Новый порядок (СИ) - Кирнос Степан Витальевич

Самолёт больше не может тут оставаться. Медленно он поднимается вверх и уходит отсюда вдаль. Эстебан жен остался лежать на земле, ожидающий пока дезорганизованный враг придёт в себя и добьёт его. Но чья-то жилистая рука до него раньше добралась…

Глава четырнадцатая. Биробиджанский меморандум

Глава четырнадцатая. Биробиджанский меморандум

Спустя сутки. Биробиджан.

Маленький городок на границе с Китаем стал центром подписи одного из важнейших договоров сего времени, ибо в нём собрались представители всего христианского консервативного мира от востока до запада. Взведённый и заселённый евреями в старых временах на реке Бира, он утопал в боях и распрях во время существования Российской Конфедерации. Но после падения этой страны, Российское Имперское Государство восстановило порядок, возродило старые строения, и превратило его в провинциальную столицу, преисполненную покоя. Утопая в зелёных кущах летом, ныне этот град занесён снегом.

Сейчас он заполнен агентами Службы Имперской Безопасности, Московскими Стрельцами, местной полицией и Жандармерией, что вынуждены сделать из маленького града настоящую зону абсолютной безопасности. Люди в штатском расхаживают по его улочкам, запинаясь о сугробы, и смотря за тем, чтобы горожане вы сделали какой-либо выходки. Полицейские наряды в форме заняли ключевые подходы и подъезды к одному из важнейших памятников города, где проходит торжественный церемониал между послами России, Римского Рейха, КША, Польши и Китая.

Данте едет в легковом бронированном авто чёрного цвета. В окне он видит целый ряд строений — Справа от него простираются высокие склады и ангары, окружившие массивное монументальное строение, посреди пространного поля, в цвет снежным далям.

— Ч-что э-это? — дрожащим голосом спросил у водителя мужчина, держась на края утеплённого пальто.

— Это элеватор, — хрипло ответил мужчина. — Местный центр обработки зерна и хранилища.

— З-зараза. Ка-ак же тут холодно. Россия.

В утеплённом пальто, в хорошей машине, со включённой печкой Данте чувствует атакующий холод. Только это не мороз, а ледяное касание, рождённое невротическими реакциями подсознания, работающего от разбитой и дроблённой души, которая ныне охвачена страшным огнём.

Машина едет дальше. Тут и там Данте цепляет образы людей, которые он видит. Мужчины и женщины в пуховиках на фоне кирпичных, деревянных домов, жестяных и досочных заборов. Вместе с ними мелькают и красные кафтаны Московских Стрельцов, прибывших сюда вместе с имперским послом.

Чем-то Россия напомнила родину для Данте. Всюду поставлены камеры, витают чёрно-бело-жёлтые стяги с двуглавым орлом, Императору и деятелям государства установлено немало памятникам в камне и железе, по улицам разносится звон колоколов от церквей. Вместо наркопритонов, борделей, дешёвых баров, теплившихся в руинах Биробиджана, сияют славой империи новые школы, жилые массивы, среди которых выращены ряды деревьев и кустарников. А вместе с этим и поставлены множественные штабы для государственных ведомств, чьих людей часто можно встретить на улицах с протоколами наперевес. Из граммофонов доносится имперское слово — речи политиков о том, как хорошо жить в России, с экранов и галлографических прожекторов люди государя возвещают о благах работы на страну, и призывают трудиться усердно, и не потакать низменным слабостям.

Машина въехала в город. Данте заметил, что все здания которые он видел не более четырёх или пяти этажей. Он вспомнил, что всё это построено на болоте, и посреди него всё покрыто болотистой землёй. Авто едет дальше, позволяя созерцать новые красоты града на Бире и Данте видит, что куда-то спешит свора молодых ребят, напоминающих студентов по специальному золотому заначку на груди.

— В этом городе есть университет?

— Да, есть. ПГУиИВ, — ответил водитель.

— И как это переводится?

— Приамурский Государственный Университет имени Императора Всероссийского.

