Жнецы - Джон Коннолли

– А спутниковые телефоны?

– Ага, а еще письмо с признанием копам в придачу.

Ангел пожал плечами: за спрос по сусалам не хлещут.

– Ну так сколько набирается?

– Десять, включая нас с тобой.

– Можно подключить Паркера. Стало бы одиннадцать.

Луис покачал головой:

– Мы эту кашу заварили, нам и расхлебывать. Давай-ка посчитаем, какой у нас расклад.

Он поднял со стола четыре снимка особняка Лихагена с разной степенью увеличения и разложил рядком, сличая углы, открытые точки доступа, сильные и слабые стороны.

Ангел отошел в сторонку, давая напарнику сосредоточиться.

Оба понимали: вообще-то так дела не делаются. Если подходить с умом, то необходимы дополнительные проверки, недели (если не месяц) подготовки, альтернативные тактики подхода и отхода, а у них ничего этого нет. С одной стороны, понятно: ситуация экстренная. Друзья, их собственный дом – все находится под прицелом. Серьезно ранен Гэбриел. Даже без предоставленной Хойлом информации ясно: действующий против них человек настроен крайне решительно и на попятную ни в коей мере не пойдет. Он будет с тупой решимостью делать все новые и новые броски, пока не добьется своего, а в итоге рискуют все близкие к Ангелу с Луисом люди.

Как и в большинстве нюансов, что касались их обоих, именно Ангел отличался большей восприимчивостью и пониманием подспудных мотивов, способностью инстинктивно вживаться в чувства других. Несмотря на все, что оставалось сокрытым в партнере, Ангел на свой манер подстраивался под его ритмы, способ мыслить и рассуждать – что, по его тайному мнению, в их отношениях чуждо Луису.

Для человека, столь долго обитающего в сером, лишенном морали и совести мире, Луис был абсолютно в ладу с его черно-белым спектром. Он не подвержен болезненному самоанализу, а если и проводил его, то затем тут же, одним движением отбрасывал, словно выступал совершенно сторонним наблюдателем своих собственных просчетов и неудач. Иногда Ангел задумывался, не следствие ли это избранного Луисом образа жизни. По его подозрению, это, судя по всему, совокупный аспект сущности Луиса – такая же неотъемлемая его часть, как цвет кожи и сексуальность. Нечто вытравленное в его сознании еще до того, как он покинул материнскую утробу, и постепенно утвердившееся в нем по мере взросления. Гэбриел лишь выявил в подопечном эту предрасположенность и довел до нужной кондиции.

Но теперь своего требовали обстоятельства, и Луис в каком-то смысле снова служил Гэбриелу, только на этот раз как мститель. Проблема в том, что его жажда действовать, наносить удары, выпускать скопленную энергию не лучшим образом сказывалась на его осторожности. На Лихагена они выдвигались с излишней быстротой. В их информированности чересчур много зазоров; слишком много сторон выставлено без надлежащей защиты.

И тогда Ангел нарушил непреложное правило. Он поверил свои мысли кое-кому из посторонних. Разумеется, не все, но достаточно для того, чтобы если дело начнет сыпаться, то концы окажутся наружи и станет в принципе ясно, кого и где искать, а также с кого спрашивать.

Тем вечером напарники ужинали в «Ривере» на Амстердам-авеню. Ужин был тихий и скромный, даже по их меркам. После этого зашли принять по пивку в «Питс»: офисная публика уже успела рассосаться вместе с бесплатной закусью, а из оставшейся половина смотрела по экрану, как «Келтик» шумно, но тщетно пытается разделаться с «Никсом». Ангел забавы ради взялся вести подсчет людей, пользующихся дезинфицирующим средством, и бросил это занятие, когда число начало угрожающе переваливать за второй десяток.

Дезинфектант для рук: остается лишь диву даваться, к чему идет этот город. В целом логика ясна: не все, кто ездит на метро, безупречно чисты. Ангел и сам порой езживал на такси, после чего ему назавтра приходилось отдавать одежду в чистку для того лишь, чтобы избавиться от вони. Но в самом деле, нельзя же всерьез полагать, что решением проблемы может быть бутылек мягкого дезинфектанта для рук. Какая наивность! Да в этом городе плодится такое, что переживет и ядерный катаклизм. Если думаете, что речь идет только о тараканах, то ошибаетесь. Ангел где-то вычитал, что в канале Гоуанус недавно обнаружили вирус гонореи. Если вдуматься, то, в общем-то, мало удивительного. Единственное, что из Гоуануса нельзя выудить, так это рыбу – во всяком случае, такую, какую можно съесть и протянуть после этого на свете еще хотя бы день-два. Но как же грязен должен быть отрезок водоема, что в нем можно подхватить социальное (читай венерическое) заболевание!

