Дневник смертницы. Хадижа - Марина Ахмедова

— Хадижа, беги на кухню, — стала задыхаться она, — там в висячем шкафу на верхней полке лекарство, накапай мне быстро на сахар-рафинад четыре капли…

Я побежала на кухню. Когда я вернулась с сахаром, тетя сидела, закинув голову назад, ее толстые ноги уходили в ковер.

— Тетя, на, возьми сахар, — я тронула ее за плечо.

Она открыла глаза и посмотрела на меня.

— Хадижа, честно мне скажи, была ты в этом джипе? — не своим голосом спросила она.

— Клянусь Аллахом, не была, — заплакала я.

Весь день после этого я плакала — боялась, тетя передумает мне верить. Какие эти соседи! Сначала носа из своих дверей не показывают, а сами у окон, наверное, сидят, за всеми наблюдают, чтобы потом своими липкими языками трепать. Почему я ни про кого не сплетничаю? Чтоб сдохла эта Миясатка. Чтоб Аллах ее наказал. Пусть у нее что-нибудь случится, тогда я радоваться буду. Змея проклятая.

Вечером тетя зашла ко мне в комнату, у нее были красные и опухшие от слез глаза.

— Хадижа, не говори дяде, что Миясатка тут натрепала, он расстраиваться будет. Тысячу раз он мне говорил на порог ее не пускать. Теперь хоть его послушаюсь. Пусть провалится эта сплетница.

Правильно тетя сказала. Пусть она провалится, проклятая, пусть у нее язык отсохнет, пусть она всю жизнь молчит и больше не сует свой длинный нос к чужим людям в жизнь.

Если неприятности начинаются, все в один день происходит. Поздно вечером дядя пришел весь бледный. Оказалось, Ибрагима, который к нам несколько дней назад в гости приходил, убили. Дядя чудом с ним вместе не взорвался. Они стояли на улице у дороги, разговаривали, потом тетя позвонила, дядя отошел за ларек, и в этот момент смертник подошел и взорвался.

— Клянусь, ничего от него не осталось. — Дядя выпил коньяк. — Весь на куски разлетелся.

— Умоляю, не надо тебе больше этой работы! — кричала тетя.

— Ни один шайтан не заставит меня с этой работы уйти! — Дядя ударил кулаком по столу.

Тетя села на стул, стала плакать и вытирать глаза концами платка.

— Хадижа, давай быстро чай мне налей, я спешу, — сказал дядя.

Пока он пил чай, а тетя плакала, зазвонила его трубка.

— Клянусь, я сам на волоске был, на ниточке висел, — сказал дядя. — Если бы Зухра не позвонила, я с ним бы стоял. Кому что Аллах написал, мы тоже не знаем. Клянусь, не видел, я по телефону разговаривал. Потом бабахнуло, я смотрю, уже от Ибражки ничего не осталось… Давай по спискам смотри, кто там ближе живет, надо их брать. Я тоже уже выхожу, машина за мной через пятнадцать минут приедет. Давай сегодня, короче, спать не будем, за Ибражку отомстим. Все.

Дядя уехал, а тетя стала звонить родственникам, всем рассказывать, что, если бы она дяде в тот момент не позвонила, сейчас вдовой бы была.

— В Губдене, ты слышала, что было? — Она всем рассказывала эту историю, от которой у меня мороз по спине. — Короче, следователя там местного убили. Постучали в дом, он дверь открыл, на пороге прямо расстреляли. Похоронили его, уже все. Его жена беременная с первыми двумя детьми пришла к нему на кладбище, там их вместе с могилой взорвали. Клянусь, ни стыда, ни совести у людей. Как их земля носит? Как их только Аллах не покарает? Клянусь тебе, каждый день у меня давление скачет. От каждого стука в дверь, от каждого звонка вздрагиваю. Не знаю, сколько еще я выдержу.

Тетя сказала, завтра будем готовить халву и «капризы» и раздавать соседям садака за то, что дядя остался чудом жив. Только к этой вороне с пятого этажа тетя не пойдет, а когда будет проходить мимо, плюнет на ее дверь. И правильно сделает! Надоели они! Теперь, когда милиционера увижу, буду его за три километра обходить — еще взорвется.

Сабрина опоздала на пару по философии, зашла на пять минут позже. Она только появилась, я сразу заметила на ней новую фиолетовую атласную, с черным кружевом по подолу юбку и новые бархатные туфли на каблуках, тоже фиолетовые. Она села во второй ряд, чтобы Хадижат Абдуллаевна не раздражалась. Я сидела в самом конце. Философию я никогда не записываю, потому что ничего в ней не понимаю. Кому эта философия нужна? Столько в ней слов, и все непонятные. Не наука, а болтология какая-то. Только люди, которым делать нечего, сидят что-то себе придумывают, потому что они бездельники. Если бы они, как дедушка, утром вставали, в саду бы работали, на рынок продукты отвозили, посмотрела бы я, как они бы философствовать стали. Если им делать было нечего, почему я теперь, когда уже столько лет с их смерти прошло, должна свое время тратить на какие-то дурацкие вещи в себе? Как будто бы я не так вижу, как на самом деле. Аллах, если это стол и Ты создал этот стол, почему я его не так вижу? А что это тогда? Корова или кувшин? Аллах, я и так знаю, что Ты нас создал, дал нам Коран, в котором все написано. Зачем мне еще какой-то Кант нужен?

