Синдром синей бороды - Райдо Витич

— Ма, ты что? Голова болит?

— Отойди, я сказала! — рявкнула женщина, не сдержавшись.

— Да ты что? Что с тобой? — растерялась девушка. Отошла, обиженно поглядывая на мать.

Женщина принялась разливать кофе по чашкам, ругая себя за несдержанность

Вадим прислонился к подоконнику и, наблюдая за ее действиями, заметил елейным тоном:

— Мама, похоже, ревнует, Машенька.

— Что? — в унисон спросили женщины, поворачиваясь к нему.

— Шучу, — развел он руками, с невинной улыбкой на губах. Вера с укором и непониманием оглядела его. Маша нахмурилась, переваривая услышанное, покосилась на мать, и нашла, что шутка Вадима вполне может оказаться правдой. Впрочем, глупо думать, что мама может претендовать на брата своего мужа, однако, и спешить, исключая данный вариант, Маша не стала. Одарила женщину презрительным взглядом, и бросив:

— Ты совершенно не умеешь варить кофе, — выплыла из кухни. Вера открыла рот, чтоб попенять хамке и услышала крики опаздывающего Егора:

— Вероника, где мой галстук?!! Где белая рубашка?!! Я же просил тебя приготовить! Черт тебя дери, Вера, я же просил разбудить меня в семь!!

Женщина, побледнев, рванула в комнату.

`Замечательно', - удовлетворенный происходящим, улыбнулся Вадим.

Когда все ушли, он принял душ, поправил постель и замер у порога квартиры, на манер сторожевой собаки, чутко прислушиваясь к звукам: Где ты малыш?

Ему не терпелось обнять Лику, согреть ее замерзшие на осеннем ветру щеки в своих руках, отогреть своими губами ее губы. Зацеловать, замучить ласками и пить, пить ее запах, ее стоны…

Ровно в десять дверь распахнулась и вошла Лика. Замерла, воззрившись на Вадима с нескрываемой радостью.

— Что ж ты так долго, малыш? — прошептал он, обнимая ее, и засмеялся, когда в ответ девушка обвила его руками за шею, прижалась к его щеке, зарылась пальцами в его волосах. — Соскучилась?

Лика в ответ повисла на шее и обвила его торс ногами, принялась целовать щеку, ухо, шею. Вадим качнулся, застонал от радости и нетерпения, и закружил по прихожей, пытаясь раздеть девушку. Запнулся о чей-то дипломат, чуть не упал. В последнюю секунду успел развернуться, чтоб уберечь Лику, и влетел в шкаф. Створка жалобно скрипнула, любовники отпрянули от нее и она, распахнувшись, засыпала их пальто, куртками. Лика испугано уставилась на учиненный погром, а Вадим, весело рассмеявшись, руками и ногами запихал ворох одежды, что вошел в охапку, прищемил дверцу, чтоб не распахивалась полой чье-то куртки. Подхватил девушку на руки, понес к себе в гостиную.

Он чувствовал себя Стенькой Разиным укравшим княжну, с одной лишь разницей, что эту княжну Цезареву он топить в реке не собирался, а в ласках — да!

Сначала он был сдержан, боясь напугать своей неуемной страстью девушку, но видя что она, как и в прошлый раз, послушна, податлива и судя по взгляду, искренне рада ему, судя по ответным ласкам, желает его не меньше, чем он ее — сдался, расслабился и больше не противился своим самым сокровенным желаниям.

Это было нечто. Пожалуй, только в юности он испытывал подобное блаженство, острое, пронизывающее всю его суть. Но сейчас он был много опытней и мог длить наслаждение, увеличивая время своей власти над телом девушки, доставить удовольствие не только себе, но и ей.

У Ярослава отменили четвертый урок и чтоб не сидеть на школьном подоконнике, как идиот, он пошел домой, наплевав и на пятый и на шестой урок. Сдалась ему эта биология с химией — все равно он в мед и хим институт поступать не собирается.

Парень открыл дверь, шагнул в квартиру и замер. Взгляд остановился на отцовском портфеле, лежащем у его ног. Рядам валялась кожаная куртка Грекова старшего и… Ликина джинсовка.

Ярослав нагнулся, нервно щуря глаза на разгром: разбросанную обувь, кроссовки девушки — один у стены, другой в глубине коридора, почти у закрытой дверей в гостиную, из которой доносились характерные звуки: кто-то неистово занимался любовью или смотрел порнофильм. Парень, как санамбула шагнул к двери, протянул руку чтоб открыть её, и не посмел: стоны и вскрики Лики остановили — ей явно было хорошо, а с кем?… Взгляд вернулся к раскиданным вещам отца: Батя?!

Парня затошнило. Он рванул вон из квартиры, чтоб не думать, не видеть, не попасться на глаза. Скатился по лестнице вниз, забыв напрочь о лифте, и вывалился из подъезда, сшибая соседа — Вальку Ферзя.

— Э, ты чё, Грек, офонарел? — оттолкнул тот парня на скамейку.

— Козел, козел старый! — процедил Ярослав, глядя в блеклую голубизну глаз друга и вдруг сморщился, заплакал.

— Э, Грек?… Ну, блин! — присел парень рядом, забыв от вида плачущего Ярослава, куда вообще шел. — Ты чё, с родоками поцапался?

