Коварный искуситель - Моника Маккарти
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Его улыбка сочилась ядом.
– Мне невыносимо думать, что может случиться с юной девушкой, которую некому защитить. А еще – вы же знаете – так легко подцепить простуду! Как раз сейчас в Англии свирепствует страшная лихорадка.
Кровь застыла в ее жилах, стук собственного сердца отдавался в ушах.
– Вы станете угрожать юной девушке? Моя дочь – единственная наследница графа Бьюкена, верного вассала вашего короля. Неужели он захочет обагрить руки кровью невинного ребенка, дабы наказать одну ничем не примечательную женщину?
– Ничем не примечательную? – фыркнул он. – Да вы натворили бед не меньше, чем король-висельник. Знаете ли вы, что правителю Берувика пришлось издать закон, который запрещает прикалывать к одежде розовые розы? Мне следовало растоптать вашу розу каблуком – не сомневаюсь: именно так король поступит с вашими мятежными друзьями. – Саймон злобно прищурился. – И никто здесь никому не угрожает. Я просто рассуждаю вслух. Вы же не хотите, чтобы девочке пришлось расплачиваться за поступки матери, не так ли? Король желает, чтобы вы стали монахиней. На вашем месте я бы склонил голову и попытался смирить свою гордыню, заменив ее смирением.
Он с грохотом захлопнул за собой дверь. Белла слышала, как вернулся на свое место тяжелый засов, затем щелкнул замок.
К чему эти предосторожности? Они не хуже ее самой знали, что она не сделает ничего такого, что могло бы повредить самому важному в ее жизни человеку. Ее судьба свершилась в тот миг, когда она вошла в камеру, а неповиновение всего лишь иллюзия. Эдуард Английский, пока держит Джоан в своих руках, может делать с ее матерью все, что заблагорассудится.
Слеза выкатилась из уголка глаза, проложив горячую дорожку по щеке. Монахиня. Остаток жизни взаперти в монастыре…
Нет. Белла смахнула слезы. Неважно, чего хочет она: чтобы дочери ничто не угрожало, она сделает все.
Глава 9
Пробраться во вражескую крепость не самое мудрое решение для любого из сторонников Брюса, но для наемника, которого разыскивали по всей Шотландии, это граничило с безумием. Если Лахлана поймают и кто-нибудь его узнает, то не приходилось даже гадать, что именно его ждет. Нет, он не сомневался, что сможет выдержать самую жестокую пытку, но это не означало, черт возьми, что ему хочется испытать все это еще раз (хотя его затея позволяла в этом усомниться). Однако возможность представилась, и Лахлан решил ее не упускать. Шансы на успех были бы гораздо выше, если бы графиня собралась и подготовилась к тому моменту, когда грянет атака. Кроме того, велика ли вероятность, что его кто-нибудь узнает?
Он поглубже натянул на голову капюшон монашеской сутаны, следуя за стражником вверх по лестнице. Молодой английский солдат оглядывался на него не раз и не два, однако капюшон скрывал лицо Лахлана, да и низко опущенная голова не вызывала желания заводить разговоры.
Если бы Лахлан уже не обеспечил себе жаркое местечко в аду, то заслужил бы его именно сейчас, поскольку был последним человеком на земле, кому следовало облачаться в церковные одежды. Одному лишь Господу ведомо, сколько грехов он совершил, просто надев треклятую хламиду. Под ней все жутко чесалось. Какой идиот напяливает еще и власяницу под одеяние из такой грубой шерсти?
Он хотел было оставить под сутаной акетон и оружие, но Бойд и Маклауд отговорили. Вероятно, этим весельчакам просто хотелось полюбоваться на его страдания. Стоило Лахлану надеть треклятый балахон, как четверо его боевых товарищей покатились со смеху. Даже Сетон, которому за последние годы доставалась львиная доля насмешек со стороны Лахлана – юный рыцарь был легкой мишенью, – отвлекся от размышлений, чтобы вставить несколько издевательских замечаний.
Лахлан позволил им потешаться, но быстро призвал к порядку, когда они вознамерились выбрить ему голову. Он привык коротко стричь волосы, как и остальные воины Шотландской гвардии, но плешь на макушке его никак не привлекала, и было решено изобразить заодно и монаха.
Казалось, подъему по ступенькам не будет конца, но, пройдя пять этажей, они с молодым англичанином наконец добрались до верхнего этажа башни. Провожатый Лахлана кивнул в знак приветствия стражнику у двери и сообщил:
– Священник. Хочет видеть леди.
Тот сразу не понравился Лахлану: мало того что крупнее, старше и явно опытнее юнца, который провел его в башню, еще и подозрительный. У Лахлана был кинжал под треклятой сутаной, но он не хотел пускать его в ход. Трупы на лестнице не входили в его планы.
– Сэр Саймон не говорил, что сегодня ожидаются посетители, – возразил стражник. – Только служанка дамы.
Лахлан попытался изобразить позу величайшей набожности и раболепия и ссутулился, чтобы хоть как-то скрыть рост, но поскольку не имел ни того ни другого, опасался, что монах из него никакой. Вытащив из складок сутаны пергамент, Лахлан подал его стражнику и проблеял со всей возможной кротостью, которую только был способен изобразить:
– Мои предписания…
Стражник нахмурился сильнее, услышав голос, мужественность которого не скрыть притворным елеем, и внимательнее всмотрелся в темноту под капюшоном, но послание взял.
Пока стражник изучал документ, Лахлан опустил взгляд на свои сложенные на талии руки. Проклятье! В надежде, что англичане не заметят боевые шрамы и мозоли, он быстро спрятал ладони в складках сутаны, поскольку не смог бы объяснить, почему у священника такие руки.
Пробраться в ночи было бы гораздо проще, но каким образом пройти мимо стражи, не оставив за собой гору трупов? За воротами замка они перехватили молодого священника и восприняли это как вмешательство самого Провидения, но теперь Лахлану стало не по себе: у него возникло нехорошее предчувствие.
Казалось, прошла целая вечность, прежде чем стражник сложил бумагу и вернул святому отцу.
– Вы пришли выслушать исповедь дамы?
Лахлан кивнул, но поскольку стражник не сводил с него подозрительного взгляда, поспешил объясниться, смиренно добавив:
– Я должен удостовериться, что дама готова отбыть завтра утром телом и душой.
Стражник задержал на нем взгляд, издал странный звук вроде как хрюкнул (Лахлан принял это за знак согласия), – потом вытащил из-за пояса ключи и стал отпирать замок.
– Нед будет ждать здесь, чтобы проводить вас вниз, когда закончите. Много времени это не займет: дама под неусыпным надзором, так что какие за ней грехи? Она много месяцев не видела никого, кроме служанки и моего капитана.
Лахлан колебался – может, нужно перекреститься и сказать «благословляю тебя, сын мой»? Наверное, настоящий священник сделал бы что-нибудь в этом роде, но он опасался
