Преступники и преступления. Женщины-убийцы. Воровки. Налетчицы - Александр Кучинский

РЕЦИДИВИСТКА ВАРВАРА

В Бсрезниковском ИТУ-28 (Пермская область) сидит живая реликвия воровского мира — восьмидесятилетняя рецидивистка Варвара Балякина. Эта полулегендарная личность почти полвека маялась по исправдомам, тюрьмам и лагерям. «Я сиживала при Сталине, Хрущеве. Брежневе, Горбачеве, Ельцине, — не без гордости отметила Балякина. — Даст Бог, и при другом начальнике посижу». Долгая режимная жизнь не отражается на добром старушечьем лице. Трудно поверить, что этот «божий одуванчик» имеет четырнадцать судимостей, и все — за кражи. Тем не менее воровать профессионально осужденная Балякина так и не научилась. На свободе она гуляет недолго: то ведро картофеля на рынке уведет, то велосипед «Турист» укатит, то бельишко во дворе присмотрит.

Последние пятьдесят лет делает бабка Варвара каждое утро водные процедуры. Несмотря на время года и погоду, она обливается холодной водой и делает легкую зарядку. В зимнюю стужу Балякина любит разомлеть в лагерной баньке и нагишом броситься в снег, что вызывает дрожь у закутанного в тулуп «вертухая». Вот такая судьба воровская.

Лагерный стаж Варвары Григорьевны начался в первый год войны. Ее отец, секретарь колхозной парторганизации, отправился по этапу за антисоветскую агитацию. Следом пошла и его молодая дочь, которая без спросу одолжила у кого-то теплые ботинки. Женщина быстро привыкла к грубым нарам, командам и баланде. После третьей отсидки она настолько адаптировалась к зоне, что на свободе чувствовала себя рыбой, выброшенной на сушу. Бабка Варвара с трудом представляет сегодняшний мир, который начинается после запретной полосы. Даже программу «Время» она смотрела словно увлекательный сериал, где фигурируют одни и те же герои. Рассказы соседок по отряду представлялись просто сказкой.

Рецидивистка Балякина стала непригодной для проживания в условиях свободы. Все привычные для нас понятия для нее исказились. В материалах последнего уголовного дела можно найти такие строки: «Имея целью восстановление справедливости, Балякина взяла вещи граждан, принесла в Дом престарелых и отдала их тем, у кого их не было».

— Как живут на воле, не представляю. — признается зечка, ничуть не сокрушаясь. — Там есть семьи, дети, зоопарки. Хоть бы меня взял кто. Я в лес люблю ходить за грибами. Никому в тягость не была бы. Я не пью, не курю, не колюсь, не чифирю и матом не ругаюсь.

Варвара Григорьевна боится свободы. Стоит закрыться за ее спиной воротам КПП, как рецидивистку охватывает легкая паника. Она боится перейти улицу, шарахается от трамваев, пугается любых вопросов. Бывшая зечка даже не знает, как распорядится той суммой, которую заработала в колонии. Она мечтает лишь об одном: поскорее вернуться обратно, туда, где все привычно и все всем понятно. В зоне думать не обязательно. Ты живешь по расписанию, ешь, спишь и работаешь по команде. Красота!

Балякина стремится вновь получить срок, но получить его с достоинством, с осложнениями. Ведь засадить за решетку благообразную бабулю способен не каждый. Воровство на рынке — дело тухлое. Воровку просто гнали прочь и отбирали украденный редис или пучок петрушки. Если поблизости случался наряд милиции, то ее забирали в отделение. Но и там все ограничивалось воспитательным часом — под вечер бабку отпускали. И тогда Варвара Григорьевна решила воровать у самой милиции. Вариант был почти беспроигрышный.

…Балякина поднялась на второй этаж и тихо толкнула дверь. Та оказалась незапертой. Рецидивистка бесшумно скользнула в коридор. Хозяин квартиры, следователь облУВД, полулежал в кресле перед экраном телевизора и нервно переживал неудачный проход Феди Черенкова. На полу у его ног стояла бутылка пива. Бабушка постояла в проеме дверей и начала собирать чужие вещички — спортивный костюм, обувку, две книги. Зашла на кухню и поставила на плиту чайник. До конца матча оставалось еще полчаса. Гостья не решилась тревожить хозяина в столь судьбоносный для него час. Она заправила кипятком заварник, подрезала сыра и колбаски из холодильника и села трапезничать. Через полчаса на кухне вырос грустный следователь, на лице которого читалось: «„Спартак“ продул!» Воровке Балякиной даже не пришлось упрашивать, чтобы ее посадили этак лет на пять-семь.

