Хозяйка розового замка - Роксана Гедеон

Мне стало горько.

— Но мы же сообщили, что приезжаем. Почему же он не захотел встретить меня?

— Он ушел на рассвете. Сунул кусок хлеба в карман и сказал, что к вашему приезду вернется. Вероятно, заигрались они где-нибудь.

Видя мое расстроенное лицо, Маргарита успокаивающе произнесла:

— Да вы не думайте об этом, милочка. Если он и не пришел, так это не со зла. У них с Марком один ветер в голове. Вы, наверное, не знаете, но они из-за своих забав едва сдали экзамены в коллеже…

— Мой сын неглуп! — воскликнула я, сразу вспыхивая.

— Вон как вы сразу загорелись! Да разве я сказала, что он глуп? Просто слишком своеволен. Дай ему волю, он целыми днями ездил бы верхом, фехтовал да стрелял из пистолета — только это его и привлекает…

— Директор коллежа на него жаловался?

— А то как же! И все из-за того, что Жан дерется.

— Ему надо стать военным, у него к этому просто призвание, — пробормотала я. — Я никогда не видела ребенка, у которого это было б так сильно выражено.

В душе я была абсолютно согласна с Маргаритой. Когда я уезжала, Жан обещал мне исправиться, но, похоже, это обещание вылетело у него из головы. Возможно, я слишком люблю его, и поэтому он так избаловался. Этому надо положить конец. Эти драки — они действительно превосходят все мыслимое. Конечно, я рада, что Жан растет таким живым, подвижным и самостоятельным, но уж слишком много в нем агрессии. И Марк, кажется, только подстегивает ее.

Завтрак был такой шумный и многолюдный, что на время мысли о сыне оставили меня. Старый герцог вносил особенно много живости в застолье, поминутно обнимая то меня, то Александра и шумно радуясь тому, что его любимый сын и невестка вернулись. Отец Ансельм, еще более румяный и раздобревший, смеялся и громоподобным голосом рассказывал двусмысленные анекдоты — очень остроумные, но, на мой взгляд, несколько неожиданные в устах духовного лица. Наклонясь ко мне, он шумным шепотом спросил:

— Ну, что, дочь моя, осуществилось ли мое пожелание?

Я молча краснела, делая вид, что не могу понять, о чем он говорит.

Поль Алэн был более сдержан, но настроен ко мне очень дружелюбно. Я сдержала свое слово и расцеловала своего деверя, сказав, что за время нашего отсутствия ему удалось превратить Белые Липы в настоящее чудо света. Но, пожалуй, Поль Алэн был благодарен мне больше, чем я ему. Я изменила его старшего брата. Я и сама уже понимала, что давно Александр не был таким живым, разговорчивым и улыбающимся, как сейчас, за завтраком в родном доме. Я-то давно видела его таким, но для Поля Алэна это был сюрприз.

Сдержаннее и высокомернее всех была Анна Элоиза. Чопорная и напудренная, она молча приняла мой реверанс и лишь холодно кивнула в ответ. Старая герцогиня не принимала участия в разговоре, а по отношению к своему любимому внуку Александру ограничилась тем, что поцеловала его в лоб, протянула свою руку для поцелуя и громко произнесла:

— Я жду вас у себя для разговора, мой милый.

Глядя на нее, мне невольно хотелось улыбаться. От избытка счастья я чувствовала, что люблю даже ее. И я сделаю все, чтобы все хлопоты по управлению Белыми Липами взять на себя. Тактично, конечно. Но это теперь моя прерогатива.

В окна столовой заглядывало мягкое солнце, сиял хрусталь, звенели бокалы, часто раздавался детский смех, громом звучал над беседой голос тучного отца Ансельма, и все пили очень много вина…

Я ощущала себя в кругу семьи… и, вспоминая, какими немыми были прежние трапезы, не могла отказать себе в удовольствии гордо признать, что в нынешнем оживлении моя заслуга — главная.

А вечером, задумчиво гуляя по парку, я заметила в самом конце длинной липовой аллеи силуэт, при виде которого у меня сильно забилось сердце. Это был Жан. Он тоже увидел меня и теперь мчался ко мне во весь дух, потеряв на ходу один башмак.

Как смерч, он бросился мне на шею, ткнулся носом в грудь, что сразу заставило заметить, как он вырос за время моего отсутствия. От Жана сильно пахло травой, лесными ягодами, да и выглядел он так, будто катался по земле.

— Ма! Я так рад! Честное слово! Я тебя обожаю, ма! — восклицал он, захлебываясь от радости.

Я обнимала его, решив отложить все свои упреки и замечания на потом. Сжав в ладонях его лицо, улыбаясь, я расцеловала его расцарапанные лесными ветками щеки. Мой сын… подумать только, уже такой большой!

— Как ты мог не встретить меня, скверный мальчик?!

