Богдан Хмельницкий. Искушение - Сергей Богачев

Примерно через год Потоцкий отправил внебрачного сына вместе с кормилицей на один из дальних хуторов, находившихся во владениях магната. Мальчика назвали Томашем, а фамилию дали, как у умершей матери, Мисловский.

Соглашаясь на путешествие в XVII век, Ян рассчитывал попасть в то время, когда на свете уже был маленький Томаш, но еще не было Стефана. Он хотел сделать так, чтобы его никогда и не было. Но при заброске произошла ошибка в двадцать лет. Ян разыскал Томаша Мисловского, которому совсем недавно исполнился двадцать один год. Высокий, широкий в плечах, как отец, Томаш служил помощником ксендза в небольшом сельском приходе на западной окраине Речи Посполитой. Понаблюдав за своим далеким предком несколько часов, Ян понял, что тот не жалуется на судьбу и ему нет никакого дела ни до Николая, ни до Стефана Потоцкого.

Томаш Мисловский был вполне доволен тем, как сложилась его жизнь. Недоволен этим был Ян Мисловский. Однако изменить порядок вещей он уже не мог. Но повлиять на дальнейший ход событий было в его силах. Именно поэтому несколько недель назад он отпустил захваченного в плен Добродумова, который и должен был отомстить всем Потоцким. Да так отомстить, чтобы пятно позора осталось на этой фамилии на века.

Увидев, что Стефан в очередной раз остановился на высоком холме и всматривается вдаль, Ян Мисловский направил к нему своего коня.

– Не угодно ли вельмошановному пану воспользоваться моей подзорной трубой? – спешившись и склонив в почтении голову, обратился он к Стефану Потоцкому.

Но тот, словно не услышав Мисловского, даже не обернулся в его сторону. Пришпорив коня, Стефан вновь занял свое место в авангарде боевого построения конницы. Ян так и остался стоять с протянутой рукой, нервно сжимая побелевшими пальцами подзорную трубу.

В сечевой церкви звонили колокола. Только что закончился большой молебен, на котором казаки получили благословение на ратный подвиг. Они давно ждали этого дня. Казацкие клейноды и хоругви, торжественно покачиваясь, заняли свое почетное место во главе войска перед отцами-командирами.

Татарские разъезды донесли, что поляки под началом Стефана Потоцкого стали лагерем недалеко от Кодака. Хмельницкий отдал команду всем полкам выступать немедля. Громыхнула сечевая гармата. Сотни людей и лошадей, повинуясь единому порыву, двинулись из Сечи в степь.

На одном из пригорков сидел слепой дед-кобзарь. Мальчишка-поводырь, намаявшись за день, мирно посапывал рядом. Седая чуприна деда была лихо закручена за ухо, а багровые шрамы через все лицо говорили о том, что ему есть о чем петь в своих думах. Уставясь слепыми глазницами перед собой, старый кобзарь прислушивался к тому, что происходило перед ним на степной дороге. Его сухие, потрескавшиеся от жары губы шептали «Любо…Любо…».

Взяв в руки кобзу, дед долго подкручивал ее рассохшиеся колки, а потом ударил по струнам. Голос старика оказался на удивление молодым и звонким:

Ой, у полі могила, широка долина, сизий орел пролітає;

Славне Військо, славне запорізьке, у поход виступає.

Ой, у полі могила, широка долина, сизий орел пролітає;

Славне Військо, славне запорізьке а як золото сяє.

Добродумов ни на шаг не отходил от Хмельницкого. Под охраной казацкой сотни гетман со своими полковниками вырвался вперед.

Переправившись вброд через мутные воды степной речки, которую местные жители прозвали Желтая Вода, он обратился к Кривоносу:

– Максим, поторопи наших. Скоро стемнеет. Я хочу, чтобы до темноты мы успели разбить здесь лагерь.

– Зачем, Хмель, такое говоришь? – вмешался в разговор перекопский мурза Тугай-бей. – Посмотри, какая грязный и вонючий вода в этой речка. Чем лошадь поить будем?

Для убедительности командир татарской конницы даже плюнул в сторону речки.

– А ведь Тугай дело говорит, – поддержал мурзу Максим Кривонос. – Потравим конячек к бисовой матери, а братчики-казачки своим говном загадят всю Украину аж до Батурина.

Полковники и низовые атаманы засмеялись и одобрительно закивали головами. Добродумов, который из истории хорошо знал, как протекала битва под Желтыми Водами, понял, что настал самый ответственный миг его миссии. Еще минута – и Богдан даст команду идти к Ингульцу.

Спешившись, Илларион подошел к Хмельницкому и, взяв его коня под уздцы, тихо сказал:

– Пан гетман, разреши тебе слово молвить секретное.

Отцы-командиры продолжали галдеть, обсуждая предложение мурзы. Добродумов отвел коня Хмельницкого в сторону.

