Осенняя женщина (Рассказы и повесть) - Александр Яковлев

Но все же вернулся Гаюи в Париж. Не стал доводить дело до крайности. А то ведь Пенза с Казанью только того и ждут. А там и до Оренбурга рукой подать...

ЧТО НЕМЦУ ХОРОШО...

Князя Александра Николаевича Голицына считали баловнем судьбы. И не без оснований. Зачисленный при Екатерине II в пажи, он с детских лет имел доступ ко двору. Поначалу он ценился императорской фамилией как участник детских игр великих князей - Александра и Константина. Затем, уже в молодости, - как остроумный и ловкий кавалер. Но императору Павлу князь явно не глянулся, и галантного вельможу из Петербурга выслали.

Лишь при Александре I, в 1803 году, началась служебная карьера Александра Николаевича. Началась с ошеломляющего предложения императора взять на себя должность обер-прокурора святейшего синода. Типичный вольнодумец Екатериненской эпохи, Голицын с веселым легкомыслием относился к религиозным вопросам и общественной деятельности предпочитал наслаждения жизни. Поэтому назначение его обер-прокурором святейшего синода явилось полнейшей неожиданностью для всех и для него в первую очередь. Объяснялось же произошедшее исключительно желанием императора иметь на этом важном месте близкого человека.

В 1810 году Голицын, при сохранении прежней должности, становится главноуправляющим иностранными исповеданиями, а в 1816 - и министром народного просвещения. Видную роль начинает он играть и в учреждениях общественного характера: становится президентом Библейского Общества, президентом "Человеколюбивого Общества". Деятельное участие принимает в работе "Попечительного о тюрьмах общества" и множества других.

Вольнодумство вольнодумством, но положение обязывает. И в настроениях князя произошли глубокие перемены. Религиозные вопросы захватывают его все сильнее, постепенно направляя его в сторону мистицизма.

Для шибко умных: мистицизм - разновидность интуитивизма и иррационализма.

Свои новые взгляды князь старался проводить прежде всего как президент Библейского Общества. Но еще более широкое поприще открылось перед ним с объединением в его руках ведомств духовных дел и народного просвещения. Религиозные верования и переживания главы министерства напрямую сказались на постановке школьного дела. Основанием истинного просвещения Алексей Николаевич провозгласил благочестие. От литературы, попавшей в лапы цензуры, только перья полетели... Добродушный от природы князь, оказавшись в кресле, под его гм... седалище не приспособленном, несся в неведомое, закусив удила...

А в это время проживал в Мюнхене католический священник Иоанн Госснер. Тоже мистик. Был он душой и сердцем группы экзальтированных пиетистов-"пробужденных" (Erweckten), последователей графа Цинцендорфа, скончавшегося еще в 1760 году. Этот Госснер сделал новый перевод Нового Завета, и при этом замечательно близкий к подлиннику. Другой бы на этом и ограничился.

Но Госснер замыслил основать в среде католической церкви некую "братскую общину". Церковь, естественно, воспротивилась новообразованию. И в 1817 году, по восстановлении в Баварии иезуитского ордена, Госснер, лишенный места, гордо удалился в Пруссию.

Так бы и канул в безвестность немецкий еретик, но прослышали о нем деятели российского библейского Общества и призвали его в Петербург, где он в 1820 году и был избран директором вышеупомянутого Общества. Проповеди немца имели успех у наших мистиков, и в частности, у князя Голицына.

В 1823-24 годах, окрыленный успехом Госснер издал в Петербурге свою книгу "Geist des Lebens und der Lehre Jesu", что можно перевести, как "Дух жизни и учения Иисуса", а можно и как "Призрак жизни и учения Иисуса". Кто их, мистиков, разберет... Издал с благословения главного идеолога народного просвещения, князя Голицына А. Н. Скромно издал, на немецком языке. Вероятно, не слишком веря в успех мистицизма у широких народных масс России-матушки.

Однако почитатель Госснера, генерал-майор Брискорн, задумал перевести ее на русский язык. Но не успел, скончался. Тогда за издание взялся сам Госснер, доверив перевод книги секретарю Библейского Общества - В. М. Попову.

Этого только и ждали враги Библейского Общества и президента его, к каковым принадлежали представители образовавшейся тогда церковно-реакционной партии с архимандритом Фотием во главе. Им очень не нравился противный православию мистицизм министра духовных дел. Ловкий искатель карьеры Магницкий (не путать с автором первой русской "Арифметики") добыл из типографии несколько отпечатанных листов. В них обнаружили богохульство и безбожие. Сами листы должны были свидетельствовать о том, что книга уже широко распространена в русской публике. Аракчеев, давно мечтавший свалить Голицына, дабы доклады обер-прокурора по синодальным делам восходили к государю от самого Аракчеева, убедил митрополита Серафима представить безбожные листы императору.

