Преступники и преступления. Женщины-убийцы. Воровки. Налетчицы - Александр Кучинский

На первом ночном допросе подозреваемая Фанни Каплан призналась в индивидуальном терроре. Утром председатель ВЦИК Свердлов разослал центральным газетам заявление, где обвинил в покушении на Ленина «наймитов англичан и французов», то есть правых эсеров. В воззвании Всероссийского Центрисполкома говорилось, что в тов. Ленина стреляли двое. Вторым оказался некто Протопопов, якобы помогавший Фанни скрыться. Протопопова расстреляли на месте и больше о нем не вспоминали.

На индивидуальный террор большевики реагировали своеобразно: брали заложников и расстреливали без суда и следствия. Когда в Петрограде эсер Каннегисер в упор расстрелял председателя ЧК Урицкого, чекисты приговорили к смерти почти девятьсот человек. После покушения на Ленина Чрезвычайная комиссия Алупки, откуда приехала Фанни Каплан, получила приказ расстрелять не менее пятисот членов партии эсеров.

Примечательно, что сама Каштан, как оказалось, не была эсеркой. Об этом может свидетельствовать хотя бы разговор между членом ПК партии эсеров Д. Донским и левой эсеркой Б.Бабиной, который состоялся в 1922 году в стенах Бутырской тюрьмы:

«— Скажите мне, как могло случиться, что эсерка Фанни Каплан по заданию ЦК пошла убить Ленина?

— Вы так уверены, что Каплан была эсеркой?

— Но ведь об этом писали и пишут все газеты, и наши, и зарубежные. И говорят на каждом перекрестке!

— Так вот, милочка, прежде всею установим: никогда Фанни Каплан не была членом нашей партии… Ни на каторге, ни позднее среди нас ее не было, и вообще почти никто, кроме каторжан-акатуйцев, ее не знал. Это первое обстоятельство. Теперь второе. Она действительно приходила к нам, именно ко мне лично с предложением послать ее убить Ленина… Помню, похлопал я ее по плечу и сказал: „Пойди-ка проспись, милая. Он — не Марат, а ты не Шарлотта Корде Ты попала не по адресу. Даю добрый совет — выкинь все это из головы и никому больше о том не рассказывай!“ Ну потом, как известно, она, к великому несчастью, все же привела свои безумный план в исполнение. И тем немало нам навредила! Как? Очень просто! Собрала юнцов, таких же психопатов, как сама. Оружие в то время добыть было проще простого. А свалили все на нас. Так легче было. Рассправиться с теми, кто неугоден. Как видите, сидим вот».

Многих исследователей смущает тот факт, что близорукая Каплан стреляла, притом весьма удачно, не выпуская из рук портфеля и зонтика. Американский ученый Семен Ляндрес писал: «Кто бы ни покушался на Ленина 30 августа, невозможно идентифицировать покушавшегося либо какую-то группу, которая стояла за этим терактом. Была ли Каплан заговорщицей или же просто случайно оказалась на заводе Михельсона? Ее могли послать на фабричный двор в качестве обычной приманки, чтобы отвлечь внимание от настоящего убийцы. Фанни Ефимовна, до мозга костей пропитанная русским революционным фанатизмом, могла быть не убийцей, а жертвой».

Много споров вызвала и судьба организатора покушения Григория Семенова, который был не только освобожден в 1919 году, но и принят в члены РКП(б). Семенов поступил на службу в военную разведку и отправился с секретной миссией в Китай. Любое расследование начинается с вопроса: кому это выгодно?

«Литературная газета» писала:

«Покушение на Ленина совершают, очевидно, но готовит его будущий правоверный коммунист Семенов. Вряд ли он действует по собственной инициативе, скорее выполняет чей-то заказ. Кто же отдает ему в таком случае распоряжения — председатель ВЦИК (Свердлов) или председатель ЧК (Дзержинский)? Какие цели, помимо „красного“ террора, они преследуют? Не связаны ли их замыслы с закулисными играми вокруг Брестского мира? И что же они пытаются утаить, поспешно свернув следствие по делу о покушении на вождя и не допустив судебного процесса? Версия кремлевского заговора в августе 1918 года все еще представляет собой уравнение с множеством неизвестных».

Странно выглядит и само уголовное дело Фанни Каплан № 2162. которое вместилось в одном томе. Для времен «красного» террора это внушительный объем. Обычно судьба подследственного решалась без бумажной волокиты. Повторно дело было востребовано в 1921 году по делу эсеров, но оно понадобилось лишь как ссылочный материал. Личность Фанни уже никого не интересовала. В тридцатых годах следователи НКВД вновь заинтересовались папкой № 2162, пытаясь выяснить: расстреляна Каплан или нет. Справки об исполнении приговора не оказалось. Но была газетная вырезка «Известий» от 4 сентября 1918 года («…вчера расстреляна Ройд-Каплан, стрелявшая в тов. Ленина…») и заметка в № 6 «Еженедельнике чрезвычайных комиссий по борьбе с контрреволюцией и спекуляцией».