Богдан легко соскочил на землю и раздраженно спросил:

– Что, Ларион, опять твои видения? Мутная вода в речке станет сладким вином? Или – еще краше – ляхи дали деру?

Добродумов, глядя прямо в глаза гетману, ответил:

– Да, пан гетман, насчет ляхов ты прав. Не пройдет и суток, как они будут разбегаться в разные стороны, как зайцы при хорошей облаве. Но для этого ты должен кое-что сделать.

– Не томи, божий ты, в духа мать, человек! Каждая минута дорога, а он мне байки про охоту собрался рассказывать, – вскипел Богдан и в нетерпении ударил плетью по голенищу сапога. – Если что по делу есть, кажи!

– Все знают, что у поляков конница сильная, так? Так, – Добродумов старался заставить гетмана рассуждать вместе с ним, чтобы, когда дело дойдет до главного, у Богдана сложилось впечатление, будто этот план придумал он сам. – Все знают, что командует кавалерией молодой Потоцкий, так? Так. И все знают, что мальчишка мечтает прославить себя в битвах. Все это мы и должны использовать против него.

Успокоившись, Хмельницкий поглаживал коня и внимательно слушал Иллариона, кивая головой и соглашаясь с его рассуждениями.

– И речка эта мутная, и вон тот лес, – Добродумов указал на черную полоску деревьев, видневшуюся невдалеке, – и эти глубокие балки вокруг – все это не даст кавалерии Потоцкого разгуляться в бою на полную свою силу. Да и казачки, чай, не пальцем деланные, кое на что способны.

Внутренне радуясь тому, что в школе всегда любил историю родной страны, Добродумов предложил Хмелю выкопать ямы-ловушки вдоль Черного леса, отправить в засаду Максима Кривоноса с небольшим отрядом и, самое главное, подумать над тем, кто ценой своей жизни сможет заманить в эту ловушку молодого и горячего Потоцкого.

К большому удивлению Добродумова, Хмельницкий думал недолго.

Оглядевшись по сторонам, как будто видел эту округу впервые, он хлопнул Иллариона по плечу и сказал:

– Ты, Ларион, прямо как Юлий Цезарь: «Veni, vidi, vici». Пришел, увидел, победил. Должен тебе сказать, что я приблизительно так и думал. Ты лишний раз убедил меня в этом: биться будем здесь!

Богдан вскочил в седло и направил коня к своим побратимам.

Оглянувшись на Добродумова, весело крикнул:

– Не отставай, Цезарь! Нужно еще нашего братчика-татарчика уговорить испить желтой водички!

Возвратясь вместе с Богданом в казацкий лагерь, Добродумов удивился тем переменам, которые произошли за время их отсутствия. Только теперь Илларион понял, зачем в обозе было столько возов, обитых железными пластинами. Поставив их по кругу и накрепко соединив железными скобами и цепями, казаки за несколько часов построили полевой лагерь, способный отразить нападение врага не один раз. Недалеко от казаков расположились и их союзники. Многочисленные дымы над кострами и запах жареного мяса говорил о том, что татары так же неприхотливы к походным условиям, как и их кони.

На военном совете, который Хмельницкий собрал на следующий день, царило приподнятое настроение. Было видно, что казацкая старшина, как и вся Запорожская Сечь, рвалась в бой и была уверена в победе.

– Ну вот что, отцы-командиры, – обратился к ним Богдан, и разговоры сразу же прекратились, – мы все добре знаем, что кавалерия у поляков – это сила. Если мы лишим младшего Потоцкого этой силы, тогда можно будет с ним разговаривать на равных. А в этом нам поможет наша родная земля.

Острые на язык и не признающие никаких авторитетов казаки внимательно слушали своего гетмана. Кто-то из них сосредоточенно крутил свой ус, кто-то теребил темляк сабли, а кто-то, достав люльку, так и забыл ее раскурить.

– А сделаем мы, братцы, вот что…

Хмельницкий кратко отдавал команды своим побратимам. Одних пеших казаков он послал на опушку Черного леса рыть ямы-ловушки, других – завалить деревьями все дороги и тропинки вокруг Княжьего Байрака, глубокого урочища неподалеку от лагеря поляков, третьих – оправил к Днепру, где, по данным разведки, должны пристать лодки-байдаки с польской пехотой.

– Илларион, – обратился он к Добродумову, который стоял позади, среди подхорунжих и есаулов, – айда со мной! Хочу я с этими реестровыми, которые плывут на помощь Потоцкому, сам погутарить. Только сними ты эту рясу серую, а то как баба на козе. Аж стыдно рядом ехать.

Все вокруг засмеялись и дали волю своим языкам. Кто-то советовал козе хвост заплести, кто-то щеки напомадить, кто-то интересовался наличием подштаников под рясой…