Интрига увенчалась успехом. Архимандрит Фотий за победу над мистиками назвал Аракчеева "Георгием Победоносцем". Князь Голицын пал, как не оказавшийся твердым в благочестии. Переводчик немецкой книги (Попов), два цензора (фон Поль и Бируков), типографщики (Край и Греч) были отданы под суд. Госснера весной 1824 года выслали за границу. Злополучную книгу, по рекомендации Шишкова, велено было сжечь.

Итак, князь Алексей Николаевич Голицын, в 1824 году сохранил за собой лишь звание главноначальствующего над почтовым департаментом, что соответствовало должности министра путей сообщения. То есть, дорогами его сиятельство теперь занималось. Но с потерей политического значения Алексей Николаевич не утратил, однако, дружеской привязанности к нему императора Александра. И не раз, должно быть, его величество дружески подтрунивал над бывшим баловнем судьбы, вопрошая министра путей сообщения о двух бедах России. А сам Алексей Николаевич имел все основания вспомнить о своей родословной, о том, что родоначальником князей Голицыных был боярин Михаил Иванович Булгаков, по прозвищу Голица. А такое прозвище ясно намекает, что человек в одночасье может оказаться, пардон, даже без исподнего. И это уже не мистика. Хотя с мистицизмом князь так и не порвал. Как говорится, хоть бы мордой упасть, абы хряснуться всласть. Глубоко проникло загадочное учение в не менее загадочную русскую душу.

Что же касается немца, то Госснер, вернувшись в любимый фатерлянд, плюнул на ересь, официально принял лютеранство и стал проповедником в Берлине.

А ВСЕ РАВНО ХОРОШО...

(Особенности национального творчества)

Не Бах с Бетховеном.

А Варламов и Верстовский.

И потому музыкальные критики находили множество изъянов в их творчестве. Варламова обвиняли в неряшливости и малограмотности композиторской техники, отсутствии отделки и выдержанности стиля, элементарности формы. Верстовского - в том, что оркестр у него самостоятельного значения не имеет, а оркестровка примитивна; и вообще оркестровка затрудняла композитора, и он зачастую поручал эту работу капельмейстеру. Не царское, мол, дело...

Много еще в чем обвиняли. Но досуг ли был им заниматься шлифовкой своих дарований? Судите сами.

Сашенька Варламов еще ребенком страстно полюбил музыку и пение, особенно церковное. И рано стал играть на скрипке по слуху, отдавая явное предпочтение русским песням. Десяти лет его отдали певчим в придворную певческую капеллу. А в 1819 году осьмнадцатилетний юноша назначается регентом придворной русской церкви в Гааге, где жила тогда сестра императора Александра I, Анна Павловна, состоявшая в замужестве с кронпринцем нидерландским. Над теорией музыкальной композиции Варламов почти не работал. И потому остался при тех скудных познаниях, которые вынес из капеллы, в те времена совсем об общемузыкальном развитии своих питомцев не заботившейся.

Лешенька Верстовский также с младых ногтей проявил интерес к музыке. И к образованию, казалось бы, относился серьезнее. Окончил институт инженеров путей сообщения. А теории музыки обучался у Брандта и Цейнера. Но инженерной карьере Алексей Верстовский предпочел музыкальную и стал вращаться в артистическом мире Петербурга, не раз выступая в частных домах как актер и певец. И в том же 1819 году его опера-водевиль "Бабушкины попугаи" была поставлена в северной Пальмире. И пребывал он в том же осьмнадцатилетнем возрасте. Когда искусы популярности велики чрезвычайно.

Варламов также вращался в это время в артистическом мире, но только Гааги и Брюсселя. Слушая "Севильского цырюльника", Александр приходил в особый восторг от искусного употребления в финале второго акта русской песни "На что же было огород городить", которую итальянский маэстро, по мнению юноши, "хорошо, мастерски свел на польский". Имея множество знакомств, особенно среди музыкантов и любителей музыки, Варламов уже в молодости обрел привычку к беспорядочной и рассеянной жизни, каковая и помешала ему выработать как следует свое композиторское дарование. Вот в чем дело-то! Но в 1823 году он вернулся в Россию, чтобы пять лет провести неизвестно где. Одни полагают, что в Москве, другие - наоборот, в Петербурге. Но, несомненно, ведя при этом жизнь... рассеянную.