Данте умолк, чувствуя, что доза принятых таблеток было не просто огромна, а чудовищна. Назойливый собеседник умолк, но вместо него пришло тотальное оледенение. И это не холод бесчувствия, а намного хуже — Данте чувствует, что покрывается толстым слоем льда меланхолии.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Ещё вчера он пытался в самолёте выучить что-то о России, но не смог. Уныние, отчаяние захлестнули его приливной волной, и он отдал информационную книгу своему водителю, который её видимо и прочёл. Призванный обеспечить безопасность посла Рейха, он сделал всё что мог и было необходимо — назначил двух контролирующих, выставил охрану из ордена Ангельской Стражи и всё согласовал со Службой Имперской Безопасности.

На мраморных плитах у монумента второй мировой стоят мужики в красных кафтанах. Заняв края у площади пред монументом, их взгляд направлен в сторону небольшой рощи, окружившей старую часовню. Позади них, куда упирается строй, композиция из литых серебрёных плит с выбитыми на них именами погибших в страшнейшей войне двадцатого века, на пару с огромным обелиском, увенчанным звездой. Отряд Московских стрельцов занял позицию. Вместе с ними поставлены и отряды полицейских с жандармерией.

Вскоре подъехала и машина Данте. Магистр еле как выбрался. Чувствуя по всему телу слабость, он всё ещё держит себя на ногах. «Но зачем?» — рождается в усталом рассудке вопрос. «Зачем мне всё это? Рейх в безопасности, а значит и нет больше смысла в моём пребывании в статусе магистра. Взять бы всё, да и бросить». Но это рассуждение вызвало сиюсекундный ответ:

«— Правильно, мой дорогой. Давай оставим всё и предадимся безудержному безумию похоти и наслаждений. Оставь службу и вперёд».

«На этот раз ты меня решил голосам почить? А почему не личным визитом?» — если бы магистру не было бы так тошно, он бы даже усмехнулся.

«— А тебе и этого хватит, мой милый Данте. Ты сломлен. Ты — обнищал духом. Я теперь твой единственный собеседник, напоминающий о вечном провале миссии твоей».

Данте даже не пытался отторгнуть альтер-эго. Вместо этого он полностью посвятил себя созерцанию церемониала и одновременно смотрит на своих людей. Подметив, что все они на своих местах, что их чёрная форма вычищена, он направил взгляд на деяние памяти. Пять послов возлагают цветы у небольшого памятника, что возле часовни. Посвящённый героям Всероссийской гражданской войны и победителям над Российской Конфедерацией, он стал объектом особого почитания, ибо жители Биробиджана всегда будут помнить от какого безумия их избавил Император. Под кранами облысевших деревьев, трепеща листьями, торжественно и под музыку возлагаются венки, как дань уважения защитникам родины от хищного посягательства предателей и сепаратистов.

Выбрав Биробиджан в качестве места подписания акта о сотрудничестве, стороны преследовали символический момент, ибо во время второй битвы за Волочаевку во время освободительных войн Российского Имперского Государства, Россия и Китай при поддержке польских и американских формирований смогли разгромить в решительной атаке силы сепаратистов, что поставило точку в страшном конфликте, длившимся столетия. И ныне также — страны всего консервативного мира объединяются, чтобы дать отпор леволиберальному наплыву.

И теперь солидная часть мира, прошедшая этап возрождения от десятков мелких стран, лишённые коммуникаций, потерявшие связь с другими частями света и уподобившиеся тёмным векам до колоссов и империй, чья воля сотрясает мир, собирается объединиться в межконтинентальный альянс.

«— Ты не видишь, не понимаешь, но для тебя всё кончено. Так зачем же держаться за пост, за должность, в которой больше нет силы? Ты же знаешь, что Ангельская Стража не потерпит ослабевшего магистра, ты чувствуешь, как твои владыки шипят у тебя за спиной, обсуждая, когда ты покинешь своё место», — всё не унимается существо, допытывая его и добивая, принуждая к полной безделице или ещё хуже — безудержному и судорожному распутству, которому нет предела.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})