Синдром синей бороды - Райдо Витич

— Не нужно перекладывать с больной головы на здоровую. Решение о продаже было твоим!

— Да! Но тетку вон выкинула ты!

— Я не желаю вновь поднимать глупую тему! Я не собиралась и не собираюсь ухаживать за старыми маразматиками!

— Поэтому от тебя даже родная мать и сбежала!

— Не смей! Моя мать умерла! Умерла!!

Вера смолкла, видя, как Егор смотрит на нее. Попыталась взять себя в руки, отошла, налила себе воды, выпила, и еле сдерживая клокотавшую внутри ярость, почти ровным голосом произнесла:

— Мне надоели твои бредовые идеи. Когда дело касается лишь тебя, ты в праве рисковать, но разрешения рисковать будущим детей и моим, я тебе не давала.

— А я и не спрашивал…

— Ты никогда не спрашиваешь!… Зачем тебе деньги? Сколько тебе надо? Куда ты собираешься их вкладывать?

Егор бы и слова ей не сказал, до того был зол, но, понимая, что тогда Вера просто изведет его: начнет пилить, скандалить, мешать — рассказал о предложении Вадима.

Жена выслушала его не перебивая, и заходила по кухне, обдумывая: с одной стороны очень заманчивое предложение, но с другой…

— Ты веришь Вадиму?

— Он мой брат!

— Речь идет о крупной сумме, об огромных деньгах. В таком вопросе родственников нет, это понятно любому профану. Егор, не будь ребенком, подумай, взвесь, прежде чем делать.

— Ты оскорбляешь меня или Вадима?

— Я всего лишь пытаюсь понять, почему именно сейчас ему пришла в голову идея осчастливить тебя.

— Нас.

— Хорошо — нас. Сути дела не меняется.

— Ты видимо не слышала меня, а я достаточно четко выказался на сей счет: именно сейчас, а не год, десять назад у Вадима появилось выгодное дело. Он не настаивает на моем долевом участии, а предлагает. Разницу чувствуешь? Мы можем отказаться, и он возьмет других партнеров. Они, будут жарится под жарким солнышком Южных стран и в ус не дуть, а мы будем дальше барахтаться в болоте. Это наш шанс, понимаешь? Благоприятное стечение обстоятельств, которое может, не повторится. Через месяц наши деньги Вадиму будут не нужны… да они и сейчас ему не нужны. Но он размяк от встречи с близкими, от потери жены, от воспоминаний. Нужно пользоваться моментом.

— Ох, Егор, не нравится мне твой настрой, и в то, что Вадим размяк, я не верю. Не тот он человек, чтоб от потери седьмой жены теряться, или от встречи с родственниками о которых слабо помнил все эти годы, в сентиментальность впадать.

— Сколько он будет жить, столько ты будешь помнить ему смерть своей сестры. В этом суть твоей предвзятости к нему. Только кому, как не тебе знать, что сестрица твоя стерва была редкостная и, слава Богу, что удавилась раньше, чем успела других удавить.

— Не смей, — прошипела Вероника, предостерегающе глядя на мужа. И столько злобы было в ее взгляде, что Егор не выдержал его, отвернулся:

— Ладно, не будем прошлое ворошить, — сказал примирительно. — Налей-ка мне чая.

Вера с минуту стояла не шевелилась, тревожа Егора своим видом, но успокоилась, взгляд отвела, да за чайником потянулась.

— Подумай, подумай Егор, прежде чем принимать предложение Вадима. Съест ведь он тебя, — сказала потерянно, разливая чай.

— За что ему меня есть?

— Не за что? Так уж ты чист перед ним? — усомнилась. Егор промолчал: ему не нравилось, что Вера смотрит на него, словно что-то знает, и давит на больное, рождая глубокие сомнения. Впрочем, и поведение жены тоже не нравилось — беспокоило. Слишком уж она эмоциональна сегодня, необычно резка и несдержанна. `Вадим ее нервирует', - решил, и успокоился.

Егор ушел смотреть телевизор, а Вероника достала из тайничка бутылку конька и, выпив рюмку, с тоской и злостью уставилась в окно. Дождь. Опять над городом серая завеса дождя, нудного посетителя Санкт-Питербурга. Льет с утра до вечера и портит без того отвратительное настроение. Скорей бы снег, скорей бы зима. Скорей бы Вадим улетел к себе и больше бы не появлялся, не вносил разлад в их жизнь, не волновал ее одним своим видом.

А может принять его предложение?

