Мертвое царство - Анастасия Александровна Андрианова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Прости меня, милая. Я не со зла. Я для того, чтобы можно было дать жизнь другим. Или… даже тебе.
В горле встал комок.
Я закрыла глаза, прислушиваясь к своему учащённому сердцебиению. Ворожба – сокровенный процесс, сокровеннее даже ночи с новым мужчиной, её легко спугнуть, разбить, а потом трудно призвать назад, поэтому от меня требовалось стать только телом, только кровью, только душой. Я научилась отключаться от мира, подавлять все ощущения, кроме ощущения своих рук, лежащих на мёртвом теле, и сердцебиения.
Руки в перчатках быстро нагрелись, словно лежали не на мёртвой девушке, а на сковороде. Я что-то чувствовала, какое-то тёплое дуновение, но это был не ветер, а что-то внутреннее, незримое и не ощущаемое никем, только мной. Я подозревала, что происходит: звериные копыта обращаются иссохшими стопами, тусклая шерсть втягивается, и ноги несчастной снова становятся человеческими, покрытыми серой мёртвой кожей.
Но мне было мало этого.
Я вдохнула глубже и выдохнула толчками, усиливая свою отрешённость и изо всех сил сосредотачиваясь на ладонях и мёртвом теле. Вероятно, из носа у меня уже пошла кровь, но я не обращала внимания. Я хотела дотянуться до маленького мёртвого сердца, хотела влить в него своё тепло, а потом подогнать ударами своего сердца, ставшими слишком частыми и горячечными.
Что-то случалось. Что-то творилось.
Весь мой опыт сейчас готов был вылиться во что-то новое и невиданное, все мои накопленные силы сосредоточились на тельце маленькой меченой. Я вся была – как котёл, бурлящий и готовый вот-вот расплавиться от слишком сильного жара. По моим пальцам что-то текло, но не снаружи, а внутри, будто они превратились в ручьи, заточённые под кожей.
По ушам резанул крик, такой резкий и оглушительный, что даже моё отрешение не смогло с ним совладать. Что-то вцепилось в мои предплечья, а потом сорвало с лица маску. Я распахнула глаза и закричала сама: перед моим лицом сидела мёртвая девушка и истошно вопила. Её руки, похожие на ветки, обтянутые серой бумагой, хватали меня то за плечи, то за капюшон, то за запястья.
Меня сковал такой ужас, что я не могла даже пошевелиться. Мысли словно заморозились, тело отяжелело, а меченая всё продолжала заходиться в крике и хвататься, едва не срывая мою одежду. По моему лицу текло что-то горячее.
– Не щёлкай клювом, бей её тростью по горлу! – посоветовал чей-то голос.
Я не могла обернуться. Следом за тяжестью моё тело объяла такая слабость, что я обмякла, сидя на ногах меченой. Мне показалось, что ещё минута, и она разорвёт меня на куски.
Но тут что-то тяжёлое ударило девушку: сперва по горлу, потом по темечку и ещё раз – в грудь. С удивлением я узнала свою трость. После сильных чётких ударов меченая вновь упала на дно своей деревянной могилы, дёрнулась несколько раз и замерла. В считанные мгновения её кожа растрескалась, а тело развалилось на куски, похожие на серые угли. Я вытерла перчаткой кровь, заливающую нижнюю половину лица, и медленно обернулась.
Над могилой стояла худая старуха в чёрной одежде, похожей на мою, только более тёплой. В одной руке у неё была моя трость, а вторую она протянула мне, чтобы помочь выбраться.
– Вылезай, падальщица, вылезай. Померла бы уж, если б не я.
Едва не умирая от слабости, почти не различая голоса старухи за шумом, наполнившим голову, я ухватилась за протянутую руку и позволила перетащить себя за стенки деревянной могилы. Я упала животом на землю и поняла, что запах подмёрзшей земли действует на меня успокаивающе.
– Вся дрожишь, и-их. – Старуха цокнула языком и протянула мне какую-то бутыль. – Пей давай, вон кровища носом хлещет. О чём ты думала, девка?
Слабыми пальцами я взяла бутылку и поднесла к лицу. Из горлышка разило крепчайшей можжевеловой брагой. Я глотнула, закашлялась, из глаз брызнули слёзы.
– Вот, хорошо, хорошо. Давай садись теперь, лежать хуже. К земле примёрзнешь и не встанешь больше. А могильщикам и лучше: положат тебя к той девчонке, которую ты проклясть решила, всё работы меньше.
– П-проклясть?
Старуха кивнула со знанием дела.
– А то. Что это, если не проклятие?
С трудом я всё-таки села, привалившись спиной к деревянной стенке гробницы. Меня не волновало, что это может быть неуважением к меченой – главное, что никаких звуков оттуда не доносилось. Я посмотрела на старуху и хрипло рассмеялась, давясь мокротой и кровью.
– Я оживила её, старая. О-жи-ви-ла. Понятно тебе? Знаешь ещё таких, кто мог бы это сделать?
Старуха презрительно сплюнула и села рядом со мной, по-прежнему вертя в руках мою трость.
– Это не жизнь, а проклятие. Кому, как не падальщику, это знать?
После браги мысли в моей голове начали приобретать ясность. Я ещё раз окинула взглядом наряд старухи и спросила:
– Так вы тоже падальщица?
Она кивнула.
– Была.
Мне стало неловко.
– Простите. Я могла отнять у вас работу…
На этот раз настал черёд старухи смеяться.
– Куда там! Я уже зим восемь не работаю. Старая стала, силы не те. Пускай молодые мертвецов таскают, я своё оттаскала уже.
– Судя по тому, что я видела, силы у вас очень даже много.
Старуха хмыкнула и пожевала тонкие губы.
– Иногда возвращается. Не могла же я смотреть, как тебя нежичка душит.
– Нежичка?
– Девка неживая. Но ты больше не спрашивай. Такого у нас нет, а кто пробует ворожить, вот как ты, тот сразу под суд попадает. Нельзя так делать, понимаешь? Если не осудят, так Владычица Яви разгневается. А это куда хуже, уж поверь.
– Вот уж что, россказней я не боюсь.
Старуха покосилась на меня выцветшими глазами и неодобрительно покачала головой. Становилось темнее, и её седые волосы ярко выделялись в сумерках, зато чёрный наряд казался дверью в ночь.
– Не россказни. Не местная, раз не веришь. Ну конечно, откуда ты тут взялась? Молодая, красивая, у нас-то двое падальщиков на четыре деревни, и оба мужики. Тем более, раз не местная, то и не суйся. Вот не было бы меня тут – и что тогда?
Я промолчала. Думать об этом не хотелось. Потом я тихо пробормотала слова благодарности своей спасительнице, но та отмахнулась.
– Ты вот что, в деревню скорей иди. Я почему пришла? Попросили найти падальщицу. Там тебя зовёт мужчина.
– Кто?
– Да молодой какой-то, красивый.
«Молодой. Красивый» – при этих словах мне вспомнились двое: Лагре и Аркел. Но никто из них уже не мог меня позвать.
– Черноволосый?
– Вроде бы.
Значит, Раве. Что-то ему от меня нужно? Неужели армия остановилась где-то недалеко? И откуда он узнал, что я тоже близко? Наверное, моя слава бежала впереди меня.
Я с трудом поднялась на ноги. Моя маска так и осталась в могиле, я не стала её подбирать. По телу пробежала дрожь: лицо меченой было прямо перед моим, а я
