Старики и бледный Блупер - Густав Хэсфорд

Снаряд бьет совсем рядом с блиндажом. У-у-мп! Блиндаж сотрясается.

Кто-то говорит: «Да что ж такое, они совсем охренели, эти косоглазые? Шуток не понимают?»

Черный Джон Уэйн смеется. «Мистер Чарльз и не подумает херить такого славного земелю, как я». Сновая смеется, довольный донельзя. «Джокер, ты реально упертый болван из болванов. Я тебе о том не говорил еще?».

Я говорю: «Джей-У, я же не дева Мария, а ты не Иисус во младенчестве. Мне надо выставить три ПП, рики-тик как только можно. Немедленно на хер срочно. Срочно, Джей-У, а то проснешься с какой-нибудь огромной дурой, прибитой к башке твоей гвоздями».

Не успевает Черный Джон Уэйн ответить, как у входа в блиндаж раздается неутомимый голос Бобра Кливера. Бобер Кливер болтает непрестанно, хобби такое у Бобра Кливера — всех на планете убалтывать.

Всем становится легче на душе. Уж если Бобер Кливер покинул свой персональный блиндаж, значит, получил сигнал отбоя с высоты 881-Юг, и обстрел кончился. На какое-то время.

— Черный Джон Уэйн тут? — раздается в темноте голос Бобра.

Черный Джон Уэйн отвечает: «Шел бы ты, сука».

— Сержант, у меня приказ от командира. Мне надо с Вами по возможности наедине поговорить.

— Никак нет.

— Сержант, майор полагал, что вы и ваше отделение сейчас за проволокой, в ночном дозоре.

Черный Джон Уэйн говорит: «Вас дезинформировали».

Отделение смеется.

— Не понял? — говорит Бобер. — Что вы сказали?

— Нечего понимать, — отвечает Черный Джон Уэйн — совсем нечего. Ты меня попутал с кем-то, кому не насрать на все.

Бобер говорит: «Ну, я сюда не за тем зашел. Нам, собственно, надо операцию обсудить. Майор решил, что еще один выход на «найти и зачистить» напоследок, в последний день эвакуации, станет хорошим вкладом в и без того образцовую боевую историю первого взвода. Если Ваши бойцы достаточно на счет запишут, может, и повышение получите».

Черный Джон Уэйн смеется. «Херня какая. Могила хочет счет убитых черных пополнить. Хочет мне контр-фрэггинг сделать. Эл-Би-Джей вон говорит, что мы на севере есть якорь обороны. Мы тут — доблестная кучка, в руках которой пропуск в Кхесань. То есть, раз уж мы здесь, чтоб драться, почему должны увиливать? Последнюю возможность стать черным Дэви Крокеттом дают. Ты прости уж, я лучше тут посижу, пока кто-нибудь своим примером меня не вдохновит».

Бобер говорит: «Сержант, майор отдал письменный приказ…»

— Достойно. У меня все каталоги «Сирз энд Роубак» вышли, жопу нечем вытирать. Врубаешься, дубина?

— Сержант, майор — ваш командир.

Черный Джон Уэйн говорит: «Да срать я хотел на эти микимаусовские приказы Могилы, Джек. Он ведь гребаная крыса-служака, которого другие гребаные крысы-служаки оставили здесь — надо ж было кого-то в задницу засунуть. А теперь он увольняет с позором всех черных, кто уезжает из Кхесани живыми. Дождется — погремлю я капсюлями по его уродской сраке».

— Вам следует уважать звание, сержант, не человека.

— Ох, и нудный ты, Бобер, — отвечает Черный Джон Уэйн.

Я окликаю: «Бобер?»

— Что? — отвечает Бобер. — Кто это?

— Да я это. Джокер.

— Извините, рядовой Джокер, но этот разговор — между мною и сержантом. Официальные взводные дела. Я, конечно, понимаю, что как бывший взводный сержант -

Я говорю: «Эдди Хаскелл* и Кусок* с тобой?»

— Кто?

— Телохранители твои. Тощий такой паршивец и жирюга-недоумок.

Из темноты доносится голос Эдди Хаскелла: «Иди ты, Джокер. То, что сказал — не про меня».

— Мы же ничего тебе не сделали, — ноет Кусок.

— Ладно, просто убедиться хотел, что вы тут.

Бобер говорит: «Сержант, приказываю седлать коней и ожидать приказа на выдвижение».

Черный Джон Уэйн разражается могучим грохочущим смехом. «Бобер, ты как уродский аллигатор-говноед, они у нас в Нью-Йорке в канализации ползают, слышал? Ты типа мутант. Адаптировался к этой жизни по уши в дерьме, жрешь его, цветешь и пахнешь, ты тут тащишься, не нарадуешься жизни такой. Богу молишься, чтобы война не кончалась. Ты как королевич сладкой жизни во Вьетнаме, к титьке присосался. Ты как розовый паук, что позади себя ядом прыскает, и я тебя конкретно опасаюсь. Для такого гнусного мудилы как ты, смертельный яд — как изысканное вино, ибо ты есть продукт демонического разума».

Бобер говорит: «Я тут не собираюсь ни к чему придираться, сержант. Но, в конце-то концов, я взводный сержант. Или не так?»

