Детский дом и его обитатели - Лариса Миронова

… В первом же тёплом городе (стоянка четыре часа) дети побежали к морю. Воздух – плюс пятнадцать, вода – плюс десять. Но это просто Сахара после наших минус двадцати пяти. Купаться пожелали все. Купальники «случайно» взяли все. Но едва влезли в воду – и назад. На следующей станции ЧП – Бельчиков напился… До полной потери пульса. Eго забрали в милицию, еле уговорила отпустить. Конечно, он был жестоко наказан – полное поражение в гражданских правах (от меня не отходить более чем на два шага). Но это всё же чрезвычайное происшествие.

Всего десять дней мы были «в отрыве». И результат не замедлил сказаться: вне привычного раздолбайского окружения, дети, несмотря на множество соблазнов и впечатлений (ведь на Кавказе в первый раз!), сделали для себя настоящее открытие – дружно жить в родном коллективе просто за-ме-ча-тель-но!!!!

Мелкие назойливые ссоры и стычки, недомолвки-размолвки – все эти постоянные неприятности, отравлявшие нашу повседневность в детском доме, вдруг сами собой прекратились, завязалась новая любовь и дружба, появились экзотические тройки и пары.

Тройки – это когда хотят «дружить и делиться», дети объединялись на эмоционально-экономической основе, то есть всё, что у них было вкусного съестного, складывали в кучу и потом делили на троих. Больше трёх в такие союзы почему-то не сходились. Можно было просто дружить (делиться всеми секретами обязательно) или просто делиться. Этот первый опыт существования отдельно от всей прежней системы дал неизмеримо больше для развития коллективного сознания, чем все наши предыдущие мероприятия. Но вот что меня огорчало: когда я, бродя по различным инстанциям, говорила, убеждала, доказывала, что для воспитания здорового, дружного коллектива, члены которого – личности, а не «серая, безликая масса», не «послушники» и «анархисты», нужны совсем другие условия, чем те, что сейчас существуют в детских домах, мне почти всегда отвечали одно и то же – то полунамёками, то на административном эсперанто: «Коллективизм – не наш курс, муштра устарела».

Сколько я ни пыталась доказывать, что индивидуальный подход и воспитание чувства коллективизма – не противоречат друг другу, понимания, увы, не было. И тогда мне начинало казаться, что эта демагогия существует для отвода глаз, никого, на самом деле, не интересует индивидуальность ребенка, просто так легче атомизировать общество, погрузить его в хаос. А его, хаоса, повсеместно становилось в нашей жизни всё больше. Но об этом нельзя было говорить, наверное, ждали, когда будет достигнута критическая масса. Всегда ведь легче проводить преобразования в обществе, когда оно к ним внутренне уже подготовлено.

– Вы, сторонники коллективизма, – не раз говорили мне продвинутые сычи из педагогических контор, – воспитываете серость, а нам нужны яркие индивидуальности. Вы понимаете, куда всё идёт?

Пробить эту бюрократическую стену никак не удавалось. Теперь-то я понимаю, что внутри они, наверное, сотрясались от иронического хохота, выслушивая мои доводы и аргументы. Им уже было известно – куда мы идём.

Знаю, были и другие детские дома, у которых не было таких богатых шефов.

Наши сказочные богатства – в основном, заслуга лично Людмилы Семёновны. Она умела мастерски их выколачивать. Богатенькие и щедрые шефы валились на нас как из рога изобилия, хотя ничем таким особенным наш детдом не отличался от десятков других московских детских домов. Подарков от шефов у нас было столько, что с лихвой хватило бы на десятки, а то и сотни детских домов. Но не сказала бы, что именно по этой причине наши дети стали хоть чуть-чуть лучше.

Вообще-то, даже не слишком шикарных государственных «паек» было бы вполне достаточно, чтобы детдомовцы могли нормально получить среднее (или неполное среднее) образование, а детдома – выпустить в жизнь здоровых, развитых в меру отпущенных им природой возможностей, граждан страны…

.. Итак, новый календарный год мы встречали в новом качестве.

Такие перемены, однако, далеко не всех обрадовали. Исключительно строго и сухо стала общаться со мной Матрона, роняя время от времени иронично:

«Не зазнавайтесь!»

А что нам зазнаваться?

Жизнь нашего отряда стала чуть больше похожа на нормальную человеческую жизнь, это правда.

Ну и что? Если у кого и были настоящие победы, так это у Надежды Ивановны – в отряде у первоклашек. Эти малыши были первой генерацией в детдоме, которая заявила о себе со всех сторон положительно. К тому же, они не боялись старших воспитанников и не «шестерили» перед ними. А это было воистину революционным достижением. Однако отряд малышей никого особо не волновал, а от моих новаций исходила реальная угроза для всего детдомовского уклада.

