Троя. Падение царей - Уилбур Смит

— Этой ночью вспыльчивость победила, — сказал, наконец, Каллиадес. — Я подумал: не стоит оставлять все, как есть, чтобы нанесенные раны гноились всю ночь.

— Ты принес его извинения?

Каллиадес покачал головой и мягко проговорил:

— Ему нет нужды извиняться. Ты первым нанес оскорбление.

В глазах хетта зажегся огонь злости.

— Ты ожидаешь, что я извинюсь?

— Нет. Банокл забудет о случившемся к утру. Это в его натуре. Он простой человек и не умеет таить зло. Все, что ты сказал, было достаточно правдиво. Я это знаю. Даже Банокл это знает. Но важно, чтобы мы оставили случившееся в прошлом.

— Если бы он был военачальником хеттов, — заметил Тудхалияс, — и один из его командиров стал говорить так, как говорил я, кликнули бы наемного убийцу, и командира вскоре не стало бы.

— К счастью, Банокл не хеттский военачальник. И если бы завтра случилась битва и тебе грозила бы смертельная опасность, Банокл проскакал бы сквозь огонь и смерть, чтобы тебя спасти. Такова уж его натура.

— Он уже это сделал, — признал Тудхалияс, и Каллиадес увидел, что гнев его начал угасать.

Хеттский царевич снова пристально посмотрел на море.

— Я никогда не любил Великое Зеленое, — заметил он. — Я не понимаю, почему люди стремятся плавать на хрупких деревянных судах. Вы, люди моря, для меня загадка.

— Я тоже никогда не любил море, — ответил Каллиадес, — но ведь моя жизнь была жизнью воина.

— Моя тоже. Мне было пятнадцать, у меня еще не росла борода, когда отец послал меня сражаться при Кадеше. С тех пор я всегда сражался против египтян, а теперь — против племен идоноев и фессалийцев, которые пришли сюда с микенцами. Мужчины всегда говорят об окончательной победе. Я никогда не видел ни одной.

— Я тоже, — согласился Каллиадес.

— И здесь мы ее тоже не увидим, — негромко проговорил Тудхалияс. — Враг придет снова. У меня теперь меньше трехсот человек, и около тридцати раненых. Фракийцев Банокла несколько сотен, а в придачу — две сотни дарданцев, большинство из которых новобранцы. Добавь к этому пятьдесят воинов Троянской конницы, которых оставил нам Гектор, — итого получится меньше тысячи человек, чтобы удержать Дарданию.

— Я послал к Приаму за подкреплением, — ответил Каллиадес, — но сомневаюсь, что нам пришлют больше горстки пехотинцев, потому что Гектор и Троянская конница сражаются сейчас на юге.

— Ты сможешь удерживать крепость несколько месяцев, — сказал Тудхалияс, — но в конце концов угроза голодной смерти вынудит тебя ее покинуть. Если враг придет со значительными силами, будет лучше, я думаю, оставить дарданцев здесь и отступить с боем к Трое. Тогда ты все-таки сможешь получить подкрепление и вернуться.

— Опасность этого в том, что нас могут обойти с флангов, а потом поймать на открытом месте, — заметил Каллиадес. — Если мы столкнемся с легковооруженными племенами, мы сможем пробиться. Но если Агамемнон пошлет микенские отряды, нас изрубят на куски.

— Они настолько хороши?

— Поверь мне, Тудхалияс, под солнцем нет пехотинцев лучше. Каждый из них ветеран, и они сражаются сомкнутым строем, по четыре или шесть рядов, сомкнув щиты. Вы, хетты, храбрые люди, но плетеные щиты не могут остановить тяжелых копий. И ваши узкие изогнутые мечи не могут пронзить бронзовые доспехи.

Их внимание привлек яркий свет, внезапно блеснувший на востоке. Каллиадес посмотрел туда и увидел падающую звезду, прочертившую след в ночном небе. Спустя несколько мгновений новые падающие звезды мелькнули у горизонта.

— Это предзнаменование, — сказал Тудхалияс, глядя на них. — Только хорошее или дурное?

— Такие огни были в небе в ночь перед тем, как мы разграбили Спарту, — ответил Каллиадес. — Для нас это оказалось хорошим предзнаменованием. Мы победили.

— В те дни ты был микенским воином, — заметил хетт. — Тогда, может быть, это хорошее предзнаменование для Микен.

Каллиадес выдавил улыбку.

— А может быть, это просто огни в небе.

— Может, — с сомнением отозвался Тудхадияс. — Говорят, Агамемнон — коварный враг. Это правда?

— Я служил ему почти всю свою воинскую жизнь. Он прекрасный стратег. Он выискивает слабости врага, а потом наносит удар в сердце. Никакой пощады. Никакой жалости.

— Тогда почему этот прекрасный стратег попусту губит жизни людей здесь зимой?