— Да это все Марк! Мы отправились ловить раков, он говорил, что знает те места, а сам ничего не знал. Мы заблудились и едва оттуда вышли… Ты меня прости, ма!

Вид у Жана был кошмарный, если вспомнить, что он принц. Шелковая рубашка наполовину вылезла из кюлотов, сами кюлоты порваны на коленях, будто Жан ползком пробирался через заросли. Из кармана торчала рогатка и еще куча всяких веревочек и грузил. Одного башмака нет, голые щиколотки черны от пыли… Ворот рубашки выпачкан — наверняка Жан и Марк в лесу ели землянику.

— А что, господин герцог тоже вернулся? — с любопытством спросил Жан.

— Ну конечно, милый. Как же иначе? Мы вместе вернулись.

— Это просто замечательно! Я очень вырос, правда, ма?

— Да, пожалуй.

— А я свой рост отмечаю. Теперь я, наверное, смогу уже учиться фехтовать, и не просто так, а той саблей, что подарил мне папа…

— Ты обсудишь это с герцогом, милый. Он тебе посоветует, как быть.

Жан поднял на меня синие глаза, которые, как мне показалось, стали еще синее, чем прежде, и нерешительно пробормотал:

— Маргарита нажаловалась на меня, ма?

— Да, у нее много на тебя жалоб. Да и у меня тоже.

— Ма, а я ведь ни в чем не виноват!

— Ты действительно так думаешь?

Мы остановились.

— Я слышала, у тебя плохи дела в коллеже, Жан. Мне кажется, тебе нечем похвастать.

— Но сейчас же каникулы, ма! Почему всем так не нравится, когда я гуляю? Мне так весело. Разве все обязаны, как Шарло, сидеть над книжками?

— Нет, не все, но…

Я не закончила свою фразу, потому что была уже не так уверена в своей правоте. И правда, сейчас же каникулы. То, что первый год в коллеже кончился для Жана не совсем хорошо, теперь уже не изменишь. Будет смысл поговорить об этом в октябре, когда снова начнутся занятия…

Жан, поднимая с земли выпавшую из кармана рогатку, простодушно заключил:

— И вообще, я хочу быть полуобразованным, ма. Это даже лучше, когда человек ничего не знает, он тогда удивляется всему намного больше…

Нет, ну как можно было без смеха слушать подобные заявления? Не могла я сейчас сердиться на сына. На моего Жанно, которого я так долго не видела…

Обнявшись, мы зашагали к дому, уже вполне помирившиеся, и Жан без конца рассказывал мне о своих лесных приключениях и неисчислимых боевых подвигах.

5

Пар клубился над горячей водой и влагой оседал на сиреневых узорных изразцах, покрывая поволокой многочисленные венецианские зеркала. Пока я плескалась в бассейне, Маргарита, хотя и была красная от жары, не допускала ко мне никаких других служанок: сама возилась с бельем, носилась с полотенцами, сама подсыпала в воду травы, душистые желе и ароматические добавки, экспериментируя при этом так, что у меня иной раз голова шла кругом.

Мы с Маргаритой болтали вот уже третий час напролет — я рассказывала ей обо всем буквально по дням, не пропуская ни приставаний Фердинанда IV, ни моего визита к синьоре Анджеле Раньери. Я предчувствовала, что скоро охрипну от этих рассказов и беспрерывных переспрашиваний.

— Да неужто вы ездили так далеко, в самую Грецию?

— Да, я же сказала тебе… Это вовсе не далеко. И Корфу — это остров, а не Греция…

Маргарита плохо разбиралась в географии, и я как раз собиралась ей кое-что растолковать, но она, не дослушав меня, ринулась прочь из ванной комнаты, оставив дверь открытой.

— Погодите-ка немного, милочка! Я же совсем забыла испробовать розмарин!

Я принялась ждать, мягкой губкой смывая с плеч жемчужную белую пену. Прошло несколько минут. Я повернула голову, чтобы позвать Маргариту, и, поскольку дверь была отворена, увидела в зеркале ванной, как она чинно выплывает из спальни и аккуратно прикрывает за собой дверь.

Куда это она? Даже ничего мне не сказала и ушла… Не вытираясь, я поднялась, закуталась в простыню и, распустив поднятые наверх волосы, босиком направилась в спальню.

В большом кресле-шезлонге, прямо под портретом своей матери, сидел Александр — обнаженный по пояс, в синих кюлотах, и, как и я, босой. Золотая цепочка с крестиком слабо поблескивала у него на груди. Из-за жары окна были распахнуты и ставни не сдвигались — из теплого мрака ночи доносились запахи грушевого варенья и трели малиновки, гнездившейся среди фруктовых деревьев.

— Так это из-за вас Маргарита ушла? — пробормотала я, сама не зная, почему на меня накатило такое замешательство.