Обычно Ангел делился такими своими мыслями с партнером, но Луис сейчас витал явно не здесь – глаза вроде как на экране, а мысли одержимы совсем другой игрой. Ангел допил свое пиво. У Луиса стакан был все еще наполовину полон, но в Гоуанусе жизни было куда больше, чем в нем.

– Ну что, закончили? – подал голос Ангел.

– А, ну да, – кивнул Луис.

– Можно, если хочешь, досмотреть игру.

– Где ты здесь нашел игру? – лениво хмыкнул Луис, поведя глазами на экран.

– Ну, где-то ж она должна быть.

– Ну да, где-то же.

Напарники бок о бок двинулись по залитым ярким светом улицам – вместе, но при этом порознь. Возле бара на углу Семьдесят пятой ребята-морпехи зычно окликали фланирующих мимо молодых женщин: на губах улыбки, а глаза так и впиваются. У одного морячка в дверях бара во рту торчала незажженная сигарета. Он тщетно охлопывал себя по карманам, нащупывая там зажигалку или спички, и тут, подняв глаза, увидел приближающихся Ангела с Луисом.

– Мужики, огоньку не найдется? – спросил он.

Луис полез в карман и вынул медную «Зиппо». Мужчина, в его понимании, должен неразлучно иметь при себе две вещи: зажигалку и ствол. Со звонким щелчком Луис зажег «Зиппо», и морячок, машинально загородив огонек левой ладонью, прикурил.

– Благодарю, – сказал он.

– Да нет проблем, – ответил Луис.

– Откуда сам-то будешь? – поинтересовался Ангел.

– Из Айовы.

– Йяу. Чем вообще кто-то из Айовы может заниматься в морфлоте?

– Да вот, океан поглядеть как-то тянуло, – пожал плечами морпех.

– Это да, – кивнул Ангел. – С океаном в Айове небогато. Ну что, нагляделся уже?

Морпех отвел глаза.

– Нагляделся, блин, уже так, что скоро носом хлынет. На всю оставшуюся жизнь.

Он глубоко затянулся и притопнул носком начищенного сапога по тротуарной плитке.

– Во-во, суша, – подсказал Ангел. – Терра фирма.

– Аминь. Спасибо за прикурку.

– Не за что, – сказал Луис, и они с Ангелом двинулись дальше.

– И зачем, интересно, кого-то тянет в морскую пехоту? – вздохнул Ангел.

– Да хрен бы их знал. Айова. Парень, видно, с детства море только на фотках и видел. И решил, что оно создано для него. Мечтатели. Грезят наяву и забывают, что иногда не мешает и просыпаться.

С этой секунды их молчание стало более приязненным, чем ранее, а Ангел внутренне примирился с тем, что происходит, потому что тоже был мечтателем.

Часть II

Жатвы много, а делателей мало.

Глава 13

Собрание проходило в одном из приватных обеденных залов закрытого клуба между Парк- и Мэдисон-авеню, в претенциозной близости от самой свежей экспозиции музея Гуггенхайма. Никакой таблички или надписи на дверях с указанием сути мероприятия – по-видимому, просто из-за отсутствия необходимости. Те, кто нуждался в координатах места встречи, располагали ими уже заранее. При этом даже случайный наблюдатель сделал бы вывод, что место это с претензией на эксклюзивность: если вам требуется разъяснение, что именно здесь за собрание, значит, вам здесь и делать нечего, поскольку ответ, если и прозвучит, совершенно ничего вам не даст.

В точности специфику клуба истолковать было непросто. Возник он уже несколько позже существующих элитарных местечек в этой части города, хотя сказать, что у него совсем уж нет никакой истории, все-таки было бы несправедливо. Из-за своей относительной молодости это заведение никогда не отвергало перспективных кандидатов по признаку расы, пола или вероисповедания. Не было козырем (или, наоборот, преградой) и наличие большого богатства: среди членов клуба встречались и такие, кто не потянул бы раскошелиться даже на поднос с напитками для собрания. Такое редко встречается в заведении более чопорном, а значит, не столь терпимом (если на то пошло, со всяким бывает) к проблемам с платежеспособностью у некоторых из своих членов.

Напротив, этот клуб руководствовался политикой, которую точнее всего можно было бы охарактеризовать как разумно благожелательный протекционизм, основанный на понимании, что клуб этот существует для тех, кто не любит клубы вообще, имеет слегка асоциальную жилку или же предпочитает, чтобы другие знали о натуре его бизнеса как можно меньше. Пользоваться телефонами в местах общего пользования здесь было запрещено. Разговоры допускались разве что на уровне шепота, да и то такого, какой на слух различают разве что летучие мыши и собаки. Формальный обеденный зал был одним из самых тихих мест для приема пищи во всем городе. Отчасти из-за фактического запрета на любую форму вербального общения, в основном же из-за того, что члены клуба в большинстве своем предпочитали обедать в приватных кабинетах, где всякому бизнесу гарантировалась полная конфиденциальность, ибо клуб обоснованно гордился своими благоразумием и осмотрительностью, даже в смерти.