Вероника задумавшись, глотнула конька прямо из горлышка, тряхнула волосами, прогоняя наваждение, и убрала бутылку обратно в тайник. Вымыла рюмку и поставила ее в шкафчик. Взгляд пробежал по ровным рядам банок со специями, чашкам, сервизу. Закрыла дверцу и села за стол, с тоской разглядывая узор салфеток: Нет, ничего не получится. Хочется, да колется. И колется больше, чем хочется. Раньше думать надо было, раньше, а сейчас глупо что-то менять. Вадим — не Егор. И хоть тот думает, что хорошо знает брата, Вера уверена в обратном, потому что точно знает — никто, кроме нее не имеет представления об истинном Вадиме.

Кто бы мог представить, что он не только поднимется, устоит, да еще и далеко пойдет? О, для этого нужны огромные силы и колоссальное желание. А такое желание может аккумулировать лишь злость. Здоровая ярость оскорбленного, униженного человека, потерявшего в жизни все кроме себя.

Почему мать не считала его перспективным?

Почему она сама не видела, насколько он силен? И кто виноват, что она сломала собственными руками построенный им для нее замок, пусть неказистый, но реальный, имеющий место быть? Сломала, позарившись на другой — эфемерный, но более красочный и блестящий. Ничего теперь не изменить, не восстановить. Даже пытаться не стоит.

И не дай Бог ошибиться и дать Вадиму пищу к раздумьям. Он-то быстро все просчитает и тогда всем не поздоровится. Всем.

А может она переоценивает его, как когда-то недооценивала?

Может, и нет причины для беспокойства? Столько лет прошло, все забылось, стерлось за далью лет.

Может, он действительно влюблен в нее, и проявляет искреннее желание помочь семье брата? А она просто постарела, стала мнительной и пугается собственной тени?

Хорошо бы если так.

Почему ее жизнь сложилась настолько неудачно?! Она ведь все высчитала, составила план и четко ему следовала, ведя маневры по всем законам войны — без сантиментов, не жалея. Она виртуозно убрала главную преграду к своему счастью…И осталась ни с чем, слишком поздно осознав, что тот шикарный замок, что блазнился ей, всего лишь мыльный пузырь. Однако с этим она смогла примирится, свыкнуться и даже забыть, устроится. Но как свыкнуться с тем, что тот, кого она старательно убирала, избавлялась всеми силами, не просто жив, здоров, но весел, богат и успешен, в то время как она несчастна, и до такой степени устала, что больше нет сил барахтаться?

Как она промахнулась? Как могла просчитаться?

Кто, Бог или Дьявол вмешался в ход событий и испортил ей обедню, жестоко посмеявшись над всеми мечтами?! Опустил ее на взлете, а его поднял из преисподни?

Лика сидела на диване, укутавшись в плед, и смотрела, как капли дождя бьются в ее окно. Девушка чувствовала себя так хорошо, что, пожалуй, лучше не бывает.

На душе было тихо, благостно. И дождь что стучит в окно — в радость. Он словно занавес небесный ограждал ее от бед и печалей, окружая дом непроходимой стеной. Здесь не было Вадима, и все же, он с ней — в сердце и душе. И она улыбалась и плакала, потому что, была счастлива этим пониманием.

Как бы запомнить этот день? Запомнить четко, запечатлев каждое мгновение до нюансов — запахов, красок, чтоб и завтра и через год и через век помнить о той радости, что он подарил, и жить ею, черпать из нее силы, веру, в минуты отчаянья.

А много ли нужно человеку для счастья? Доброе слово, твердая рука, взгляд, лучащийся теплом и пониманием. Пусть завтра беда — Лика уверена — твердая рука выведет её, взгляд — согреет, слово укрепит, а прошлое соединится с будущим, не заметив горечи настоящего.

`Спасибо тебе Господи, за эти минуты, за вздохи и выдохи, за улыбки любимых.

Спасибо за сегодняшний день, и день завтрашний.

Спасибо за жизнь, и за науку быть счастливой' — прошептала девушка, глядя на иконки в углу комнаты.

Вадим смотрел на веселящихся подруг: красивых, грациозных, уверенных в себе, остроумных — блестящих, и вспоминал ту, чья красота не ослепляет, но греет, ту, что одевается без особого лоска, не изощряется в шутках, выказывая свою остроумие, не пытается поразить своей эрудированностью и мастерством обольщения, но на деле очаровательней и привлекательней любой грезы, богаче любого магната. Ту, что проникла в его душу, не желая и не ведая того, против своей воли, против его.

Он обнимал Машу и шептал ей на ухо комплементы, но видел не племянницу, а Лику. Не острый взгляд голубых глаз и довольную улыбку обольстительницы, а огромные черные глаза с поволокой печали, взирающие на него с наивной доверчивостью и нежностью, мягкую, застенчивую улыбку. Ликину.

Время шло, шагами-часами увеличивая расстоянье меж ним и девушкой. И пора забыть, и некогда, да и незачем помнить и ее, и свой утренний порыв, но чем больше часов меж ними, тем сильней желание сократить расстояние, повернуть время вспять или ускорить его ход вперед.