Догоняя Птицу - Надежда Марковна Беленькая

было, переспи она, допустим, с кем-то из них, да так, что бы об этом стало известно Птице. Что сказал бы Птица, узнай он про ее измену? А ничего бы не было, с досадой признавалась себе Лота. Ровным счетом ничего. Она это понимала, и это ее расстраивало.

Но каждое слово, сказанное Лотой Индейцу - или же от Индейца услышанное - вносили в мирную атмосферу их совместной жизни нехорошее напряжение, и главное, неведомым образом про эти услышанные-произнесенные слова - точнее, про сам факт этих слов - обязательно узнавал Птица. Он ничего такого не выговаривал Лоте и не докапывался. У них это не было принято, да и выглядело бы просто глупо. Но по тому, как менялось - и менялось внезапно и надолго - выражение лица Птицы, как отрывисты и скупы становились обращенные к Лоте слова, как скудело (до полного исчезновения) Птицыно внимание, которое Лота с таким нетерпением и с такой радостью ловила - Лота знала, что беглая фраза, которой она перекинулись с Индейцем, пара случайных взглядов, которые они бросили друг на друга, или небольшое хозяйственное дело, которое их на краткий миг объединило - не ускользнули от Птицы. Казалось, Птица угадывает их мимолетный контакт интуитивно - не мог же он видеть собственными глазами, как приблизилась Лота к Индейцу, как они вскользь обменялись случайными замечаниями, как задумались над одним и тем же предметом. Птица-то в этот момент не присутствовал.

Вот почему обратиться лишний раз к Индейцу за чем-либо было делом рискованным. Все вопросы на этом небольшом клочке земли, на этом участке коллективного сельского хозяйствования задавались исключительно одному человеку: Птице.

И все-таки сейчас Лота готова была пойти на риск.

Чтобы поговорить с Индейцем она отправилась на пастбище. Индеец торчал там с самого утра - накануне лупил ливень и лошадей не выгоняли. Они весь день проторчали в загоне, и на них было жалко смотреть. Там, подальше от дома, у Лоты был шанс застать Индейца одного и обсудить с ним все то, что обсудить ей было не с кем.

Идти к Индейцу по-хорошему следовало в резиновых сапогах, но у нее были только кеды, и она уныло шлепала по грязи, затопившей низину. Однако вскоре размокшая глина кончилась, и Лота вышла на каменистую дорогу и зашагала веселее. Холод стоял почти зимний. Моросил дождь, было туманно, сумрачно, глухо. На пастбище Индеец надел одну на всех и единственную в своем роде плащ-палатку, принадлежавшую одному из лесников, - брезентовую, темную от сырости, исполинского размера. И теперь возвышался в центре поляны, заметный издалека - мрачнейший островерхий индейский вигвам. Он стоял неподвижно, покуривая, как обычно, свою глиняную трубку, и светлые клубы дыма медленно плыли над его головой в холодном, но безветренном и почти неподвижном воздухе. Вокруг паслись лошади, понуро подставляя измороси, сыпавшейся с небес, косматые бурые крупы. Заметив Лоту, мерин поднял голову и тихонько заржал. Остальные тоже перестали щипать траву и посмотрели в ее сторону.

Не переставая дымить трубкой, Индеец повернулся к приближающейся Лоте. Та издали помахала ему рукой.

-Загоню их к обеду, - сказал Индеец вместо приветствия. - Еще немного погуляют - и хорош: валим домой.

-Невозможно холодно, - призналась Лота, стуча зубами.

-А давай костер разожжем, - предложил Индеец.

Он достал из-под полиэтилена заранее заготовленные и относительно сухие ветки, сложил их шалашиком, вытащил из кармана спички и газету.

-Сейчас, - бубнил он, складывая ладони и пытаясь уберечь от сырости крошечный огонек.

На его манипуляции Лота смотрела недоверчиво. Тем не менее, через минуту огонек вспыхнул. Пламя охватило газету, перекинулось на шарик сухой травы, лизнуло ветки.

Лота присела к костру вплотную, приблизила озябшие руки и почти мгновенно согрелась.

-Вот так огоньком и спасаемся, - сказал Индеец.

-Я, знаешь, чего спросить хотела, - начала Лота издалека.

-Чего? - улыбнулся Индеец.

Лота готова была поклясться, что своим непостижимым разумом он уже знает про то, о чем она собирается спросить.

-Вот ты говорил: колдовство, магия. А что это такое? Ты что, правда во все это веришь?

-Чего тут верить или не верить? Это существует - и все тут.

-То есть человек может взять - и что-нибудь себе наколдовать?

-Если человек силен и помыслы у него чисты - может. Но колдовство придумали не для того, чтобы что-то наколдовать.

-Вот как? - удивилась Лота. - Зачем же в таком случае все это - ведьмины лестницы, воск и все такое?

-Хм... Можно сказать так: все это служит для создания возможности колдовства. Колдовского поля, в котором возможно то, что невозможно в повседневности. Некоторые действия сдвигают восприятие человека и меняют мир. Делают мир таким, каков он был когда-то давно, в древности, когда существовало бытие мифа, а реальность была более подвижна. Понимаешь?

-Нет, - соврала Лота.

На самом деле кое о чем она догадывалась и раньше. Но ей хотелось поболтать с Индейцем.

Индеец тем временем пододвинул к костерку сырую коряжину, приготовленную для просушки.

-Ну, смотри. Вот тебе пример, - невозмутимо продолжал он, повернувшись к Лоте здоровым глазом. - Возьмем два состояния: реальность и сон. Чем они отличаются?

-Всем, - задумалась Лота. - Реальность неподвижная, а сон - как бы это сказать? - все время меняется.

-Верно: сон - эфемерный, текучий. В нем все возможно. Взаимоисключающие вещи могут существовать одновременно, так ведь?

-Так.

-А знаешь ли ты, что после нашего пробуждения эти сны - точнее, их свойства и