Лебяжий - Зот Корнилович Тоболкин

– О чем, собственно? – отряхнувшись, спросил Горкин. – О том, что я сон вам рассказывал? Так ведь вам тоже разное снится...

«Ваня, Ваня! Ты точно – страус!» – слушая, как хрустят под ногами Горкина осколки разбитой колбы, думала Раиса.

А Горкин, кое-как приведя себя в порядок, спешил к стрелке, подле которой высилась новая буровая. Ее проектировали у бугра, рядом с гнездовищем орлана. Но Мурунов, с согласия Мухина, приказал сместить точку бурения. Из вежливости посоветовались с Горкиным, изучавшим геологическое строение Енохинского и Белогорского месторождений. Углы падения разведанных горизонтов были почти одинаковы. А составы верхней юры – чередующиеся слои песчаника, глины и алевролита, – давшие мощный продуктивный пласт, свидетельствовали о том сходстве, исходя из которого Мухин предположил здесь зону прогиба. В сущности, бурить можно было и возле бугра, но рядом жилье, больница, строящийся детский садик, кафе... Мухин помнил еще о той, о первой аварии в экспедиции покойного Енохина. Потому и насоветовал перенести точку ближе к реке и подальше от жилья.

Забурку наметили в полдень, но задержали. Рабочие, коротая время, загорали, курили, отгоняя комарье, вспоминали, как строилась дорога. Многие знали о ней по рассказам, по публикации в одном столичном литературном журнале. Автор служил в этих краях не то геодезистом, не то изыскателем. Сам знал, почем фунт лиха. Несколько человек рыбачили на блесны. Из-под обрыва поднялся Степа. С плеча у него свешивалась пасть обомшелой старой щуки. Хвост волочился по земле.

– Лучшему в экспедиции буровому мастеру, – сказал, кинув щуку на руки куда-то спешившему Лукашину.

– Тронут и опрокинут, – Лукашин, подержав рыбину, вернул ее Степе. – Отнеси в столовку.

– А я хотел на часы сменять, – пробормотал огорченно Степа. – Сколько там на твоих серебряных?

Лукашин вынул по привычке часы, встряхнул. Часы как всегда стояли.

– Стоят... – удивился он и тут же определил причину: – Видно, забыл завести. Скоро начнем, Максимыч? – спросил он у Мухина, который вместе с Водиловым и вышкарями приспосабливал механизм для форсированного бурения.

– Через час, – сухо отозвался Мухин, дав понять тем самым, что сейчас ему не до разговоров.

Лукашин собирался зайти в столовку, но забыл об этом, забрался на вышку и, томясь от безделья, нервничая, то и дело поглядывал на часы. Он стоял на полатях, озирался, не видя ни леса перед собой, ни пестрого вытканья трав, ни коричневых залысин вывороченной морозами земли, ни голубоватой Курьи и крохотного островочка, над которым горланили птицы.

Было начало стремительного полярного лета. Все тянулось ввысь, все цвело, пахло, спешило оказать себя в теплой отдушине, на малое мгновенье приоткрытой природой.

Вот и Горкин сюда поднялся. Хотел подойти к Мухину сначала, но эта история с Раисой и некоторая почти незаметная для других холодность Мухина удержали его.

«Я слишком спешу... слишком! Надо бы осмотрительней!» – думал он, приблизившись к Лукашину, дружески спросил:

– Волнуетесь, Павел Григорьевич?

Лукашин непонимающе взглянул на него, зажмурился, точно собрался прыгнуть с высоты, которой боялся, но, услыхав чей-то окрик, открыл глаза и стал торопливо спускаться.

«Вот и этот не доверяет... А без доверия тут нечего ловить», – с горьким, с бессильным цинизмом, предчувствуя начало каких-то новых, еще не оформленных логически, но уже неприятных отношений с людьми, подумал Горкин.

Внизу собрались почти все островитяне. И хотя неистово били комары, хотя лил пот и от защитных масел пощипывало кожу, люди терпеливо отмахивались от гнуса, с нетерпением ожидая пуска. К ароматам цветов и трав примешивались запахи соляра, строганой древесины и сырой глины.

Вот зарокотали, наращивая обороты, дизеля. У пульта лебедки, спиною ощущая направленные на него взгляды, сосредоточился Рубан, выстиравший по случаю пуска рабочую свою робу. Лукашин, спустившись с полатей, забежал в дизельную, дал знак бурильщику, выскочив оттуда, потом свистнул верховому. Рев моторов стал слышней. Дрогнули сваи настила. Убыстряя темп, завертелся стол ротора, и долото врезалось в породу.

– В добрый час, Паша! – напутствовала Раиса, стоявшая ближе других.

Лукашин хлопнул ее по плечу и кивнул в сторону Мухина.

Трепетал на легком ветру выгоревший флаг; вился, сердясь на людей, потревоженный орлан; визжали чайки.

– Скоро, понял, под крышей начнем бурить. С кровати встал и – на вахту, – хмыкнул Степа и, выставив большой палец, прокричал: – Прогресс!

Мурунов к началу забурки опоздал. Был в Уржуме. Раньше не часто выкраивал день, чтоб слетать в область. Теперь наведывался не реже двух раз в месяц. Толкался на заводе, следя за изготовлением «подушки». За экспедицию был спокоен: на острове Мухин, Лукашин, Водилов.

– Представление окончено! По местам! – поздоровавшись, сказал людям, стоявшим около буровой. Взяв Мухина под руку, пошел в столовку. Следом за ними потянулись Лукашин и Горкин. Чуть позже появился Водилов.

Сима разлила по тарелкам уху. Гнус и здесь не давал покоя, вился тучей и сыпался в тарелки. Ко всему привычные северяне отгоняли его ложкой, невозмутимо черпая юшку. Горкин брезгливо морщился.

– Ешь, ешь! – вкусно швыркая, советовал Лукашин. – Тоже дичь, хоть и помельче.

– Я поздравить тебя хотел, – сказал Мурунов и достал из папки журнал, в котором была напечатана статья о прогибе. Оглядев сидящих за столом, удивленно заключил: – Прогиб-то, оказывается, Горкин открыл!

– Серьезно? – тотчас же подхватил Водилов. – А я и