Второкурсники нас предупредили, чтобы мы философию не учили, потому что Хадижат Абдуллаевна без денег никому зачет не ставит, даже если ты все вызубришь. Она только за деньги ставит. Ее муж — крутой мент, им принадлежит банкетный зал на Гаджиева. Она знает, что у нее — спина, поэтому так наглеет.

Я смотрела в окно на голубое небо и вспоминала глаза того парня, которого я видела первого сентября. Из-за него я даже Махача начала забывать, хотя любила его всю жизнь. Я представляла, как выхожу из университета, и тут подъезжает красная иномарка, похожая на те, которые мы возле «Сити» видели, из нее выходит тот парень и подходит ко мне. А я на него даже не смотрю, мимо прохожу, как будто не замечаю. Он бежит за мной. А я так на него повернулась, обмерила его взглядом сверху вниз и дальше пошла. Он и на другой день приходит, розы мне приносит. Говорит, Хадижа, жить без тебя не могу, выходи за меня замуж. Я так люблю на лекциях смотреть в окно и мечтать. В это время прозвенел звонок, и я перестала мечтать.

Ко мне подошла Сабрина.

— Я в следующем месяце замуж выхожу, — сразу сказала она.

— За кого? — спросила я.

— Ты его видела.

— Он тебя уже засватал? Кольцо покажи.

— Не засватал еще. — Сабрина покраснела. — Я с ним убежать собираюсь, только ты никому не говори.

— Аман, как убежать?!

— Короче, потом расскажу, по дороге домой. У стен тоже уши.

Все смотрели на Сабрину и шушукались. Можно подумать, Касумова Нину на занятия ходила! Ее тоже несколько дней не было. Говорят, она убежала к Гамзату с юридического. Какой он противный, этот Гамзат, — уши все поломанные, сам как обезьяна. Таких уродов я еще не видела. И ведет себя, как бык настоящий. Не знаю, правда ли, что Нинушка к нему убежала: она как красавица — он как чудовище.

— Сабрина, почем юбку брала? — спросила Джамиля.

Родители Джамили богатые — у них в Москве продуктовые ларьки. Каждый день Джамиля в новых вещах приходит, еще ни дня не было, чтобы она в одном и том же пришла. У нее белая кожа и черные волосы, постриженные как у Клеопатры, с прямой челкой. Сейчас такая прическа в моде. Все на курсе подлизываются к Джамиле. Видел бы кто, как они перед ней унижаются, лишь бы с ней дружить. Даже если бы она мне один свой ларек подарила, я бы и то так унижаться не стала.

Но все равно самой красивой у нас на курсе считается Нинушка, потому что у нее золотистые волосы. Один раз она пришла в короткой юбке. Будь у меня такие кривые ноги, я в жизни бы мини не надела. Сабрина, когда ее увидела сказала: «Аллах увидел ее ноги и создал колесо». Я так смеялась.

Прозвенел звонок. Хадижат Абдуллаевна вернулась и снова рассказывала про вещь в себе. В это время дверь открылась и зашли опоздавшие братья Гасановы. Они подошли к Сулику и поздоровались с ним по рукам. Потом стали подниматься к последнему ряду и по дороге давали салам всем парням, которые были в аудитории. Когда они закончили, Хадижат Абдуллаевна продолжила.

Даже Кощей ждет, пока опоздавшие дадут всем парням салам. Один раз он сделал замечание, что Абакаров опоздал и, вместо того чтобы извиниться, еще пару задерживает. Абакаров ему такой отвечает: «А чё, я первый раз сегодня братишек увидел, салам им, что ли, не дам? Вы получается, адаты не уважаете?» Все сразу намек поняли — если Кощей не уважает адаты, то кто тогда его самого уважать будет? Здесь, в городе, учитель не имеет такого авторитета, как в селе. Хотя даже адаты говорят, что старших, особенно учителей, надо уважать. Дедушка рассказывал, что, когда училась моя мама, парни, увидев учителя, снимали с головы шапку. А теперь, получается, из-за того, что уважают одни адаты, приходится не уважать другие.

Абакаров тоже не сказать чтобы прямо так адаты уважал. Один день он всем показывал ролик в своем телефоне, в котором всякие вещи позорные были. Он ко всем девушкам на курсе подходил, показывал телефон, смеялся.

— Убери, да! — кричали ему.

Одна даже заплакала, когда он ей телефон показал.

Абакаров дружит с Гамзатом с юридического. Такой же хайван. Ходит в спортивках. Сколько раз декан просил не приходить в университет в спортивках и с оружием, даже объявления возле каждой аудитории вешали: «В спортивках и с оружием не входить». А этот Гамзат такой придурок, один раз взял пришел к нам на лекцию по языкознанию, хотя сам у нас не учится. Мы все сидели, спокойно лекцию записывали. Самые бедные студенты на первые ряды садятся — у них не так много денег, чтобы во время сессии преподавателя толкнуть. Богатые садятся в конце, там можно пошушукаться. И, короче, сидим мы, и тут выстрел — раз. Потом — два, три. Некоторые девушки визжать стали. Кощей Бессмертный на половине слова замолчал, челюстью начал дергать, будто хочет рот закрыть, а челюсть снова отваливается. В потолке от пуль три дырки остались. И Нинушка такая Гамзату говорит: «Ты дебил, что ли?» А он кладет пистолет за пояс и отвечает: «Ты, Нинушка, еще за свои слова ответишь!»