Сказаниада - Петр Ингвин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Кстати, о планах. Рассказом о невесте Котеня все мысли Ульке наперекосяк пустил, все планы порушил. Думать надо о своем будущем, а не о чужом. Надо было сбежать ночью с конями. Что может быть лучше, чем прийти к Соловью готовым конным воином в доспехе, с оружием и запасным конем? Пусть Котеня старается для своей невесты, Улька тут ни при чем, ей своя слава нужна.
Чтобы прийти к Соловью готовым воином, таким надо стать. Пока нужных знаний и умений недостаточно, уход с конями и оружием отменялся. Сначала нужно научиться хорошо биться и скакать. Первое – это драка со всеми видами оружия и без него, второе – всякие шаги, рыси и галопы, от которых на попе сплошные синяки.
Синяки! А Котеня смотрел, когда она купалась!
Теперь горели не только щеки, но и уши, руки и все, что между. Боги, о чем она думает?! О красоте мягкого места перед человеком, которого ждет невеста?
Вон из головы все лишнее. Улька – оруженосец и ничего более. Сколько раз себе повторять: дело Котени – учить, ее – помогать в пути и учиться. Остальное волновать не должно.
Не должно. К сожалению, это не значит, что не волновало.
Путь в Гевал занял полдня. Город бурлил, в питейных заведениях гуляли перед грядущей битвой, из которой вернутся не все. Каждый примеривал трагичную роль на себя, оттого веселился как в последний раз. Вокруг сновали новобранцы разбойничьей наружности, купцы бойки торговали и едва успевали подвозить медовуху и крепкий квас, жители прятались или спешили обогатиться на нежданном столпотворении. Пахло лошадьми, брагой и мочой. Улька отдала бы все, чтобы опять оказаться в лесу или хотя бы в деревне, но ее не спрашивали. Для ее спутника городские запахи были привычны, а «развлечения» – нормальны. Когда кому-то проломили голову, Котеня просто посторонился, чтоб не мешать.
Сборный пункт находился во дворе с несколькими зданиями из неохватных бревен. В ближнем строении, с окнами-бойницами и четырехскатной крышей, записывали добровольцев, в похожем на склад соседнем выдавали необходимое тем, кто на войну шел не за славой, а убегал от невзгод и угроз мирной жизни, что для некоторых перевешивали опасность быть убитым в бою. На траве лежали десятки будущих пехотинцев, кто-то спал, кто-то с любопытством разглядывал доспехи и оружие, причем явно видел их впервые. Коновязь пустовала, конными на запись прибыли только Котеня с Улькой и немолодой витязь Бермята Васильевич. Выяснилось, что конница уже отбыла. Но внезапное затруднение легко разрешилось.
– На Засечном Погосте достраивается корабль, отправление послезавтра в ночь. Успеете?
Обычным шагом до окруженного дремучим лесом приморского поселения ехать четверо суток, но если очень надо…
Им было надо. Рысью можно добраться за сутки, если без ночевок и долгих остановок. Времени им дали три дня и две ночи. Загонять коней не стоило.
Внешне новый спутник напоминал закаленного в боях воина, который однажды сильно ударился головой. Или его ударили. Или не однажды. Улька привыкла, что юнцы обычно дерзки и отважны, а старики спокойны, непробиваемы и постоянно учат жизни – в их понимании это спать в тепле и есть до отвала, а остальное, дескать, – суета и мракобесие. Бермята (для Ульки это был крепкий, но древний старик лет за сорок) не читал пустых нотаций и не укорял спутников за их молодость. В его возрасте приключений вроде бы не ищут, но к Бермяте это не относилось. Он не растратил энергии, его тянуло вперед, как цепного пса к ногам прохожих. Но чувствовалась в той тяге некая горечь. Что-то мучило пожилого витязя. О своем прошлом он не распространялся, а в разговорах его очень задевали темы о семье. Их перестали касаться.
Из города выезжали шагом, чтобы не сбить пьяных солдат, шатавшихся вокруг в ожидании кораблей. Бермята внимательно вглядывался в их лица.
– Кого-то ищешь? – поинтересовался Котеня.
– Знакомого. Если увидишь похожего на себя молодого красавца, скажи. У меня к нему срочное дело.
Когда не разговаривали, Бермята погружался в себя, взор наливался свинцом и тонул в чувствах, о которых оставалось только догадываться. Наверное, хорошо, что эти чувства оставались внутри. Плохо, что если (да упасут боги!) сдерживаемые боль и ярость когда-нибудь вырвутся наружу…
Улька следовала позади витязей, в ее обязанности входило помогать Котене надевать доспехи, подавать оружие и готовить пищу на привалах. На остановках он занимался с ней боем на мечах.
Бермята долго смотрел, называя их потуги издевательством над здравым смыслом, и, наконец, не выдержал:
– Не обессудь, но из всех оруженосцев мира ты выбрал самого тупого. Улька, иди сюда, я тоже кое-чему поучу.
Схватка на мечах с Бермятой больше походила на избиение младенца. Удары сыпались со всех сторон, их мощь поражала и не позволяла перевести дух. От бессилия хотелось плакать. Бермята не взял щита, он действовал одной правой рукой, левая просто отдыхала. Обиднее всего, что достигавшие цели смертельные касания в последний момент заменялись снисходительными шлепками – меч разворачивался плашмя и бил то по щеке, то по руке, то по спине и ее продолжению. В пылу чудовищной схватки, в течение которой Бермята периодически разглядывал ногти левой руки, словно сомневаясь: уже пора срезать или еще не так страшно и можно погодить? – Улька мельком заметила сидевшего как на иголках Котеню. Он дрожал, стиснутые губы обескровились и превратились с узкую синюю полосу. Побелевшая кисть сжимала рукоять меча. Казалось, Котеня готов броситься на защиту… дамы? Только бы сдержался!
В какой-то момент Бермята вложил меч в ножны, левой
