Тени войны - Алекс Орлов

Ахха был счастлив с молодой женой. Своей сухой коричневой ладонью он не отрываясь гладил свою Каан по шелковистым волосам или круглому плечику. Стоявшие возле императора Моххад, Заппа, Сеик, а также другие приближенные, на коих распространялась милость императора, с завистью наблюдали за божественным и его молодой женой.

Казалось, Анупа-Каан спокойно и даже безразлично принимала ласки старика. Почти все время она лениво пожевывала сладости, уставясь в одну точку. Раза два или три за день, в зависимости от количества государственных дел, Ахха вставал со своего кресла, глаза его делались маленькими и блестящими, он поднимал с подушек и уводил в спальню свое сокровище.

Спустя час или чуть больше они снова появлялись. Подруга императора, с неизменно сонными глазами, ложилась на подушки, тщательно взбитые в ее отсутствие, а Ахха, бодрый и помолодевший, заводил любимые разговоры о войне, легко решал споры и вершил суд, много шутил.

Когда стражники привели Мориса, император сидел в кресле с чашей зе в руке и о чем-то беседовал с Моххадом. Другая рука Аххи по-хозяйски оглаживала грудь Каан.

Узника вывели на середину террасы, и внимание всех присутствующих обратилось на него. В том числе и самого императора.

На лице Аххи появилась насмешливая улыбка.

— Что я вижу? Наш строптивый Морри пришел просить прощения?!

— Нет, божественный, моя вина так велика, что я не могу и заикаться о прощении! Но я принес тебе больше, чем мои извинения.

— О! Я слышу мудрые слова! Это воздух старого Тротиума прополоскал тебе мозги или сырые подвалы замка научили уму-разуму? — Ахха язвительно захихикал.

Его смех был с готовностью подхвачен всеми присутствующими, но как только император перестал смеяться, замолкли и все остальные. Не прекращая жевать, Каан отстранила руку своего хозяина и уселась на подушках поудобнее. Затем потянулась, как кошка, и зевнула.

В наступившей тишине Морис продолжил:

— Я слышал, что ты собираешься воевать, император. Ты будешь воевать легко и без проблем, если я останусь жив и здоров. Твои воины — храбрые ребята, я сам видел их в бою, но их вооружение оставляет желать лучшего. Ну что это за оружие — праща или игла? Я могу создать такое, перед которым праща — жалкая игрушка, а о железных иголках вообще не приходится говорить.

Видно было, что слова эти задели за живое не только императора, но и окружающих, в их глазах Морис видел недоверие и ненависть.

— Если ты струсил там, в замке, то так и скажи, и я, может быть, помилую тебя! А эти сказки будешь рассказывать в помещении для рабов. Наши отцы и деды создали могучее государство — империю Мго, используя старое доброе оружие. С его помощью мы подчинили себе даже земли муюмов… Мало того, — тут Ахха повысил голос и встал с кресла, — с этим оружием мы пересечем Поле Мертвых и завоюем Саарду — священную страну!

Услышав такие ужасные слова, пускай даже из уст самого императора, толпа придворных непроизвольно шарахнулась по углам. Даже верный Моххад в страхе прикрылся рукой. Только Каан продолжала жевать и тупо таращилась на стоявшего посередине террасы Мориса.

Заметив, что в столь ответственную минуту император остался один, Морис сказал громко, чтобы слышали все:

— Браво, мой император! Я уверен, ты будешь правителем мира! Но только с помощью моего нового оружия, — добавил он уже тише, но вполне отчетливо.

Ахха посмотрел направо, налево и недовольно пожевал губами. Свита постепенно приходила в себя, кое-кто с запозданием попробовал затянуть прославляющий императора речитатив.

— Заткнитесь! Трусливые лесные обезьяны! — оборвал их император. — Почему со мной остался только Морри?! — Ахха негодовал, потрясая в воздухе кулаками.

Приближенные приниженно молчали.

— Морри! Когда ты сможешь показать свое новое оружие?!

— Я сотворю его на твоих глазах, мой император, — смело пообещал Морис, почувствовав перемену в настроении Аххи. — Но мне нужно выйти в сад.

Придворные переглянулись, не понимая столь странной причуды пленного муюма. Но император махнул рукой, и стражник в доспехах отошел в сторону, пропуская Мориса к лестнице, ведущей в сад.

Спустя несколько минут Морис вернулся. В его руках была сломанная палка длиной в человеческий рост и сухая камышинка. Усевшись прямо на пол, Морис принялся за работу. Кроме палки и камышины у него был моток воловьих жил, который он взял у садовника, и пушистое перо какой-то райской птицы из сада.

— Еще мне нужна боевая игла без рукояти, — категорично заявил новоявленный мастер, и его просьба была немедленно исполнена.