— На бумаге, — произносит кто-то.

Бобер говорит: «Но ведь майор Трэвис…»

— Заткнись, Бобер, — говорю я ему. — Отставить, заткнуть куда подальше и можешь ди-ди к херам с моего участка. Могила может сидеть себе в Песочном Городе в накрахмаленных трусах, почесывая яйца и играя в войнушку стеклографами на картах, награждая сам себя «Военно-морским крестом» всякий раз как его комар укусит. Охереть как образцово. Обалдеть. Но наш участок для этой гребаной крысы-служаки и его жополизов — запретная зона, покуда мы ему паспорт гражданина первого взвода не выпишем, а не выпишем мы его никогда. Коли нужно чего от первого взвода — к Черному Джону Уэйну обращаться бесполезно, со мной говори. Для тебя я, может, и скользкий тип в звании рядового, но здесь-то я — Главкомуд.

— Главкомуд?

— Главнокомандующий мудак.

— В самом деле? — спрашивает Бобер Кливер.

Отвечаю:

— Довожу до твоего сведения, что никто в первом взводе не намерен больше выходить на твои дебильные выходы. Мы не будем ходить в дозоры. Мы не будем сидеть в засадах. Мы не будем ходить на операции. Скотомудила вон, взял свое отделение и повел их Бледного Блупера херить. Нарушил мой приказ. Они уж неделю как без вести пропавшие.

— И ни за что не пошлю я больше людей своих подыхать, обороняя позицию, которую служаки похерить уже порешили.

Эдди Хаскелл говорил: «А что не так, Джокер? Кишка тонка для драки?»

Я говорю: «Я себя в резерве держу, для наступления на Ханой».

— А морпехи из твоего взвода? — спрашивает Бобер.

— Их я тоже в резерв зачислил. Что я буду за герой без преданных фанатов?

— Джокер, — говорит Бобер — я тебе не враг. Может, станем заодно, да попробуем по-хорошему. На благо взвода.

Я говорю: «Бобер, ты ж если корешишься с кем, так лишь затем, чтобы не промахнуться, когда решишь на него насрать».

— Но, Джокер…

— Ты скользкий урод-подлиза, Бобер, и до тебя я еще доберусь.

Эдди Хаскелл говорит: «Джокер, ты точно шизонутый».

— Последнее подтверждаю, гондон. Пока ты шизонутый — никому тебя не взять.

— Слушайте, Джокер, — говорит Бобер. — Давайте поговорим разумно. Вы имеете право на свое мнение, это несомненно. И я отношусь к этому с уважением. Но мы же с Вами можем быть заодно. Честно. Искренне говорю.

— Заодно, как с Мистером Гринджинсом?

Пауза. Кто-то возится в темноте. «С кем?»

— Мистером Гринджисом, мудак, — говорит Черный Джон Уэйн. — Помнишь Мистера Гринджинса? Должен помнить. Ты же и подстроил, чтоб он окочурился.

Бобер Кливер говорит: «Если вы говорите о каком-то случае фрэггинга…»

— Он был образцовый командир роты! — Черный Джон Уэйн почти рычит. — Шкипер был охренительно достойный мужик. Он был человек, сукин ты сын. Капитан Гринджинс был человек!

Кто-то говорит: «Так точно. Добрый был морпех и славный офицер. И смелости у шкипера было выше крыши».

Бобер говорит: «Простите, но я не знаю, что вы имеете в виду. Я о нем никогда ничего не слышал. Похоже, он был…»

Кто-то переспрашивает: «Ни разу не слыхал о нем?»

Бобер отвечает: «Ни разу. Я даже и не верю, что такой человек вообще когда-либо существовал. Кто-нибудь может подтвердить, что действительно был такой, так называемый капитан Гринджинс? Похоже, вы что-то напутали по этому вопросу».

— Как бы там ни было, — продолжает Бобер — он сам нарывался на неприятности. Нам важная работа поручена в Юго-Восточной Азии, работа на благо Америки. Без жертв не обойтись. Нам следует не терять головы, пока это пацифистское поветрие не развеется. В этом мире слабакам не место, и коммунистическую агрессию обязательно надо разбить любой ценой. Что плохого в том, что пару-тройку человек напалмом обольют, если потом жить в этом мире станет лучше? Мы убиваем этих людей ради их же собственной пользы. В каждом гуке сидит американец, и он стремится выбраться наружу.

Черный Джон Уэйн плюется. «Америка изобрела коммунизм, когда индейцы кончились».

Бобер говорит: «Ну, не будем забивать себе голову делами прошлого. Что сделано — то сделано. Та кровь быльем поросла. Попробуем поговорить конструктивно. Нет смысла в этих сказках про белого бычка о всяких неприятных делах, что были когда-то, а может, и не были».

— Ты убил Мистера Гринджинса, — говорю. — На твои делишки на черном рынке всем насрать. Да торгуй ты себе поддельными флагами СВА и никелированными осколками, толкай фотографии лобка Энн-Маргрет в обтягивающих желтых штанишках «капри». Сбывай свой разбавленный виски и дурь с примесями, и наплевать на то, что ты вьетконговцам военное имущество целыми грузовиками сдаешь.