Клич войны - Уилбур Смит
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Наконец Фрэнсис уснул. Он проснулся, чувствуя себя намного лучше. Но через несколько часов на него накатила вторая волна физических мучений, когда его измученное тело, сломленное защитными силами, уступило место острой бронхиальной лихорадке. Кашель возобновился, и белые носовые платки, которые он прижимал к лицу, вскоре покрылись зеленой слизью с кровавыми прожилками. Когда его температура поднялась выше ста четырех градусов по Фаренгейту, пульс стал слабым, но быстрым. В течение нескольких часов он бредил, и врачи в военном госпитале были уверены, что он станет еще одним дополнением к постоянно растущему списку смертельных случаев. Но потом, когда все казалось потерянным, лихорадка спала. Фрэнсис выжил.
"Его спасло то, что он был Кортни", - писала мать Леона в своем письме, рассказывая ему о случившемся. - Фрэнк был слишком упрям, чтобы умереть, а твой отец отказался принять отказ. Он прошел весь путь до Военного министерства, чтобы получить разрешение отправить Фрэнка обратно в Александрию, а затем чертовски убедился, что у него есть лучшие врачи и медсестры в Леванте, чтобы заботиться о нем. С Божьей волей мы надеемся, что он выкарабкается.’
И все-таки это был медленное дело. Фрэнсис почти четыре года восстанавливал силы: сначала в больнице, потом в санатории и, наконец, дома. В конце концов он вышел гораздо слабее и с обостренной чувствительностью к яркому свету: отсюда палка и темные очки. Но по сравнению со многими слепыми, калеками и искалеченными ветеранами, ставшими таким привычным зрелищем на послевоенных улицах, Фрэнсис Кортни легко отделался.
- Я так рад, что ты так хорошо выглядишь, Фрэнк, - сказал Леон тоном, не оставлявшим сомнений в том, что он говорит серьезно.
Фрэнсис отреагировал так, словно его оскорбили. Он пренебрежительно хмыкнул, и его рот искривился в горькой гримасе, когда он сказал ‘ " Итак, ты не вернешься, когда твой брат будет лежать раненый месяцами подряд. И ты все еще не приходил, когда твой отец умирал. Но как только ваши деньги окажутся под угрозой, вы примчитесь сюда. Извините, если я не впечатлен.- В его голосе слышались хриплые нотки, и когда он произнес свою часть, то издал хриплый, отрывистый кашель, который показался Леону таким же признаком гнева брата, как и любой чисто физический жест.
- Спокойно, Фрэнк, - сказал Дэвид. - Не надо разгребать старую землю, а?’
Леон проигнорировал провокацию. ‘В любом случае, я рад тебя видеть, - сказал он и протянул руку.
Фрэнсис демонстративно проигнорировал его.
- Большое спасибо, что проделал такой долгий путь, Леон, - сказал Дэвид, изображая Миротворца. ‘Я очень надеюсь, что мы сумеем что-нибудь сделать для нашей общей пользы.’
Его рукопожатие было твердым и уверенным, хватка человека, который привык брать на себя ответственность и стоять на своем слове.
Дориан на секунду отступил назад, глядя на Леона так, словно оценивал его для портрета. - Хм ... несколько потрепанный старостью, но по сути все тот же старший брат. Потом он улыбнулся и, к удивлению Леона, нежно обнял его. - Рад тебя видеть, старина.’
‘И я тоже, - сказал Леон. Затем он махнул рукой в сторону своего столика и сказал: "Почему бы вам не присесть и не заказать выпивку? Они делают чертовски хороший G'N'T, о чем может свидетельствовать этот пустой стакан.’
‘Прекрасная мысль, - сказал Дэвид.
Дориан на секунду задумался. ‘Пожалуй, я выпью мартини с водкой, если ты не против, старший брат.’
‘Конечно. А как насчет тебя, Фрэнк?’
- "Джонни Уокер", чисто, без льда, и сделай двойную порцию.’
Напитки были получены, еда заказана, подана и съедена. Все это время разговор четырех мужчин был просто обычным разговором братьев, которые уже давно расстались с одним из своих. Леон расспрашивал их о матери и сестре и подробно рассказывал об их семьях. Дэвид был женат и имел двоих детей: мальчика десяти лет и девочку семи. Фрэнсис был женат, но его жена Марджори давно ушла от него, и он не нашел никого нового. Дориан, между тем, был совершенно не обременен никакими семейными узами, явно предпочитая играть на поле с постоянным потоком женщин.
‘Не думаю, что он когда-нибудь писал женский портрет, не уложив ее в постель, - заметил Дэвид.
‘О, это несправедливо, - настаивал Дориан. - Несколько лет назад один парень попросил меня нарисовать его мать. Он сказал мне, что хотел бы иметь что-нибудь на память о ней, когда она уйдет. Она была великолепной старой птицей, лет семидесяти пяти, если не больше, но все еще в удивительно хорошем физическом состоянии и блестящей, как пуговица.’
- Скажи мне, что ты не ... - рассмеялся Леон.
‘Конечно, нет! - Воскликнул Дориан, словно возмущенный этим предположением. - Именно это я и хотел сказать. У меня есть свои пределы.- Он помолчал, а потом добавил: - хотя, должен признаться, эта мысль приходила мне в голову ...
‘Я действительно не думаю, что полное отсутствие сексуального воздержания у Дориана является интересной или плодотворной темой для разговора, - раздраженно сказал Фрэнсис. ‘Мы можем просто продолжить наши дела? Вот почему мы здесь, не так ли? И, честно говоря, Леон, ты бы не проделал весь этот путь, чтобы обсудить это, если бы не думал,