— Отвали, — скрипнул тот зубами, зло щерясь. Вытер слезы. — Сигареты есть?

— Ну?

— Дай!

— На, — протянул мятую пачку Балканской звезды, услужливо щелкнул зажигалкой. Греков нервно затянулся, глядя на мокрый асфальт, и зажмурился, чувствуя, как горький сигаретный дым рвет легкие, смешиваясь со стылым воздухом и омерзением внутри: Лика, блин!

Как она ему нравилась? Да лучше и не встречал: озорная и тихая, умная и наивная, и своя, своя! Понятная, близкая! С ней можно было о чем угодно говорить, не таясь, не боясь, что не поймет, выдаст. Понимала она, лучше, чем кто-либо другой, и всегда помогала советом, делом. Одно раздражала — привычка ее гладить его по голове, утешая, словно маленького мальчика. Сейчас-то ясно — дистанцию сохраняла, понимала наверное, что является предметом его сексуальных фантазий… Да нет, ничего она не понимала, не могла понять… ненормальная…

А батя? Козел старый! Как он мог?! С Ликой?.. Лику?!

А если не батя?

Сигаретка замерла на пол пути ко рту: а кто еще? Вещи отца и Лики. Да, что думать? Сотовый! Отец с ним не расстается, бизнесмен фигов!

Ярослав отбросил сигарету и рванул обратно домой, на ходу набирая номер сотового отца. Чуть приоткрыл дверь в квартиру, чутко прислушиваясь к звукам, и, услышав еле слышное пиликанье телефона где-то в дальних комнатах, ткнулся лбом в косяк.

Осторожно закрыл дверь и очень медленно спустился обратно, сел на лавку у подъезда: финиш. Лицо застывшее, как у мертвеца. А в голове одна мысль по кругу: батя и Лика, Лика и батя…

— Слышь, Грек, ты не бухой случайно? — озадачился Валька.

— Нет. А есть?

— Откуда?

— Ферзь, а у тебя дома кто?

— А никого. У мамки сутки, братан у телки зависнет, как обычно.

— А пусти меня к себе? На ночь. Мне домой никак. С меня пиво.

— Ха! Легко. Пошли, — обрадовался Ферзь. С готовностью поднялся, повел Ярослава к себе, на шестой этаж. — А чего ты как сайгак по лестницам прыгал, а? Чё случилось-то?

Лика выскользнула из тесных объятий Вадима, когда тот заснул. Поискала список дел и, не найдя, принялась за обычную уборку, теряясь в догадках: отчего хозяйка не оставила своих указаний? Странное дело, такого раньше за Вероникой Львовной не водилось.

Что же случилось?

Вадим открыл глаза и уставился на подушку, что крепко сжимал в объятьях. ` А где Лика? — испугался. Вскочил, торопливо натянул брюки, накинул рубашку на ходу, вышел в коридор. Увидел Лику, убирающую учиненный в пылу страсти погром в прихожей, и успокоено вздохнув, прислонился плечом к стене.

Девушка повернула голову на звук:

— Разбудила? — спросила смущенно.

— Нет, — шагнул к ней.

— Плохой сон приснился?

— Нет, — прижал к себе девушку, уткнулся носом в ее макушку. — Не поверишь, и я бы не поверил, если б сказали еще пару дней назад: я испугался.

Лика чуть отодвинулась, чтоб заглянуть ему в глаза и улыбнулась с пониманием:

— Тебе нечего боятся, я рядом.

Вадим тихо рассмеялся: у него появился защитник! Трогательное, слабое и одновременно сильное создание.

— Ты чудо, — коснулся ее губ. Глаза Лики заблестели от радости:

— Честно?

- `Клянусь своей треуголкой'!

— Это барон Мюнхгаузен!

— Точно. Что у нас сегодня по плану?

— Ничего, — спала улыбка с губ девушки, взгляд стал озабоченным, встревоженным. — Вероника Львовна не оставила мне список. Ты не знаешь, что случилось?

— Знаю: вся семья сегодня проспала.

— Слава Богу, — успокоилась девушка. — А то я уже не знала, что думать. Первый раз за все время работы от хозяйки нет указаний.

— Прекрасно. Значит, мы свободны. Посвятим сегодняшний день себе любимым. Предлагаю: прогулку, обед, — выставил палец, упреждая Ликины возражения, — в скромном заведении. Потом наберем всего, к чему руки потянутся, и где-нибудь уединимся. Проведем все выходные вдвоем, только ты и я. Как план?

— Мне все равно, лишь бы с тобой.

Вадим рассмеялся, изумляясь самому себе: когда он ставил чувства выше дела, и искренне радовался тому? Когда он был готов забыть весь мир ради женщины? Впрочем — было, давным-давно. Тогда он не чувствовал себя мальчишкой — он был им. И творил безумства, и горел, и летал, окрыленный улыбками, взглядами любимой… Меж тем Вадимом и этим пропасть лет, дел — двадцать два года одиночества, пустых надежд, холодного расчета. Он думал так лучше, он думал — так проще — жить, по велению разума, а не под диктовку чувств: не так больно и не настолько обидно. Да и кому он нужен в этом прагматичном мире со своими эфемерными стремлениями? Кому интересно, что у него на душе, а не в кармане?