— Я сам задавал себе такой вопрос, — признался Каллиадес, покачав головой. — И не нашел на него ответа.

Хетт посмотрел на него.

— Может, ты задавал неправильный вопрос.

— А какой вопрос будет правильным?

— Он — человек риска или предпочитает осторожность?

Оба они помолчали. Потом хетт спросил:

— Дарданский флот собрался сейчас в Геллеспонте и наблюдает за вражескими флотами, так?

— Так.

— И Агамемнон ожидает, что мы сделаем именно это?

— Полагаю, да.

— Может, это как раз то, чего он добивается. Потому что если флот защищает Геллеспонт, он не охраняет Трою.

— Агамемнон не может напасть на Трою зимой, — сказал Каллиадес. — Из страха перед штормами, при недостатке припасов для войск. Вторжение — даже если оно будет успешным — не будет организованным. Не придет никаких подкреплений с юга или с севера.

Но Каллиадес еще не успел договорить, как по спине его внезапно пробежал холодок.

— Гектор и Троянская конница на юге, защищают Фивы, — заметил Тудхалияс, — а троянский флот небольшой, но Троя полагается на то, что ее защитят корабли Дардании. Эти галеры охраняют здесь проливы от атаки с севера. Если Агамемнон вторгнется на земли Трои сейчас, в разгар зимы, со всеми своими людьми и со всеми своими восточными союзниками, он застанет город врасплох. И, как ты только что сказал, ударит в сердце. Никакой пощады. Никакой жалости.

Старый рыбак Тимеон отказывался проклинать свою неудачу. Когда несчастья случались с другими людьми, те бранили богов или ворчали о несправедливости жизни. Не таков был Тимеон. Удача есть удача. Она либо есть, либо ее нет, но ему казалось, что шансы на то и другое равны. И по большей части, если человек терпелив, удачи и неудачи в конце концов уравновешивают друг друга.

Эта зима почти исчерпала философский настрой Тимеона. Старая рыбачья лодка дала течь, когда косяки гладкой рыбы двинулись из далекого Темного Моря вдоль берегов к более теплым южным морям. Тимеон пропустил лучшие рыбачьи дни, потому что доски его лодки оказались гнилыми, а починка шла медленно и обошлась дорого.

Когда лодка снова стала пригодна для плавания, он уже глубоко увяз в долгах.

Потом двое из трех его сыновей заявили, что уходят в верхний город, чтобы присоединиться к троянскому войску. Остался лишь юный Микий — хороший мальчик, но неуклюжий. Нарезая пойманную большую серебрянку восемь дней назад, он рассек себе ладонь, и рана начала гноиться.

Теперь Тимеон был вынужден рыбачить один. Это было нелегко. Его старые мышцы едва выдерживали напряжение, когда он вытаскивал полную сеть.

Пока другие рыбаки спали, он в темноте вышел в море и двинулся в сторону бухты Геракла, ободренный видом стаи дельфинов. Они, должно быть, охотились на гладкую рыбу — значит, косяк ее был недалеко от берега.

Над морем висел туман, но небо было ясным, ярко сияли звезды. Дул холодный ветер, но Тимеон ощущал в нем дыхание весны.

Дважды он забрасывал сети. Дважды вытаскивал их пустыми.

Дельфин скользнул мимо маленького суденышка, его темные глаза наблюдали за старым рыбаком.

— Ты кажешься пухлым и хорошо откормленным, — сказал ему Тимеон. — Как насчет того, чтобы поделиться со мной ужином?

Дельфин перевернулся на спину, его хвост взметнул в воздух фонтан брызг. Потом дважды нырнул, исчезая в глубине.

Тимеон приготовил сеть. Его утомленные глаза чесались, мышцы устало ныли.

В небе вспыхнул свет. Рыбак поднял глаза. На востоке падали звезды — белые искры на темном фоне. У него перехватило дыхание от такой красоты.

Печаль счастливых воспоминаний коснулась души Тимеона. В ту ночь, когда он встретил Мину, много лет назад, тоже падали звезды.

— Боги благословили нас, — сказала Мина, когда они лежали на берегу, глядя в небо.

Они вырастили трех сыновей и пять дочерей. Такого благословения достаточно для любого человека, сказал себе Тимеон.

Он задрожал. Как быстро пролетели годы! Казалось, теперь они шли быстрей, чем тогда, когда он был молодым. Когда он был ребенком, дни казались бесконечными. Он помнил, как сильно ему хотелось подрасти, чтобы выходить на лодке отца, приносить домой гладкую рыбу, чтобы его приветствовали, как отличного рыбака. Казалось, ожидание длилось вечно.

А теперь дни больше не были неторопливыми. Они пролетали мимо, слишком быстро, чтобы их ухватить. Мина умерла пять лет назад, а казалось, что прошло всего несколько дней с тех пор, как он сидел у ее постели, умоляя не покидать его.