Ковчег спасения. Пропасть Искупления - Аластер Рейнольдс

Поднявшись вокруг «Ностальгии по бесконечности», вода устремилась в стороны двумя концентрическими волнами.

– Корабль далеко от лагеря? – спросил Васко.

– Сейчас увидим, – отозвался Скорпион.

Поверхность моря покрылась зеленой коркой спекшейся биомассы. Пассажиры шаттла смотрели, как эта корка, недостаточно гибкая, чтобы принимать форму бегущих валов, трескается, делится на неровные пластины. Волны преодолевали сотни метров в секунду; через несколько мгновений они ударят в низкий мыс.

Васко взглянул в сторону источника цунами. «Ностальгия» взлетала, ее нос показался из пара. Движение было завораживающе медленным, казалось, что смотришь на неподвижную деталь местности – на древнюю, истерзанную непогодой башню с острым шпилем, вокруг которой медленно рассеивается утренний туман.

Притенив ладонью, точно козырьком, глаза от режущего света, Васко смотрел, как вершина «Ностальгии», первый ее километр, выходит из паровой горы. На корпусе уже почти не осталось жонглеров: он смог заметить лишь несколько полосок прилипшей зелени.

Корабль поднялся еще на километр, высвобождаясь из пара. Похожие на канаты толщиной с дом скопления биомассы теряли сцепление с обшивкой и одно за другим соскальзывали в море.

Сияние двигателей стало невыносимым. Корпус шаттла еще больше потемнел, защищая находящихся в нем людей. «Ностальгия по бесконечности» почти целиком поднялась над водой. Сквозь почти черный фильтр Васко видел только сияющий шар света, медленно идущий вверх.

– Обратного пути нет, – сказал он.

Скорпион повернулся к Хоури:

– Я бы полетел за кораблем, если ты не против.

Хоури посмотрела на дочь:

– Я ничего не слышу от Ауры, Скорп, но уверена, что наверху нас встретит Ремонтуар. Он велел ждать знака. Думаю, ему можно верить, да и нет у нас другого выбора.

– Будем надеяться, что это Ремонтуар, – сказал Скорпион.

Хотя и так было ясно, что он принял твердое решение. Свинья приказал остальным рассесться и приготовиться к любым сюрпризам, которые могут их подстерегать на орбите Арарата. Васко заказал себе кресло, но, прежде чем сесть, заметил, что днище шаттла снова стало прозрачным. Далеко внизу ослепительный свет взлетающего корабля рисовал в невероятно четких деталях улицы Первого Лагеря. Виднелись крохотные силуэты людей, бегущих между постройками.

Потом Малинин взглянул в сторону бухты. Огромная волна уже достигла мыса и истратила на него почти всю силу, но все же сумела перевалить. С чувством мучительной отстраненности Васко смотрел, как остатки цунами пересекли бухту, замедляясь и поднимаясь на отлогом шельфе. Потом волна захлестнула берег, на мгновение на нем задержавшись, и поглотила улицы с домами. Помедлив, вода двинулась вспять, унося обломки и оставляя прямоугольные пятна на месте снесенных целиком домов. Крупные строения из раковин, оказавшиеся недостаточно сбалансированными или плохо закрепленными, плыли по морю, словно возвращаясь в родную стихию.

В бухте цунами столкнулось с самим собой, породив несколько малых выплесков, но ни один из них уже не причинил таких разрушений. Примерно через минуту бухта успокоилась. Но Васко не мог не видеть, что около четверти Первого Лагеря попросту исчезло. Оставалось надеяться, что жителей из этих наиболее опасных прибрежных домов эвакуировали в первую очередь.

Блеск угасал. Корабль уже поднялся выше шаттла, набирая скорость, устремляясь к разреженным слоям атмосферы и дальше, в космос. Ландшафт, утратив привычный ориентир, казался незнакомым. Всю свою жизнь Васко провел на берегу этой бухты, и внезапно она стала чужой. Появилась уверенность, что его дома тут больше нет.

Малинин успокаивал себя мыслью, что от него ничего не зависело. Волею обстоятельств он оказался среди привилегированных, среди тех, кому не нужно возвращаться в лагерь и восстанавливать его из руин. Он улетал. Надо попрощаться с Араратом, сказать «до свидания» планете, на которой Васко родился и вырос.

Он опустился в выросшее из пола кресло, и сиденье ласково обняло его, подстраиваясь под форму человеческого тела. В тот же миг шаттл с ускорением двинулся вертикально.

Очень скоро они догнали «Ностальгию по бесконечности». Васко вспомнил, что ответила Антуанетта Бакс, когда он спросил, сможет ли капитан улететь с Арарата. Она тогда сказала: это дело возможное, но не быстрое. Подобно всем кораблям этого типа, грандиозный субсветовик был построен в расчете на ускорение в одно g, которое должно было разгонять его почти до скорости света. Однако на уровне моря сила тяжести Арарата была близка к одному g. При обычной, крейсерской тяге корабль мог лишь противодействовать планетарной силе, зависнув на определенной высоте. Посадка не представляла сложности, надо было лишь позволить гравитации взять верх, аккуратно контролируя ее воздействие. Другое дело взлет: тут кораблю приходилось преодолевать гравитацию и сопротивление воздуха. Имелся резерв мощности для экстренного маневра, позволявший повышать тягу до десяти g, однако им можно было пользоваться лишь секунды, тогда как выход на орбиту или разгон до межпланетных скоростей требовал долгих минут. Таким образом, для расставания с Араратом двигатели должны были создать ускорение чуть выше одного g; избыточная тяга перегрузила бы их и подвергла риску. Достаточное и безопасное превышение составляло одну десятую g.

Антуанетта сказала, что такой взлет уступает в скорости большинству примитивных химических ракет и даже той славной шутихе, которая доставила на орбиту первого астронавта (его звали Нил Гагарин, сказала она, и у Васко не было оснований не верить). Но вес «Ностальгии по бесконечности» в несколько сот тысяч раз превышал вес самой тяжелой химической ракеты. Эти штуковины очень быстро развивали первую космическую, но только потому, что имели запас топлива лишь на несколько минут тяги. «Ностальгия» могла годами лететь с одним и тем же ускорением.

По мере подъема субсветовика сопротивление воздуха