Соло для шпаги - Дмитрий Викторович Евдокимов

– Номер шестнадцатый, отошел от решетки! – прервал мои размышления грубый голос надзирателя.

С местными тюремщиками, кстати, шутки плохи. Эти деятели ведут себя крайне грубо и агрессивно, постоянно давая понять арестантам, как мало у последних шансов выйти на свободу и поквитаться за нанесенные обиды. В самом деле, тюрьма Уэски – это вовсе не самая известная тюрьма Нугулема Торре-де-Альба, где годами содержатся высокородные дворянские отпрыски, которых оставить на свободе никак нельзя, но и казнить тоже нельзя во избежание ссор с аристократией. Здесь все проще: местные арестанты либо дожидаются отправки в другие места, если их страстно желают судить по месту совершения преступления, либо ждут суда и казни в Уэске. Местные власти тратить деньги на долгое содержание под стражей кого бы то ни было не считают нужным, по той же причине предпочитая за не слишком тяжкие проступки драть с виновников штрафы. Так что арестанты здесь надолго не задерживаются, большей частью отправляясь прямиком на виселицу.

Потому и надзиратели чувствуют себя уверенно – низких в моральном плане людей чрезвычайно расслабляет отсутствие возмездия за их поступки. Третьего дня эти мерзавцы в одной из камер в другом конце коридора насиловали женщину. Бедняжку на следующий день увели, и больше я ее не видел. А вчера за какое-то неосторожное слово избивали заключенного в соседней камере. Сегодня утром его тоже увели, и что-то мне подсказывало, что назад он тоже не вернется. Поганое, я вам скажу, чувство, когда рядом творятся бесчестные дела, а ты ничего не можешь с этим поделать.

Ко мне отношение чуть более уважительное из-за непонятности моего положения – все-таки дворянин, да и существует некая вероятность, что в Кантадере меня на плаху не отправят, а значит, я могу вернуться в Уэску и разобраться с мучителями. Впрочем, эта уважительность заключалась лишь в отсутствии придирок ко мне по любому поводу, не более.

Я покосился на пустую миску, из которой наглые крысы доедали остатки моей дневной трапезы. Кормежка сегодня уже была, так чего же еще от меня нужно надзирателям?

– Я сказал: отошел от решетки! – В качестве доказательства серьезности своих намерений тюремщик стукнул копьем по решетке. – Посетитель к тебе.

Я послушно сдвинулся вглубь камеры. Стражник опасается, что я, просунув руки сквозь прутья решетки, смогу отнять у визитера оружие или придушить его. Эх, если бы это было так просто!

– Здравствуй, Смычок! Давненько не виделись! – физиономия ла Вивьера расплылась в довольной улыбке. – Ну что, добегался?

– Ла Вивьер, ты трус, – лениво ответил я, – я с трусами не разговариваю.

В первый миг мое сердце екнуло: я было подумал, что все кончено, что бумага от губернатора получена и один из подручных де Бернье прибыл сюда за мной, но нет. Было бы так, ла Вивьер ни за что не стал бы ломать комедию, уже вовсю гремели бы ключи тюремщика, готовящегося отдать меня в руки моих врагов. А раз нет у лейтенанта наемников вожделенной бумаги, то можно попытаться вывести его из себя. Авось в порыве гнева совершит необдуманный поступок, и у меня появится шанс.

– Де Бранди, избавь меня от этих дешевых трюков, – недовольно поморщился наемник, – оставь их для молодых крестьянок. Если они, конечно, у тебя когда-нибудь будут.

Наивно было ожидать от такого служаки, всегда ставящего во главу угла пользу дела, эмоционального срыва. Но попробовать я должен. Мне в моем положении только и остается, что надеяться на чудо.

– Нужно отдать тебе должное, Смычок, – продолжал между тем мой оппонент, – ты ловок и чертовски везуч. Тебе несколько раз повезло в Кантадере, и ты сумел выскользнуть из города невредимым. Потом, под Энсенадо, ты испарился прямо из-под носа у людей де Сан-Лоренцо, на время поставив всех нас в тупик. А когда мы почти настигли тебя на речном судне, ты ушел за речку и там (хоть убей, не пойму, как) сумел уцелеть в лапах эльфов. Не появись ты еще два-три дня на дороге Энсенадо – Уэска, и нам пришлось бы свернуть поиски. Но и тут ты так ловко вывернулся, что я полдня преследовал людей виконта де Монтихо, думая, что ты затесался среди них. К счастью, командор подстраховался, и ты угодил в расставленные сети там, где совсем этого не ожидал.

– Ты пришел сюда сказки мне рассказывать? – усмехнулся я, понимая, что ла Вивьер явился не просто так, и нисколько не собираясь ему помогать. – Тебе поговорить не с кем?

– Да вот, хотел с неглупым человеком пообщаться, а он как-то резко поглупел, – улыбка сбежала с лица легионера. – Де Бранди, ты же воевал и знаешь: есть способы заставить пленного рассказать все, что он знает, в мельчайших подробностях. Так что скоро мы узнаем все, что нужно, и для тебя это будет очень неприятно!

В этом месте ла Вивьер сделал театральную паузу, ожидая моей реакции на нарисованные перспективы, но впадать в истерику я не собирался, да и вообще не имел никакого желания общаться с ним. Потому лейтенанту волей-неволей пришлось самому прерывать молчание.

– Но ты можешь облегчить свою участь…

На этот раз голос подручного де Бернье стал вкрадчивым, многообещающим. По всей видимости, я сейчас должен был проникнуться его добрыми намерениями, но то ли актер из ла Вивьера был никакой, то ли я слишком недоверчивым зрителем оказался – в общем, я снова не отреагировал на его заход подобающим образом, не стал подыгрывать и промолчал.

– Отдай письма, Смычок, и я клянусь, что лично похлопочу за тебя перед командором.

А вот это отличная новость! Не то, что ла Вивьер обещает похлопотать за меня, а что переписка маркиза так и не попала в руки наемников. Значит, сеньорита Элена послушалась моего совета, забрала мои вещи и покинула город. А раз так, то и де Флоресы находятся вне опасности, и такие вожделенные для де Бернье письма с каждой минутой уходят от Уэски все дальше и дальше. Вот уж не думал, что хоть что-то в столь незавидном положении способно поднять мне настроение.

– Ла Вивьер, нужно быть последним кретином, чтобы полагаться на слова такого мерзавца, как ты! – Я подошел вплотную к разделяющей нас решетке и, глядя легионеру прямо в лицо, улыбнулся.

– Это большая ошибка, де Бранди, очень большая! – Ла Вивьер укоризненно покачал головой, растягивая губы в ответной улыбке. – Ты пожалеешь об этом, но что-либо исправить уже будет невозможно.

– Вы совсем рехнулись с этими письмами… – Я изо всех сил старался продолжать улыбаться, в то время как мне страшно хотелось схватить его за грудки и с упоением бить головой о прутья решетки до тех пор, пока он не обмякнет в моих руках. – Столько хороших людей убили из-за них,