Хозяйка розового замка - Роксана Гедеон

Мои ноги были так плотно сжаты, что почти сковали его бедра. После первых двух толчков я снова кончила, но он продолжал, вторгаясь в меня так часто и сильно, что трепет у меня внутри с каждым толчком нарастал. Я часто дышала, почти задыхалась, чувствуя приближение оргазма; дрожь, начиная с ног, снова охватила все тело, словно я была в агонии, движения бедер ускорились, становясь просто бешеными, и его плоть наверняка ощущала судорожные схватки моего лона, — я испытала наслаждение поистине взрывной силы, и меня пронзили такие конвульсии, что я почти потеряла сознание.

Никогда прежде так еще не бывало… Приходя в себя, я осознавала только это. Никогда прежде я не откликалась так легко на его ласки и не наслаждалась так бурно. Он взял меня еще дважды — теперь уже без ласк, без игры, без затягивания, и после того, как мы разомкнули объятия, мне казалось, что никогда прежде я не чувствовала себя такой удовлетворенной. Это было как венец всех желаний…

С бесконечной нежностью он положил руку на мою щеку, при этом мягко глядя мне в глаза, и в глазах его были и благодарность, и любовь, и обожание, — я таяла под этим взглядом… Пальцем он провел по моему лбу, затем вниз, и самым его кончиком проследил очертания губ. Он словно успокаивал меня, уверял в том, что все еще любит меня, несмотря на мое страстное недавнее поведение, без сомнения, слишком страстное для порядочной знатной дамы, — а может быть, и благодаря ему.

Я припала к нему, тихо улыбаясь. Он нежно взял меня за подбородок.

— Хорошо, да?

— Невероятно хорошо, Александр… Мне так нравится делать это с вами, я так рада этому… Никто не делал меня счастливее. Вы лучший любовник в мире…

— М-м-м, как приятно это слышать.

Он привлек меня к себе на грудь, и его губы чуть дрогнули, улыбаясь… Он стал говорить мне такие вещи, что я хоть и заливалась краской, но слушала с радостью. Он сказал, как горячо и тесно там у меня внутри и какие чудесные ощущения он от этого испытал. Какое сильное возбуждение он пережил, когда я кончила в первый раз, — ему даже было трудно удержаться и подождать, чтобы кончить вместе со мной. А как ему нравится, когда я вот так вот делаю ногами и, встречая его, поддаю бедрами…

Не выдержав, я засмеялась, мягко зажимая ему рот рукой.

— Ну, полно! Все это выдумки. Я никогда не замечала в себе какой-то особой развратности…

— Это я в вас ее пробудил, только я, carissima mia!

Он ушел, когда часы пробили полночь. Ушел к себе. В этом еще раз проявилось то, что мы начинаем новую жизнь. Мы уже не станем засыпать рядом друг с другом — это будет выглядеть неприличным, когда утром в спальню войдет горничная.

Может, это к лучшему… Уходя, он не будет видеть меня заспанной, непричесанной. Ведь утром я буду являться ему всегда в лучшем виде. Всегда красивая, изящная, желанная…

И все-таки мне было жаль. Еще минут пять после его ухода я бродила по комнате, не спеша ложиться в постель, которая хранила его тепло. Смешно, конечно. Он ведь рядом, совсем рядом от меня. Я поднесла ладонь к губам — они еще сохраняли его прощальный поцелуй…

Раздался робкий стук в дверь. Я удивленно обернулась, но открыть не успела. На пороге уже стоял Жан.

В длинной ночной рубашке он показался мне не таким взрослым, как при встрече в парке. Ему ведь только девять лет…

— Ма! — сказал он несколько смущенно. — Господин герцог уже ушел?

— Да, сынок, — ответила я, готовая смутиться еще больше, чем он, и ничего не понимая. — Он ушел. А что такое, милый?

— Можно, я здесь останусь на ночь? Пожалуйста! Я хочу побыть с тобой. Я так соскучился…

Я быстро подошла к нему, обняла и, прижав его головку к груди, взъерошила и так растрепанные черные волосы.

— Глупенький! Зачем ты спрашиваешь, радость моя? Для меня нет ничего лучше, чем быть с тобой.

— Правда? Знаешь, как я скучал!

— Почему же ты не писал мне, милый?

Он взглянул на меня вроде бы виновато, но с таким лукавством, что я поняла, что никак для него невозможно было выкроить для этого даже полчаса.

6

Жизнь в Белых Липах потекла очень спокойно и безмятежно. Легче, чем я ожидала.

Тогда, в лето 1796 года, у меня не было никаких проблем. Все казалось абсолютно улаженным. Раньше меня беспокоил Жанно — его восприятие моего брака, его отношения с герцогом. В первые же дни после возвращения я поняла, что для беспокойства не было уже никаких оснований.