Кроме того, под угрозой была также любимая педагогическая идея Людмилы Семёновны – «добыть» для нашего детдома статус «вспомогательного», а для этого надо было, чтобы 20–25 процентов детей были официально признаны олигофренами, дебилами, шизофрениками и просто умственно-отсталыми. Основную долю этого процента должны были дать, конечно, мои воспитанники. Однако большую часть кандидатов в эту «низшую лигу» мне удалось отбить от диагноза, конечно, не без активной помощи лечащего врача Олега (Ханурика). А новый статус детдома давал множество преимуществ: меньшая численность отрядов, надбавки для воспитателей, больший отпуск… И главное, меньшую ответственность за всё происходящее – ведь любой проступок и даже преступление в детдоме можно было бы списать без особых проблем на неадекватность дебильных детей. Но дети, и, правда, стали в чём-то другими. «Первый отряд» – теперь это звучало гордо. Рвётся, на пример, Беев к телевизору, а его не пускают – поздно, отбой уже. (Телевизор, общий для всех, стоял в гостиной, потом у нас появился и свой, отрядный – купили на свои собственные, заработанные деньги.)

Беев, ясное дело, отчаянно вопит:

– А «первому» можно!

Помог Огурец машину разгрузить – водитель спрашивает:

– Ты кто?

Это чтобы похвалить перед начальством.

– Я? Ну, ясное дело, «первый».

Гордо так отвечает, да ещё и по сторонам посмотрит…

За честь отряда стояли горой:

«Мы из «первого» – стало своеобразным паролем».

Теперь они чрезвычайно ревностно относились к тому, что говорят о нашем отряде. И не дай бог, кто-нибудь скажет о нашем отряде плохо! И сколько я ни убеждала детей, что критику в свой адрес надо воспринимать спокойно, а похвалы – равнодушно, темперамент наших детей хлестал через край, когда кто-то где-то неосмотрительно ронял недоброе слово о нас. Разборки начинались незамедлительно.

«А пусть не брешут!» – вот и вся терпимость к критике.

Что же касалось похвал, то, к их чести будет сказано, говорили чаще так:

– Я здесь при чём? Это наш первый отряд.

Удивительное дело, но без всяких внушений, без нотаций, появилось в их душах чувство гордости за родной коллектив. Причём радовались намного больше, когда хвалили именно отряд, чем кого-то лично. С Пучком, самым вежливым и старательным воспитанником, учившимся, к тому же, без троек, был такой случай в школе. После получения дневников с оценками за вторую четверть я обнаружила, что Пучок стал «хорошистом». Сказала об этом завучу – не ошибка ли? Говорит, нет, не ошибка, и его даже хотят поощрить по этому поводу – дать грамоту и ценный подарок. И даже очень ценный – транзисторный приёмник. Когда сказали об этом Пучку, он вежливо поблагодарил, потом сказал завучу:

– А можно другое?

Недоумение и удивление вызвал этот вопрос.

– Что именно ты хочешь? – сердито спросила завуч.

Он долго мялся, потом сказал:

– А можно, чтобы вы написали в роно… благодарность нашему отряду?

Завуч даже не сразу поняла, чего же он хочет. Потом выяснилось, что таким образом Пучок надеялся помочь нам «снять выговор». Выговора, вообще-то никакого не было. А было заключение педкомиссии о нашем отряде:

«Низкий уровень воспитательной работы…»

Особой критике и бичеванию, после сокрушительной критики нашей фотогалереи, был подвергнут также «Спектр». Но до него мы ещё дойдём.

Глава 19. Зря ищете. Всё равно без толку

Близилась весна, а с нею – новые заботы. Главная – как удержать бегунов. Пригреет солнышко – только пятки засверкают. В начале апреля пропал мой любимчик – Ханурик. У родных его не было, обычно он бегал туда.

– В землянке надо искать, за стройкой, – посоветовал бывший воспитанник Голиченков. – Там Дёготь и Рыжий.

Погода – снег с дождём. Со мной, как всегда, идёт Борис. После случая с пощечиной его стали звать Солидатский Брат. Бодро направляемся через стройплощадку. Моросил мелкий, противный дождь. А мы всё плутаем. За стройкой – канава. Посередине колышется утлый плотик. Подогнали к берегу палкой. Вот и на другом берегу.

– Где-то они здесь должны быть, – утешает меня Солидатский Брат, сам весь мокрый, бррр….