Пока Морис делал первый экземпляр своего чудо-оружия, приближенные императора незаметно для самих себя подошли ближе и с любопытством заглядывали через его плечо. Даже сам император и тот беспокойно ерзал в кресле, удерживаемый на месте только важностью своего положения.

Наконец лук был туго натянут. Морис тронул тетиву, и она тонко запела. Затем он вложил стрелу и поднялся. Придворные отпрянули в стороны, не сводя глаз с предмета, который держал в руках Морис. Предчувствуя развлечение, Ахха поудобнее уселся в кресле и спросил:

— Как же действует твое оружие, Морри?

— Оно поражает на расстоянии, мой император.

— На каком же расстоянии? — Ахха проявлял явное нетерпение.

— В триста шагов, божественный!

— Триста шагов?! — переспросил пораженный Ахха и даже привстал с кресла. Он перешагнул через прелестную Каан и подошел к Морису. — Я не ослышался, ты сказал «триста шагов»?

Морис молча кивнул.

— Он лжет, великий Ахха! — пророкотал Моххад и схватился за рукоять иглы. — Он лжет! Даже лучшие пращники Сеика поражали насмерть человека, не защищенного ракушечным панцирем, на расстоянии, не превышающем сорок шагов! Позволь, божественный, я вырву этот лживый язык!

— Нет, Моххад… — остановил его император. Подумав секунду, он сказал: — Мы проведем настоящие боевые испытания. Ты уверен, что праща лучше этого оружия, а Морри с тобой не согласен. Готовы ли вы оба отстоять свою точку зрения?

— Конечно, мой император, — поклонился Моххад.

— А ты, Морри?

— Я уверен в победе.

— Прекрасно, — обрадовался Ахха. Он хлопнул в ладоши. — Подайте Моххаду пращу и шлем!

Прибежавшие стражники тотчас принесли все, что было необходимо. Моххад надел свой клыкастый шлем и стал похож на дикого зверя, изготовившегося к прыжку. Ему подали снаряженную пращу, и Моххад неспешной походкой отошел к стене.

Нарвад императорских войск посмотрел на своего противника и усмехнулся. Уж больно нелепо смотрелся этот жалкий муюм со своей гнутой палкой. Морис тоже смотрел на Моххада, и ему было жаль упрямого дикаря, однако другого выхода не было, и он решительно поднял лук.

Мелкими брызгами разлетелась одна из раковин, прикрывавших грудь Моххада, и, постояв еще секунду, он грохнулся на пол лицом вниз, с треском ломая торчащее из груди оперение стрелы. Нарвад лежал на полу, не подавая признаков жизни, но еще продолжал сжимать не пригодившуюся ему пращу.

Морис опустил лук и посмотрел на присутствующих. По их землистым лицам он понял, что только что выиграл крупное сражение. Уже не рабом, а свободным человеком он снова спустился в сад, провожаемый взглядами безмолвных придворных. Стоявший на лестнице стражник почтительно посторонился, Морис вышел на зеленую лужайку. Он устало опустился на траву и сощурился от яркого света Бонакуса. «Сегодня жарко, — подумал он. — Интересно, далеко ли здесь море?»

40

Угольный фонарь слабо мерцал в углу приемных покоев старшего жреца. Упершись кулаками в массивный стол и угрюмо набычившись, Алкаи слушал доклад одного из своих многочисленных соглядатаев.

Тарпу — так звали доносчика — старательно описывал все самые незначительные подробности и обильно потел, робея под колючим взглядом настоятеля. «И почему он хмурится? — думал Тарпу. — Ведь я никогда не опаздываю к назначенному часу, никогда не вру, если мне нечего сказать, и рассказываю все толково и правильно. Вон сосед мой, Пирро Склочник, на что уж никого на дух не переносит, со всеми ссорится, но меня как увидит, всегда попросит: расскажи, мол, Тарпу, что-нибудь интересненькое. Ты, говорит, это можешь. Хоть и знаю, что врун да выдумщик, но гладко у тебя все выходит. От твоих рассказов, говорит Пирро, так хорошо, будто кто-то в моей старой башке ремонт делает, ей-ей».

— Так где, ты говоришь, дали ему дом для мастерской, за Сладкой ямой? — проскрипел недовольный голос.

— Да, мудрый Алкаи, в том самом доме, откуда неделю назад забрали струнника вместе с женой и тремя детьми!

Тарпу, по-песьи склонив голову набок, постарался заглянуть под густые брови хозяина. Ему очень хотелось понравиться или хотя бы понять, отчего сердится старший жрец. На железные бляшки, получаемые за свои услуги, Тарпу едва сводил концы с концами и как раз сегодня хотел попросить прибавки к жалованью.