Александр оставался дома. Я не знала, надолго ли, и, честно говоря, боялась спрашивать, боялась услышать неприятный ответ. Он пока не уезжал — и это было уже хорошо. Но еще лучше было то, что мой сын так подружился с ним.

После того как погиб мой отец, для Жана не было большего авторитета, чем Александр. Поскольку герцог вставал на рассвете и в шесть утра уже отправлялся в конюшню, Жан полностью перенял его привычки. Протирая глаза, я часто теперь видела, как они вместе шагают мимо озера к конюшням — в одинаковых костюмах для верховой езды, в одинаковых высоких сапогах. Идут и дружески разговаривают. Я не знала, какие темы герцог находит для разговора с маленьким мальчиком, но Жан всегда слушал его, разинув рот. Во время одной из поездок в Ренн он просто замучил меня, таская за собой по всем магазинам, пока не нашел трость и серебряный хлыст — такие же, как у господина герцога. И вообще, Жан теперь имел привычку всегда вспоминать о своем отчиме. Я только и слышала:

— Нет, ма! Господин герцог по-другому сказал! Господин герцог меня туда отпустил, а он же лучше знает!

Иногда меня разбирала ревность, и я не выдерживала:

— Да почему это он знает лучше? Кто тебе мама — он или я?

— Мама — ты! Но он же старше тебя!

Жан обожал Нептуна — лошадь, подаренную ему Александром еще на прошлое Рождество. Мой сын немного поздно начал ездить верхом, но теперь отлично держался в седле. Герцог был терпеливым, спокойным наставником, пожалуй, лучшего и представить было нельзя. Он учил Жана всему — как ездить, как седлать, как ухаживать за лошадью. Сам непревзойденный наездник, он готов был сделать таким же и моего сына. Да и сейчас, когда Жан, хвастаясь, дефилировал передо мной верхом и выделывал в седле разные выкрутасы, я ощущала гордость за сына.

В это лето Жан стал получать и первые уроки фехтования — этим охотно занимался не только Александр, но и Поль Алэн. Сабля, подаренная графом д’Артуа, оставалась для мальчика пока еще лишь реликвией, но для употребления была слишком длинна. Для занятий нашли другую, покороче, но тоже настоящую. Что касается пистолетов, то их пока Жану не доверяли, но Александр, когда было время, уводил мальчика к беседке, и тогда все в доме начинали вздрагивать от пистолетных выстрелов, раздававшихся приглушенно, но все-таки отчетливо, — это Жан палил по старым башмакам, используемым в качестве мишеней.

Всем этим Жан занимался бы целые дни напролет, если бы у Александра не находилось других дел. Тогда Жан неизменно исчезал с Марком, буквально растворялся в бретонской чаще.

Марк, сын Констанс, одиннадцатилетний светловолосый мальчуган, худощавый и вытянувшийся, производил на меня впечатление ребенка очень спокойного, когда я с ним встречалась, и очень благоразумного. Конечно, я слышала, что его дела в коллеже шли так же неважно, как и дела Жана. Но Марк казался таким вежливым. Когда я приглашала его к обеду, он обычно ел, не произнося ни слова, и ел с очень хорошими манерами. Видимо, при мне он становился другим — ведь я знала, что дерется он не меньше Жана и что сейчас скорее Марк Жаном командует, а не Жан им. В конце концов, Жан был младше на два года, и я имела все основания считать Марка заводилой.

Марк на некоторое время вообще перебрался к нам и даже спал в одной комнате с Жаном. У Констанс, которая зимой с такой радостью ждала ребенка, на шестом месяце беременности случился выкидыш. Надежда на столь долгожданного наследника в который раз пропала. Пьер Анж повез жену в Спа на воды, а Марк остался в поместье под присмотром слуг. Вот почему он предпочитал пока пожить с нами.

Маргарита, едва я приехала, обрушила на меня целый поток жалоб на Жана. Прошло несколько дней, и ее обвинения никак не подтверждались. Я стала думать, что либо она ошиблась, либо мой сын исправился. Я так думала, пока кое-что не произошло.

Я вышивала в куропаточной гостиной, дверь которой была распахнута на террасу, выходившую в сад. День был жаркий, но легкий ветер из парка приносил прохладу. Я услышала чьи-то шаги. Еще миг — и в двери показался Шарль.

— Что тебе, мой мальчик? — спросила я рассеянно.

— Мадам Сюзанна, — сказал он весьма задумчиво, — мне не хочется ябедничать, но, по-моему, Жан сейчас изобьет Ренцо.

Ренцо жил в Белых Липах уже больше недели, но с моим сыном пока не очень-то подружился. Вернее было бы сказать, что Жан по каким-то причинам демонстративно и презрительно не желал разговаривать со своим кузеном, хотя я приказала ему вести себя с Ренцо вежливо. Но изобьет?