краях большие трудности с туалетной бумагой.

Я попытался поддержать разговор:

– Там, куда мы идем… Ты часто там бываешь?

– Я хожу туда каждую среду. Иногда и по выходным тоже.

– А далеко идти?

– Шесть миль.

– Туда и обратно?

Она качнула головой:

– Нет, только туда.

Я ненадолго задумался.

– А что означают все эти кресты?

– Несколько лет назад здесь кое-что произошло, – объяснила Паулина, не глядя на меня. – Кое-что плохое. – Приподняв голову, она поглядела по сторонам и печально добавила: – И до сих пор происходит.

После этого мы долго шагали молча, глядя то на сверкавшую под солнцем реку, то на рощицы сахарного тростника, который рос тесными пучками, странно похожий на гигантские иглы дикобраза. Вскоре ландшафт еще немного изменился: дорога круче пошла вверх, тростник почти исчез, а его место вновь заняли деревья. Высокие, раскидистые, они подступали почти вплотную к дороге, укрывая ее своей тенью. Между ними росли деревья поменьше, в основном фруктовые. Проходя под одним из них, Паулина подняла руку и сорвала довольно-таки крупный плод. Другую руку она забросила за спину и достала из притороченных к рюкзаку ножен большой нож-мачете.

Мачете явно много раз точили, так что его широкое полукруглое лезвие превратилось в узкий, прямой, как шпага, клинок. Перехватив его поудобнее, Паулина положила плод на удобный плоский камень на обочине. Изабелла, по-прежнему шагавшая впереди, остановилась и посмотрела на мать.

– Подойдите и протяните руки, – сказала Паулина, доставая из мешка пластиковый опрыскиватель для цветов.

Мы подошли, и она обрызгала наши протянутые ладони каким-то дезинфицирующим раствором. Потом Паулина аккуратно разрезала пополам фрукт, который был размером почти с футбольный мяч. Снаружи он был желтовато-зеленым, а внутри – темно-красным, с оранжевыми прожилками, и я почему-то решил, что это какой-то дальний родственник дыни-канталупы.