Бабка Варя долго не верила в Бога. Но однажды во сне к ней явился апостол Петр. Вначале он прибыл в виде яркой звезды, которая разорвалась на мелкие осколки. Вместо звезды возник лик святого, который поигрывал ключами от рая. Апостол спустился в третий отряд (дело было в лагере под Орлом) и тихо молвил: «Амнистия, в натуре». Досрочного освобождения не случилось, однако Балякина стала набожной. На прииске в Магадане она сидела вместе с врачами, которые проходили «по делу отравления пролетарского писателя Максима Горького». Там же супруга Михаила Калинина вышила Балякиной на лагерной рубашке молитву. Растроганная воровка читать еще не умела (много лет спустя она таки выучилась грамоте по роману Драйзера «Американская трагедия»), но молитву выучила наизусть.

Любовь Варвару Григорьевну посетила лишь однажды. В середине 50-х она познакомилась с блатарем, который отбывал срок в соседнем лагере. Однако вскоре тот был зарезан в разгар лагерного бунта. Шла «сучья война»…

В ПЛЕНУ У СВОБОДЫ

— Вот и все, — сказал Оле Вадим. — Беды твои позади. Теперь ты просто обречена на счастье.

И в этом нельзя было усомниться. Редким девчонкам достаются такие ребята: любящие и ответственные.

— Логично, — подытожила бабушка, — за каждой Ассоль приплывает свой Грэй, — и напекла на свадьбу внучке два тазика налистников с вареньем. Старая стахановка, пережившая трагическую гибель мужа, дочери и зятя, три года прикованная к постели и вставшая с нее с единственной целью — забрать из интерната внучку, так и не избавилась от романтических иллюзий.

— Ну? — спросила она молодых, когда скромный внучкин чемодан с пожитками переехал в квартиру Вадима. — Какие планы на будущее?

— Закончить техникум, — хором сказали молодые.

— А еще? — допытывалась бабушка. И тогда Оля придумала «Расписку». «Обязуюсь родить двух детей, мальчика и девочку, и сделать их детство счастливым», — записала она на листочке. «Гарантирую любовь, благосостояние, заботу», — добавил от себя Вадим. А бабушка наложила резолюцию: «Верным курсом идете, товарищи!»

Они не знали, что Некто Всемогущий начертал им совсем иное: смерть, тюрьму, сиротство.

Кому расскажи — засмеют, но бухгалтером Оля стала по романтическим соображениям. Уж больно хотелось недоласканной в детстве сиротке дарить людям праздник. И она дарила сразу два: духовный, когда выступала в хоре, и земной, когда выдавала зарплату. Впрочем, новая экономическая политика в стране отобрала и эти нехитрые радости. Вначале закрыли клуб и отдали его коммерсантам. Потом остановился завод, а рабочих распустили в неоплачиваемые отпуска.

Оля погоревала и перешла работать в школу — и с домом рядом, и с детьми, — через год им идти в нулевой. Но семью ждали новые испытания: перестали платить зарплату Вадиму. Из передовика-шахтера он превратился в бузотера и горлопана, пытающегося митингами и забастовками выбить кровные денежки.

Но амплуа революционера в доме не прижилось: дети росли, а вместе с ними росли потребности. Надо было срочно работать. И Вадим пошел в кооператив. Но вскоре выяснилось, что там получали хозяева, а исполнителям бросали копейки. Нанялся в бригаду шабашников. Опять неудача. Когда уезжали из села, на бригаду напали рэкетиры, обобрали до нитки, избили, бригадир попал в травматологию.

По жизни любому мужчине отпущен лимит невезучести. Настоящая подруга стоически терпит лишения, подставляет плечо и при этом «держит лицо», убеждая, что все прекрасно. Но когда невезенье становится хроническим, а мужчина привыкает к ореолу мученика, как к любимой пижаме или тапочкам, подруга встает перед выбором: или смириться с участью, или взбунтоваться. Оля выбрала третье — она смиренно запряглась сама.

Минуло лето. Вадим зализывал раны.

Бухгалтерской зарплаты едва хватало на экономное пропитание. А впереди маячила школа, требовалась новая одежда близнецам. Побившись рыбой об лед, поплакав от жалости к себе, Оля решилась на отчаянный шаг — взять деньги из школьной кассы на время, а чтоб это не походило на воровство, выписать расходный ордер. Вечером дети с радостным визгом примеряли обновки, а муж, порозовев от удовольствия, уплетал котлеты.

Оля, хлопоча у стола, ждала, когда он спросит: откуда? Но Вадим поел, посмотрел телевизор, поиграл с сынишкой в «Морской бой» и завалился спать. Ужин пошел на пользу. Утром муж вернулся в кооператив, в котором платили копейки. Надежда, что потихоньку-полегоньку деньги удастся вернуть, оказалась призрачной. Более того, каждый раз, попадая в цейтнот, Оля левой рукой хватала себя за правую, чтоб не прибегнуть к запретному способу. Змей-искуситель явился в лице школьной завхозихи Петровны.