Настоящий врач скоро подойдет. Путь профессионала: пройти огонь, воду и интернатуру - Мэтт Маккарти
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вместе с тем что-то в ней подсказывало мне, что ее можно вразумить. Может быть, дело было в том моменте, когда она трогала мое лицо, возможно, тем самым она шла со мной на контакт. Наверное, я был человеком, с которым ей хотелось установить связь. Мой разум судорожно перебирал все возможные варианты. Если бы я мог отыскать к ней подход, чтобы подбодрить или найти с ней какой-то общий язык, то, быть может, мне удалось бы достучаться до нее и узнать подробности анамнеза, как это сделал бы О’Коннел. Кто-то уж точно должен был это сделать: осознавала она это или нет, Дре была очень сильно больна. Без таблеток от ВИЧ она могла умереть в считаные месяцы, а если у нее действительно был нейросифилис, то ситуация могла оказаться еще сложнее. Нам нужно было узнать про нее как можно больше. Для этого, однако, требовалось сидеть рядом, общаться с ней, чтобы понять, что именно ею движет. Этого нельзя было добиться, читая учебники или ябедничая.
– Превосходный доклад, – сказала доктор Шанель, когда Лалита закончила. – Есть что кому-нибудь добавить?
Эшли бросила на меня взгляд и приложила руки к лицу, сдерживая смех.
Пришло время ябедничать. Теперь, когда я рассказал Эшли, выбора не было.
– Да, – сказал я. – Меня вызвали к пациентке сегодня утром, потому что у нее в кармане рубашки лежало что-то, похожее на марихуану. – Все дружно закивали. – Я отдал ее старшей медсестре.
– Замечательно, – сказала доктор Шанель. – Ну что, пройдем к пациенту?
Судя по всему, эта информация не имела особого значения. Но откуда мне было знать? Я бы не сказал Дре, что сообщил про наркотики остальным. Пока мы шли по коридору девятого этажа, доктор Шанель снова положила мне на поясницу руку.
– У тебя все нормально?
– Справляюсь потихоньку.
Это было правдой только отчасти. Хотя я и не подавал виду, продолжая работать, внутри меня пульсировала тревога, и за последние восемнадцать часов я снова перешел в режим непрекращающегося скрежета зубами. Обсуждение непростой ситуации с Дре помогало отвлечься, но спасение было лишь временным. Тысячи мыслей грозили выплеснуться из меня в ответ на простой вопрос Шанель, правда, это было не время и не место, чтобы становиться пациентом. У нас был обход, и впереди много работы.
– Дай знать, если понадобится «Зофран», – речь шла о сильном противорвотном средстве. – Дорогое, но эффективное.
Шанель слегка улыбнулась, и я сделал в ответ то же самое.
– Спасибо, что помогаете мне через все это пройти, – тихо сказал я, вспоминая поток матерных слов, что сыпались из меня днем ранее. Первый месяц интернатуры я восхищался Байо, человеком, который мог справиться с любой клинической проблемой, однако в Шанель увидел нечто другое, заслуживающее не меньшего восхищения. Она прекрасно справлялась с ролью наставника, и в ее присутствии мне было комфортно говорить и делать что угодно. Если мне хотелось устроить истерику, я мог дать себе волю, зная при этом, что она не станет думать обо мне хуже.
Не все пациенты жаждут получить помощь.
И если врач хочет помочь человеку чувствовать себя лучше и прожить дольше, порой необходимо упорство.
– Расскажи пациентке о нашем плане лечения, – тихо сказала она, проведя пальцами по хвостику. Секунду спустя наша группа выстроилась подковой вокруг Дре. Головы постепенно повернулись в мою сторону, и я прочистил горло, пытаясь понять, насколько фамильярно следует себя вести с пациенткой перед остальными ординаторами. Я узнал такие подробности ее личной жизни, а мы с ней успели обменяться всего парой слов, и то про марихуану.
– Это ты, Эм? – спросила она.
Я залился краской из-за произнесенного ею прозвища.
– Я здесь. На самом деле тут все врачи. Прежде чем мы начнем, скажите, какое обращение вы предпочитаете – по имени или по фамилии?
– Просто зови меня Дре, – ответила она.
Вкратце изложив наше понимание ее ситуации, мы поочередно осмотрели Дре. Мышцы шеи оказались чрезмерно скованными – настолько жесткими и болезненными, что женщина была не в состоянии прижать подбородок к груди, а ниже лодыжек почти ничего не чувствовала. Я рассчитывал осмотреть ее зрачки на предмет характерных симптомов нейросифилиса, но она заявила, что с нее достаточно и она хочет вздремнуть.
– Суть в том, – сказал я, положив ручку-фонарик обратно в карман своего белого халата, – что мы переживаем за вас. Вам нужна поясничная пункция.
Лалита уже объяснила ей это ночью, но я не был уверен, что из тех слов у нее что-то отложилось в голове.
– Нет, спасибо, – сказала она, закрыв глаза.
– А еще вам нужно снова начать принимать лекарства от ВИЧ.
– Нет. Спасибо.
Я повернулся к доктору Шанель за подсказкой по поводу дальнейших действий. Она подняла брови, как бы говоря: «Продолжай».
– Вам нужен этот анализ, – решительно сказал я, – и вам нужны эти лекарства.
Возможно, нужно лишь проявить настойчивость.
– Нет, – Дре сложила руки и снова отвернулась от меня. – Ни за что.
Как я мог до нее достучаться? Понимала ли Дре, с чем имеет дело? Может, и нет. Может, в этом и была проблема.
– Вы можете умереть. Честно.
– Без проблем, – сказала она. – Дайте мне умереть.
Я открыл было рот, но так ничего и не сказал. Она разбила в пух и прах мой единственный железный аргумент. Дать ей умереть? Что я должен был сказать? Я мог заняться лечением ее ВИЧ и нейросифилиса, если это действительно был он, однако что я мог поделать с тем, что пациентка предпочитала умереть, но не принимать таблетки?
Стоя перед ней, я ощутил на себе пристальные взгляды коллег. Шанель, должно быть, почувствовала мой когнитивный диссонанс. Она присела на край кровати.
– Можно мы обсудим это позже, с глазу на глаз?
– Можете обсуждать что хотите, – сказала Дре. – Сколько вам влезет.
– Прекрасно, – ответила Шанель. – Я зайду к вам позже.
Мы вышли из палаты и стали обсуждать подход к этому сложному пациенту. Все сошлись на необходимости междисциплинарного подхода с участием психиатров, социальных работников, медсестер,