В 1992 году Генеральная прокуратура Российской Федерации вновь возбудила уголовное дело № 2162 по «вновь открывшимся обстоятельствам». Новыми обстоятельствами была совокупность некоторых публикаций о покушении на Ленина, где факт того, что в Ленина стреляла именно Фанни Каплан, отрицался. В Генеральную прокуратуру уголовное дело попало после упразднения КГБ и сейчас находится в архиве. В нем подтвержден факт, что Каплан покушалась на Ильича и была расстреляна. Реабилитации ее не было.

ВСЕ ОНИ ЛЮБИЛИ СТРЕЛЯТЬ В ЗАТЫЛОК

«Женщина-палач — прежде всего женщина».

«Женщина-палач — прежде всего палач».

Профессиональным палачом женщина может стать лишь в экстремальной ситуации, когда ей грозит не только психический надлом, но и предельно обостряется инстинкт самосохранения. Чаще всего палачами становились психопатические фанатки, кокаинистки и врожденные садистки. Подтверждением этому служит богатое наследие «красного террора».

Старый деятель вологодской кооперации и член Учредительного Собрания от Вологодской губернии С. С. Маслов вспоминал о женщине-палаче, которую лично наблюдал в одной из больниц:

«Через 2–3 дня она регулярно появлялась в Центральной Тюремной больнице Москвы (в 1919 году) с папироской в зубах, с хлыстом в руках и револьвером без кобуры за поясом. В палаты, из которых заключенные брались на расстрел, она всегда являлась сама. Когда больные, пораженные ужасом, медленно собирали свои вещи, прощались с товарищами или принимались плакать каким-то страшным воем, она грубо кричала на них, а иногда, как собак, била хлыстом… Это была молодая женщина… лет двадцати-двадцати двух».

С еще одним вологодским палачом — Ревеккой Пластининой (Майзель) — тот же Маслов познакомился со слов ссыльной Е. Д. Кусковой. Строгая Ревекка исполняла приговоры далеко не профессионально. Когда-то она начинала скромной фельдшерицей в одном из маленьких городков Тверской губернии. На счету Пластининой-Майзель — свыше сотни собственноручных расстрелов.

Сосланные в вологодские края жили возле станции в вагоне. В этих же вагонах проходили допросы, возле них — расстрелы. При допросах Ревекка била обвиняемых по щекам, стучала кулаками, орала, исступленно и кратко отдавала приказы: «К расстрелу, к расстрелу, к стенке!»

Корреспондент «Голоса России» расписывает выходки Ревекки в Архангельской губернии («Голос России», 25 марта, 1922 год):

«После торжественных похорон пустых красных гробов началась расправа Ревекки Пластининой со старыми партийными врагами. Она была большевичка. Эта безумная женщина, на голову которой сотни обездоленных матерей и жен шлют свои проклятия, в своей злобе превзошла всех мужчин Всероссийской Чрезвычайной Комиссии. Она вспоминала все маленькие обиды семьи мужа и буквально распяла эту семью, а кто остался неубитым, тот был убит морально. Жестокая, истеричная, безумная, она придумала, что ее белые офицеры хотели привязать к хвосту кобылы и пустить лошадь вскачь, уверовала в свой вымысел, едет в Соловецкий монастырь и там руководит расправой вместе со своим новым мужем Кедровым. Дальше она настаивает на возвращении всех арестованных комиссией Эйдука из Москвы, и их по частям увозят на пароходе в Холмогоры, усыпальницу русской молодежи, где, раздевши, убивают их на баржах и топят в море. Целое лето город стонал под гнетом террора.

В Архангельске Майзель-Кедрова расстреляла собственноручно 87 офицеров, 33 обывателя, потопила баржу с 500 беженцев и солдатами армии Миллера и т. д.».

С Мельгунов в документальных очерках «Красный террор» увековечил одесскую народную «героиню», которая расстреляла полсотни человек в один вечер:

«Главным палачом была женщина-латышка с звероподобным лицом; заключенные ее звали „мопсом“. Носила эта женщина-садистка короткие брюки и за поясом обязательно два нагана. С ней может конкурировать „товарищ Люба“ из Баку, кажется, расстрелянная за свои хищения, или председательница Унечской Ч.К. „зверь, а не человек“, являвшаяся всегда с двумя револьверами, массой патронов за широким кожаным поясом вокруг талии и шашкой на руке. Так описывает ее в своих воспоминаниях одна из невольных беглянок из России. „Унечане говорили о ней шепотом и с затаенным ужасом“. Сохранит ли история ее имя для потомства? В Рыбинске есть свой „зверь в облике женщины“— некая „Зина“. Есть такая же в Екатеринославе, Севастополе и т. д.