Молния среди леса - Константин Малахов

Глава 14. Старый новый подозреваемый.

Я впервые был на таких поминках. Дома, в Америке, я был на нескольких похоронах и следовавших за ними мероприятиями. Да, именно мероприятиями: арендовалось какое-то заведение, приходило немало людей, которые общались между собой лишь мелкими группками. Поддерживался какой-то определенный градус официоза и кому-то при таком градусе было жарко, и он метался между другими, а кто-то озяб и кутался ото всех так, что и не поговоришь.

Сейчас же мы сидели маленькой компанией в тесной комнатенке за простым деревянным столом, правда накрытом красивой скатертью с ручной вышивкой. Словно собралась семья. Казалось бы странно – ни один из нас не то, что толком не знал покойного Владислава Хуртинского, но даже не видел, однако все мы искренне жалели о его уходе, сочувствовали его жизненным проблемам, восхищались его талантом, не сгинувшем в лесу. Никто напрямую так не говорил – вообще говорили мало – но вздохи Наседкиной, грустные воспоминания Игната Никитовича, уважительный тон Костомарова – все подтверждало это. Тима, бледный и всклокоченный, тоже вместился около нас, с шумом потягивая какой-то пахучий напиток из своей кружки. Меня восхитила и Наседкина, не пожалевшая своего времени, чтобы накрыть нам стол, причем сделать это красиво, словно Хуртинский был ее родственником. Как там русские называют такой подход? Ах, да – душевный.

День быстро делал последние шаги на убыль, воздух становился холоднее, клубясь на выходе изо рта.

– Пора уже и печку растапливать, – не обращаясь ни к кому конкретно сказал Костомаров.

– Да уж, – вяло отозвался председатель. – Дровишек надо бы запастись.

– А где брать будете, Игнат Никитович? – заинтересовался доктор. – Лошадь ваша то уже того.

– Да в лесок схожу, валежник тут недалече, прихвачу пару охапок. Может стволов натягаю во двор, а потом потихоньку попиляю, – невнятно бурчал старик, глядя себе под ноги.

Вскоре наши пути разошлись – председатель свернул к своей избе, а мы зашагали дальше.

– Что думаете, Митт? – нарушил молчание доктор, которое кстати сохранялось пока мы не пришли домой и не растопили печь. – Наши логические умозаключения ушли в неправильную сторону.

Я подумал немного, шумно выдохнул, нехотя признаваясь:

– Не знаю, Корней Аристархович, просто не знаю. Кто мог потерять табличку с именем Тесла? У нас остаются только те загадочные люди, живущие под землей. Даже не знаю, как быть.

Разум предписывал мне хорошенько все обдумать, поразмышлять, прикинуть варианты, но вновь обретенная русская мудрость уговаривала меня не напрягаться, а наоборот – отдохнуть, дать скачущему окружающему миру прийти в равновесие, тогда и разобраться во всем будет легче. Кто я такой, чтоб сопротивляться вековому русскому знанию? Или это восточный подход? Ай ладно, пусть будет русский, а значит – утро вечера мудренее. И этот приятнейший принцип меня не подвел.

Утром, мы с доком, словно два джентльмена где-то в Лондоне или Нью-Йорке, за крепким кофе общались о наших поисках. Вариантов, кроме детальной разведки подземного хода, точнее выхода, не было. Костомаров предложил зайти к председателю, порасспрашивать на эту тему, вдруг что видел. Я не был против. Погода теплеть не собиралась, лишь грозилась лиловым тучами да ветром, но дождя не было, чему можно было только порадоваться.

Я привычным шагом направлялся к двери председательской избы, как Корней Аристархович неожиданно остановился и нахмурился. Ничего не говоря он проковылял вдоль боковой стены. Я с недоумением стоял на месте. Док скоро вернулся ко мне с выражением крайней задумчивости.

– В чем дело, док?

– Да вот странная деталь, – Костомаров водил глазами из стороны в сторону, – которая лишь подтвердила мои сомнения. За избой лежит немаленькая куча дров. А еще вчера Игнат Никитович сетовал на то, что придется идти на их заготовку. И вот прошел вечер, ночь, сейчас утро – неужели он за такое время сумел их столько нарубить?

– А где же он, по-вашему, их взял?

– Точнее сказать – у кого? – доктор посмотрел на избу и решительно зашагал на своих костылях ко входу.

Председатель был дома, как раз у растопленной печи, ставя на нее какую-то кастрюлю. Он уже не выглядел таким опустошенным как вчера.

– Бог в помощь, Игнат Никитович, – как-то особо зычно поздоровался Костомаров. – Кашеварите?

– Да вот сварю себе кушанье на пару дней, – прокряхтел старик, но звучало это как-то фальшиво, сам не знаю почему. Он коротко взглянул на нас и сразу же уперся глазами в пол, зашаркал возле печки. И все это тоже начинало казаться мне какой-то маской, словно он специально для нас старался выглядеть таким…ангельским цветком. Помнил же это выражение! Что за черт, нахожусь в России, а слова русские забываю.

– Хорошо у вас, тепло, – продолжал Корней Аристархович. – Никак с утра дровишек нарубили?

Председатель замялся с ответом, лицом к нам так и не повернулся, но все-таки сказал:

– Да я Денис Егорыча встретил. Он мне показал, где чурбачки есть хорошие. Говорит кто-то видно заготавливал да не забрал. Ну вот я и перетаскал потихоньку.

– Понятно, понятно, – закивал Костомаров. – А мы вот с Миттом пришли узнать, как вы и что. Такие события просто так не проходят, поверьте мне.

– Отошел уже спасибо, спасибо, – наконец-то повернулся к нам Игнат Никитович. – Э, да и не такое видали. Очерствела душа, вот теперь так просто не пропадет, как сухарь хороший, который долго лежит, не то что белый хлеб.

– Ну и славно, Игнат Никитыч, рад за вас. Ну мы тогда пойдем, – и док развернувшись пошел из избы, кинув на меня короткий взгляд.

Я рассеяно кивнул председателю и последовал за моим русским товарищем. Тот уверенно двигался, пока не отошел на несколько десятков метров.

– Думаю здесь мы можем спокойно поговорить, – доктор остановился и снова заговорил на своем аристократическом. – Я считаю, стоит обсудить поведение нашего уважаемого председателя.

– Док, вы довольно лихо расспросили Игната Никитовича, я бы так не смог. Мне и самому его поведение показалось не то чтобы странным, но неестественным. Он словно притворялся.

– Вот именно, Митт, вот именно. Он конечно не молод, но меланхолией и самоуничижением не страдает. Но почему-то пытался показаться нам именно таким.

– Божий одуванчик! – неожиданно вырвалось у меня.

Корней Аристархович удивленно смотрел на меня и губы его растянулись в улыбке:

– Именно так. Лучше и не скажешь, право слово. Но Вы ведь обратили внимание на упоминание о Звереве?

Я кивнул:

– Думаете он соврал?

– Может и нет, но с чего Звереву проявлять доброту?