Дама в черном - Гастон Леру

Фредерик Ларсан! Дрожащими губами мы повторяли эти два слова, произнесенные умирающим.

Вдруг на пороге арки появился князь Галич с газетой в руках. Он двинулся к нам, просматривая ее и чему-то усмехаясь. Госпожа Эдит бросилась вперед, вырвала из его рук газету и указала на тело Бернье.

— Только что убили этого человека, — сказала она, — позовите полицию.

Князь Галич посмотрел сперва на труп, потом на нас и, не произнеся ни слова, быстро ушел. Матушка Бернье продолжала рыдать. Рультабиль опустился на край колодца. Он, кажется, совсем обессилел.

— Что ж, — вполголоса сказал он госпоже Эдит, — пусть приходит полиция. Вы этого хотели, сударыня!

Но госпожа Эдит испепелила его взглядом своих темных глаз. В этот момент она ненавидела Рультабиля, заставившего ее усомниться в Старом Бобе. Разве Старый Боб не лежал в своей комнате под присмотром самой же матушки Бернье в то самое мгновение, когда убивали ее мужа?

Рультабиль устало посмотрел на крышку колодца, которая оставалась нетронутой, растянулся на ней, как на кровати, будто желал хоть немного отдохнуть, и спросил еще тише:

— Что же вы скажете полиции?

— Все!

Госпожа Эдит гневно произнесла это слово сквозь сжатые зубы. Рультабиль безнадежно покачал головой и закрыл глаза. Он показался мне разбитым и побежденным. Робер Дарзак тронул его за плечо и предложил обыскать Четырехугольную башню, башню Карла Смелого, Новый замок, короче говоря, все здания, расположенные в этом дворе, откуда никто не мог убежать и где, рассуждая логически, убийца должен был еще находиться. Репортер невесело покачал головой и отказался. Разве мы кого-нибудь найдем? Разве мы кого-нибудь нашли в Гландье, после исчезновения человека в Необъяснимой галерее? Нет! Ларсана не следует искать с открытыми глазами. Человека убили за нашей спиной, и все слышали, как он вскрикнул, сраженный смертельным ударом. Мы все сразу обернулись. И что же? Никто ничего не увидел, кроме дневного света. Чтобы увидеть — следует закрыть глаза, и Рультабиль на мгновение прикрыл их, но тут же открыл вновь, энергично выпрямился и поднял сжатые кулаки к небу.

— Это невозможно, — воскликнул он, — или в здравый смысл больше нельзя будет верить!

Внезапно он бросился на колени и на четвереньках принялся осматривать каждый камень возле колодца и вокруг каждого из нас, ползая вокруг матушки Бернье, которую тщетно пытались увести от тела ее мужа. Вот уж действительно был повод вспомнить о поросенке, разыскивающем себе пропитание в грязи. А мы столпились вокруг, глупо и с мрачным любопытством на него посматривая. Вдруг он поднялся, прихватив щепотку пыли, и подбросил ее в воздух с криком триумфа, как будто хотел воссоздать из этой пыли невидимый образ Ларсана. Какую новую победу он только что одержал над тайной? Что придало уверенность его взгляду и твердость голосу?

— Успокойтесь, — сказал он Роберу Дарзаку, — ничего не изменилось.

Затем он обратился к госпоже Эдит:

— Нам остается только встретить полицию, надеюсь, она не заставит себя ждать слишком долго.

— Да, пусть она наконец явится и всем займется. Пусть наконец что-нибудь обнаружит. Пусть будет, что будет! — ответила госпожа Эдит, беря меня под руку.

В этот момент у арки появился дядюшка Жак в сопровождении трех жандармов. Местный унтер-офицер с двумя своими людьми, оповещенный князем Галичем, поспешил явиться на место преступления.

— Здесь жандармы, — удивленно сказал дядюшка Жак, который еще ничего не знал, — они говорят, что в замке совершено преступление.

— Успокойтесь! — крикнул ему Рультабиль. И тихо добавил, когда дядюшка Жак подошел поближе: — Ничего не изменилось.

Но тут старик увидел наконец тело Бернье.

— Ничего, кроме нового трупа, — вздохнул он, — опять Ларсан!

— Это рок, — ответил Рультабиль.

Ларсан и рок — это одно и то же, но что значат слова: ничего не изменилось? Пожалуй, только то, что мы по-прежнему в ужасе и по-прежнему ничего не знаем.

Жандармы засуетились вокруг и что-то забормотали на непонятном жаргоне. Унтер-офицер сообщил нам, что он уже позвонил в трактир деревушки Гарибальди, в нескольких шагах отсюда, где как раз завтракал le delegato, то бишь окружной комиссар. Он и начнет следствие, которое затем продолжит судебный следователь, также уже оповещенный.

И вот появился le delegato. Он был очень доволен, хотя и не успел доесть свой завтрак. Преступление! Настоящее преступление! В замке Геркулес! С сияющим лицом и сверкающими глазами он приказал унтер-офицеру поставить одного из своих подчиненных у ворот замка и никого не выпускать. Затем он склонился над трупом. Жандарм увел матушку Бернье, которая продолжала стонать и причитать, а комиссар внимательно исследовал рану.

— Вот великолепный удар ножом, — сказал он на вполне приличном французском языке.

