Благими намерениями - Алексей Замковой

— Леша, — я тронул Симонова за плечо, — остаешься здесь. Следи за селом. Если что — свистишь и быстро отходишь к остальным. Огонь открывать только в самом крайнем случае.

— Хорошо, командир, — прошептал он в ответ и, перехватив карабин, пополз глубже в кустарник.

— Денис, идешь со мной.

Мы со Шпажкиным отползли чуть-чуть, и я снова повернулся назад.

— Леша! — тихо позвал я. — Симонов!

— Что? — донесся тихий голос.

— Ты сигнал подавай только тогда, когда увидишь, что нас уже обнаружили или вот-вот обнаружат. Зря не раскрывайся!

Первым делом я решил осмотреть то место, где мы оставили Семена и Филиппа. Не то что надеялся обнаружить там их тела или что-то еще в том же духе… Просто рассудил, что надо сначала прояснить ход боя, а потом уже… Потом — будем думать потом. Однако, когда мы наконец доползли до места, оказалось, что разглядеть что-либо сложно. Ночная тьма, скрывающая нас от врагов, не менее успешно скрывала и искомые следы. Но пошарить все же стоит. Еще тогда, в прошлой жизни, как я стал называть время до своего «попадания» в прошлое, я любил по находкам воссоздавать у себя в голове ход боя, произошедшего на том месте, которое копал. Это было одновременно и интересно — попытаться понять, что же именно произошло здесь десятилетия назад, — и полезно, потому что позволяло выйти на хорошее место, где можно что-то найти. И уж всяко это было интереснее, чем просто извлекать из земли ржавое железо. Все в комплексе, так сказать. Вот, например, остатки линии окопов. Чьих — понятно по форме. А откуда шло наступление на эту линию? Стреляные гильзы на бруствере с этой стороны? Значит, атаковали оттуда… Пара еле заметных воронок от гранат с обратной стороны — значит, наступающие подошли достаточно близко, чтобы попытаться забросать обороняющихся гранатами… И далее в таком духе.

Здесь же пришлось все определять практически на ощупь. Вот что-то звякнуло под локтем. Пошарив в траве, я подобрал цилиндрик гильзы. Чья? Гильза наша — от «мосинки». Значит, здесь ребята лежали… Оп! Рука соскользнула в небольшую воронку — значит, здесь граната разорвалась… Странно, я же вроде не слышал взрыва, когда мы бежали, стараясь укрыться в лесу! Однако воронка говорит сама за себя. Подобрались-таки, сволочи, на расстояние броска гранаты! Ладно, посмотрим, что здесь еще есть.

Я проползал, как червяк на брюхе, еще минут десять. Гильзы… гильзы… Нашел даже один нестреляный патрон, но слишком темно, чтобы определить — его просто кто-то выронил, в спешке перезаряжаясь, или осечка у кого-то вышла. Ощупав донце гильзы, я так ничего и не почувствовал. Ладно, это и не важно. Засунув патрон в карман, я свистнул Денису.

— Остаешься здесь. Приказ такой же, как Симонову. Помнишь?

— Помню, — кивнул Шпажкин. — А вы куда?

— Скоро буду, — прошептал я и пополз обратно.

Здесь я не выяснил ничего о судьбе Семена и Филиппа.

Впрочем, на это и не надеялся. Теперь же можно приступить к главному — расспросить кого-то из местных. Вопрос — кого? Сразу же вспомнилась та старушка, с которой я, разыгрывая из себя полицая, так по-хамски разговаривал. Ох как недобро она на меня смотрела тогда! Отвечала сквозь зубы… Нет, она точно не сдаст меня, если отправлюсь сейчас к ней. По всему видно — фашистов с их прихлебателями эта бабка на дух не переносит. Только не припомнит ли мне, что я хамил при той встрече? Ладно, главное — чтоб не сдала. А извиниться все равно надо.

Размышляя в таком ключе, я бодро, насколько позволяла ноющая рука, полз вдоль огородов. Пока все тихо.

Симонов молчит, от Шпажкина тоже сигналов никаких… Только стрекочут сверчки и орет какая-то ночная птица в лесу. Какой дом у той старушки был? Вроде бы на самом краю села стоял. Точно! Вон та халупа, больше похожая на сарай для скотины. Ага, и огород зарос бурьяном так, что здесь ползти — хоть глаза сторонний наблюдатель прогляди, все равно в темноте ничего не увидит. Правда, поскольку приходится постоянно раздвигать перед собой бурные заросли, то увидеть — не увидят, но шуршание услышат — точно. Ладно, авось пронесет! Медленно, не спеша… Я преодолел заросли бурьяна минут за двадцать. Рука, пробив границу буйной листвы, вдруг выскочила на пустое пространство, и пальцы впились в сырые комья голой земли. Пришли. Точнее, доползли. Впереди — крохотный лоскуток обработанного огородика, а я лежу на самой границе зарослей. Прикинул на глаз — шагов восемь-десять пустого, покрытого редкими низенькими ростками пространства, за которым темнеет какая-то небольшая куча. А дальше — халупа.

Я замер, прислушиваясь и приглядываясь. Если с этой стороны дома и есть окно, то внутри темно. Спит хозяйка? В селе вообще-то рано спать ложатся. И так же рано встают. Словно опровергая эту мысль, справа кто-то заорал пьяным голосом. Это еще кто там так нечленораздельно матерится? Война вокруг, враги село оккупировали… а какая-то сволочь бухает? Думаю, сейчас так себя вести может действительно только сволочь — тот, кто уверен в своей безнаказанности. Похоже, не всех полицаев мы в этом селе перебили… Или это уже новые? И откуда же столько подонков взялось на эту землю?!! Но одно хорошо — если эта погань позволила себе так нажраться, то вряд ли в селе есть немцы. Однако стоит полежать еще минут десять. Мало ли…

Тук-тук! — я тихонько постучал в ставни, закрывающие малюсенькое оконце. Нет ответа. Постучал еще раз… Еще…

— Кого там черти несут? — наконец раздался слабый дребезжащий голос.

— Бабушка, откройте, пожалуйста! — Я шептал, то и дело поглядывая в сторону сельской улицы. Темно, конечно. Заметить — меня вряд ли заметят, но вдруг пройдет кто-то и услышит мой шепот.

— Та хто ж ты такой, шоб тебе ночью открывать! — последовал вполне закономерный ответ. — Иди, куда шел!

— Бабушка, я — партизан. Откройте, пожалуйста. Поговорить надо!

Через минуту, показавшуюся мне долгой-долгой, скрипнула половица по ту сторону ставней.

— Иди до дверей, — сказала бабушка и снова заскрипела половицами, удаляясь от окна.

Я прокрался, прижимаясь к стене, к двери и проскользнул в приоткрывшуюся щелку. Темно, хоть глаз выколи! И сыро, словно в погреб попал, а не в человеческое жилье.

— Щас, сынок… — проскрипела бабушка, и что-то клацнуло, рассыпав в воздухе небольшой снопик искр. Снова клацнуло. Она хочет свет зажечь? Огнивом? Я зашарил по карманам и спустя еще три снопика искр нашел наконец свою зажигалку. Защелкал… Крохотный, не рассеивающий, а лишь сгущающий еще больше окружающую темноту язычок огня появился лишь с пятого раза.

— А я тебя знаю… — Увидев огонь, старушка перестала мучить свое огниво и откуда-то из темноты вынырнула ее сухонькая, скрюченная рука, больше похожая на птичью лапку, в которой бабушка держала какую-то плошку.