Собрание сочинений. Том 3. Путешествие в Китай в 2-х частях - Егор Петрович Ковалевский

вместе с которыми они-то и составляют государственную язву, источившую все силы Китая. Напрасно Хуан-ди разражается казнями и новыми постановлениями против взяток: он не может сразить этой гидры, поглощающей вместе с разливами Желтой Реки и потреблением опиума, все государственные доходы. Можно сказать, что эти именно бедствия довели китайскую казну, казавшуюся неистощимой, до того безисходного положения, в каком она теперь находится, несмотря на то, что в последнее время не только не было никаких важных публичных построек, но и старые не исправлялись, и что нынешнее столетие Китая было довольно мирное, сравнительно с предшествовавшим. Только война с англичанами да с Джан-гером в Туркестане, стоившая, впрочем, если не больше денег, то уж гораздо больше крови, чем первая, ознаменовали продолжительное правление Дао-Гуана, между тем, как в прежние века война в Китае не умолкала, то с монголами, то с маньчжурами, то с внутренними возмущавшимися народами.

Класс чиновников составляет правительство, аристократию, ученых.

Покойный Хуан-ди, особенно ратовавший против взяточничества, решился ограничить число чиновников в провинциях; но система управления, очень сложная, осталась все та же: правителя провинций, округов, уездов и городов набирали шубанов на свой счет, то есть на счет жителей. Хуан-ди, правда, напал на этих своекоштных секретарей, строжайше запретив представлять их к каким-либо наградам; но это ни к чему не повело: шубаны еще с большим ожесточением стали вымогать от народа деньги, видя в них единственный способ улучшения своей участи, свою славу, свою будущность, потому что в Китае все-таки деньги окончательно определяют будущность человека.

Одно из прекрасных учреждений, имеющих, между прочим, своей целью уничтожение взяточничества, это – ду-ча-юань, в роде государственной надзирательной палаты, с ее юй-цзы и дао, государственными ценсорами и прокурорами, если можно так перевести эти слова на европейский язык. Их ближе всего можно сравнить с тем, чем были ценсоры в древнем Риме.

Ду-ча-юань имеет право обнаруживать не только нарушение законов, но и проступков, противных нравственности, или поведение частного лица, угрожающее общественному порядку и спокойствию. Блюстители законов и общественных нравов, принимая это последнее слово не в том тесном смысле, какой мы ему большей частью придаем, но в смысле обширном, какой придавали древние слову mores, включая в круг его значения и нравственность, и общественное мнение, и дух, направление народа, блюстители законов и нравов, юй-цзы-дао, восстают открыто против всякого нарушителя государственных постановлений.

Ду-ча-юань может даже остановить доклады других палат, если найдет, что они противоречат существующим законам, и отправить их обратно, откуда они поступили, для поверки и более тщательного обсуждения; то же самое делают дао, прокуроры в провинциях в отношении местных властей, но этим еще не ограничивается власть их.

Особенно во времена китайских династий ценсоры имели большую силу. Нынешняя династия несколько ограничила этих блюстителей нравов, которым, впрочем, должность дает до 150 тысяч руб. асс. доходу в провинции. Но, повторяем, несмотря на учреждение ду-ча-юань против системы взяточничества в Китае, по-видимому, никакая сила не достаточна. Впрочем, несообразность между постановлениями и злоупотреблениями встречается здесь на каждом шагу. Вот почему Китай, судимый по одним его письменным данным, и видимый в натуре, во всей его существенности, представляет два совершенно различных предмета, так точно, как и сам язык его, язык живой, которым говорят, совершенно непохож на тот, каким пишут.

Глава VI

Театры. – Жонглеры. – Обеды и разные пекинские увеселения. – Наемные защитники чести. – Публичные вестовщики. – Пекинская газета.

Театр составляет главнейшее, если не единственное увеселение китайцев. Он сделался потребностью народа, всосался в его нравы, проник в самый низкий слой общества. В деревнях, после уборки хлеба, устраивают в поле, под открытым небом, возвышение, на котором бродячая труппа актеров, за самую ничтожную цену, разыгрывает по несколько дней сряду всевозможные трагедии и комедии; народ с жадностью слушает, толпами окружая со всех сторон подвижную сцену. Сколько раз, сидя где-нибудь на возвышении, под ясным, прозрачным небом, любовались мы этой пестрой толпой актеров и зрителей, ярко облитой последними лучами заходящего солнца, и самые раздирающие звуки музыки, неизбежно сопровождающей все представления, если не услаждали слуха, то, доходя до нас издали, наносили отрадные, успокаивающие мысли, разумеется, при чудной обстановке окружающей природы.

В Пекине тринадцать театров, кроме балаганов, где также разыгрываются разные пьесы; но было бы несравненно больше, если бы правительство не запретило постройки новых. Все они содержатся частными людьми. Сценических трупп наберется до ста; они играют попеременно на разных театрах, платя хозяину здания с представления. Главных трупп девять, из которых в иных более ста человек актеров. Все тринадцать театров каждый день, с 10 часов утра до 5 вечера, бывают полны народа; тут китайцы и закусывают, и пьют чай, только на время уходят обедать в ближайшие трактиры. Антрактов не бывает; играют беспрестанно, перемешивая трагедии с водевилями, заимствованными из семейного быта или из уличной жизни. Народ слушает охотно первые, но ничего в них не понимает, кроме разве некоторых условных движений актеров, да того, что люди, духи и звери беспрестанно сражаются и бьют друг друга напропалую, точно, как и у нас в трагедиях, только с прибавлением оглушительной музыки. Сами ученые мало понимают язык, каким писаны многие классические трагедии, но зато знают как нельзя лучше содержание их, заимствованное из истории Китая. Известное событие троецарствования разыгрывается на сцене беспрестанно. Зато представление семейных сцен вполне понятно народу; язык, поговорки, остроты и самое действие близки его повседневной жизни, и тут он тешится вдоволь.

К чему нельзя привыкнуть! Смешно сказать, а некоторые из нас находили удовольствие в театре. Правда, нас столько же тешили зрители, сколько и самое представление, столько же простой народ с его наивным, всегда тихим выражением веселья, сколько и важное чиновничество с его угрюмой физиономией, которая, однако, подчас дурно скрывала удерживаемые из приличия порывы удовольствия. Мы иной раз часа по три засиживались в театре, и только музыка, к которой никогда не привыкнет ухо европейца, выживала нас оттуда. Но если хотите, и эта музыка нужна, за неимением другой. В местах патетических, где битва идет напропалую, а это всегда сопровождается самыми отчаянными скачками, кувырканием, метаньем копий, фехтованием, словом, всевозможной кутерьмой, как воспламенить эту неподвижную толпу жонглеров? чем придать ей нужный жар действия, как не оглушительными звуками, гиканьем всякого рода, подзадориванием? То же самое бывает при плясках альм и баядерок; альмы обыкновенно сначала выступают тихо, плавно, лениво, но, воспламеняемые мало-помалу звуком инструментов, криком и другими средствами, доходят до той исступленной пляски, которая в высшей степени выражает пыл страсти. По самому