Этот человек был в восторге. Если бы он держал убийцу за руку, то, безусловно, пожал бы эту руку и принес свои поздравления. Комиссар принялся внимательно нас разглядывать, вероятно, желая отыскать убийцу, чтобы высказать ему свое восхищение.

— Как это случилось? — спросил он, поднимаясь и заранее предвкушая удовольствие от занимательного детективного рассказа, который ему предстоит выслушать. — Это невероятно, — добавил он, — просто невероятно! За пять лет моей работы комиссаром здесь еще никого не убивали. Господин судебный следователь…

Тут он замолчал, но мы вполне могли и сами закончить его фразу: «Господин судебный следователь будет очень доволен».

Отряхнув ладонью белую пыль с колен, комиссар промокнул вспотевший лоб и повторил: «Это невероятно!» — с таким сочным южным акцентом, что я даже позавидовал его ликованию. В этот Момент во дворе появилось новое лицо, в котором мы узнали доктора из Ментоны, пришедшего к Старому Бобу для перевязки.

— Ах, доктор, — обрадовался комиссар, — вы явились как нельзя более кстати. Исследуйте эту рану и скажите-ка нам, что вы думаете о подобном ударе ножом. Постарайтесь не изменять положение трупа до прибытия судебного следователя.

Доктор осмотрел рану и сообщил бездну всяких технических подробностей. Он не сомневался, что это действительно превосходный удар, направленный снизу вверх в область сердца, причем острие ножа, безусловно, пронзило желудочек.

Во время этой содержательной беседы между комиссаром и доктором Рультабиль не сводил глаз с госпожи Эдит, которая, как последнее прибежище, не выпускала мою руку. Ее взгляд избегал гипнотизирующих глаз Рультабиля, принуждавших к молчанию. А я чувствовал, что ей просто не терпится заговорить.

По просьбе комиссара мы все зашли в Четырехугольную башню и, расположившись в салоне Старого Боба, начали по очереди давать показания. Первой допрашивали матушку Бернье. Она заявила, что ничего не знает, так как сидела возле Старого Боба и ухаживала за раненым, когда мы все ввалились, как сумасшедшие. В спальне она находилась уже около часа, а ее муж оставался в привратницкой Четырехугольной башни и плел веревку.

Странная вещь, я почти не интересовался в этот момент тем, что говорилось и происходило на моих глазах. Гораздо больше занимало меня то, чего я не видел, но ожидал. Заговорит ли госпожа Эдит? Она отвернулась к открытому окну и смотрела в него не отрываясь. Один жандарм остался у трупа, лицо которого прикрыли платком. Как и я, госпожа Эдит почти не обращала внимания на происходившее в гостиной. Ее взгляд был устремлен на труп.

Восклицания комиссара резали слух. По мере наших объяснений его удивление все возрастало, и, в конце концов, он объявил преступление невозможным. Очередь дошла до госпожи Эдит. Она уже открыла рот, чтобы ответить на вопрос комиссара, но в этот момент спокойный голос Рультабиля перебил ее:

— Посмотрите-ка вон туда, в конец тени этого эвкалипта.

— И что же там находится, в конце этой тени? — спросил комиссар.

— Орудие преступления, — ответил Рультабиль.

Он выпрыгнул во двор из окна и подобрал среди прочих окровавленных булыжников какой-то острый и блестящий камень, а затем поднес его к нашим глазам. Мы узнали древнейший скребок человечества.

XIX. ГЛАВА, в которой Рультабиль приказывает закрыть железные ворота

Орудие убийства принадлежало князю Галичу, но мы не сомневались, что оно было украдено Старым Бобом, и никто еще не забыл, как перед смертью Бернье обвинил Ларсана. При взгляде на покрытый кровью Бернье древнейший скребок, образы Старого Боба и Ларсана вновь объединились в наших встревоженных умах. Госпожа Эдит сразу поняла, что отныне судьба Старого Боба находится в руках Рультабиля. Ему достаточно было рассказать комиссару о странных происшествиях, сопровождавших падение Старого Боба в гроте Ромео и Джульетты, перечислить причины, заставляющие предположить, что Старый Боб и Ларсан — это одно и тоже лицо, повторить, наконец, обвинение последней жертвы Ларсана, и все подозрения правосудия были бы направлены исключительно на покрытую париком голову старого археолога. Госпожа Эдит в глубине души не переставала верить, что Старый Боб, находившийся в замке, был действительно ее дядей. Но она прекрасно понимала и то, что смертоносным скребком невидимый Ларсан нагромоздил вокруг старика столько подозрений, что наказание за это преступление вполне могло пасть и на него. Госпожа Эдит опасалась за судьбу своего дяди и за свою собственную. Она дрожала от ужаса посреди всех этих козней, как насекомое, попавшее под сачок. Таинственный сачок, сотканный Ларсаном из невидимых нитей и накинутый им на старые стены замка Геркулес. Ей казалось, что, сделай она всего лишь одно движение, одно-единственное движение губами — и оба они безвозвратно погибнут. Ей казалось, что адское животное только и ждет этого движения, чтобы поглотить свои жертвы. Поэтому, уже приготовившись говорить, она промолчала, испугавшись, в свою очередь, что заговорит Рультабиль.