Осколки ледяной души - Галина Романова

— Хороший вопрос, куколка. Очень хороший вопрос! Что мог делать в этой квартире твой босс? В этой квартире, в этом доме, на этой улице? Та-аак… А ну-ка давай пошарим по твоим файлам, нет ли там упоминания этого адреса еще в какой-нибудь связи?! Давай, давай, куколка, шевели пальчиками!

Поиски были недолгими.

Конечно, был такой адрес. Номер дома, правда, значился под дробью. И квартира, и фамилия были другими. Но улица была как раз та, что надо. И дом, что значился в деле, смотрел подъездами на подъезды дома, в котором до недавнего времени почти счастливо жили Верещагины.

— А кто такая Сотникова? — пробормотал задумчиво Степан, услышав от секретарши адрес и фамилию.

— Не такая, а такой. Сотников Вольдемар Казимирович, — прочла девушка на мониторе. — Тысяча девятьсот двадцать второго года рождения. Квартира номер сорок четыре. Дом и улицу вы знаете. И больше ничего. Игорь мне об этом деле ничего не говорил. И дела-то нет никакого. Думаю, вам лучше обратиться по этому адресу. Может быть, вам там предоставят какие-то объяснения. У меня ничего…

Он и сам видел, что ничего. Улица, номер дома, номер квартиры и фамилия с именем и отчеством. Да, еще огромный знак вопроса против всего напечатанного. Что он мог означать, секретарша не знала. Вопрос поставил уже сам Воротников в ее отсутствие, хотя и утверждал, что ненавидит компьютеры.

Степан начал прощаться, извиняться, а под конец все же сунул опешившей от его любезности секретарше свою визитку.

— Машина-то есть? — спросил он с излюбленной ухмылкой, что вгоняла разудалых девчонок в столбняк.

— Есть, — ухмылку она пропустила, Игоря она любит, и никого больше.

— Заезжай тогда, куколка, — посоветовал Степан.

— Да не куколка я! — вспылила все же секретарша, всю жизнь ее звали именно так, и она почти ненавидела свое по-кукольному привлекательное лицо. — Зоя меня зовут! Зоя, Зоенька, Заенька, если желаете, но никак не куколка! Вот!..

Он посмотрел в ее раскрасневшееся от досады лицо и улыбнулся теперь уже по-нормальному, без обычных своих ужимок и приемчиков.

А что? Нормальная, в принципе, девчонка. Ошибся он, приняв ее за обычных своих бывших разудалых, разбитных и готовых ко всему.

— Зоя, значит… Пускай будет Зоя. А я Степан. — Он пожал ее вспотевшую ладошку. — И вот что, Зоя. Пускай мне все же твой Воротников позвонит. Хорошо? Как объявится, так пускай и позвонит. Вдруг, мы сможем помочь друг другу…

Степан долго петлял коридорами, натыкаясь на офисы-соты, наконец, выбрался на улицу и вздохнул с облегчением.

Кажется, пронесло. Могла бы эта Зоя, ох могла устроить ему неприятностей. И как еще могла. Хорошо, хоть из понятливых оказалась, а не из трусливых. А может, это его улыбки все еще так действуют? Сокрушающе, подавляюще и еще бог знает как, раз девочки мгновенно становятся сговорчивее. Одной Татьяне его ужимки по барабану. Та их и не замечает вовсе, а все больше слушает, о чем и как он говорит. Все просеет, отыщет рациональное зерно, и потом…

Как она его сегодня поддела! Крепко поддела: ревнуешь, говорит. И ведь догадалась мгновенно, хотя он ничего такого и не говорил ей вовсе. А чего же не ревновать-то такую женщину! Кстати, как она там?

— Алло! Тань, привет. Как ты?

Степан медленно шел к машине, щурясь от сентябрьского солнца, скачущего по кленовым листьям. Этими кленами была засажена вся улица. И росли они здесь с незапамятных времен. По весне долго и мучительно проклевывались клейкой нежной листвой, когда все ждали и гадали, что же быстрее распуститься: клен или береза. Коли клен — лето холодное и дождливое, а коли береза — сухое и жаркое. Степан тоже гадал. И бегал сюда и голову задирал в ожидании. Ну, когда же, когда… Потом все равно опаздывал, и через неделю про примету эту забывал. Лето мчалось через июнь, июль и август стремительным зеленым экспрессом, и не до примет уже было вовсе. Вспоминалось почему-то по осени, когда клены за неделю теряли зелень, соревнуясь яркостью с солнцем.

Он радовался этому осеннему солнцу, мягкому, не жгучему. Листве радовался, золотом струящейся под ноги. Таниному голосу радовался. И тому, черт возьми, что ему было кому позвонить. Не по делу, а просто так. И звонка его ждут, тревожатся даже. Здорово!..

— Нормально? Ты смотри у меня там, не вздумай на кухне метаться. А ты чего вообще телефон-то взяла, я же тебе сказал не подходить! Нет, ну ты даешь, блин… Наказать придется. Не боишься? Хм-м… Куда я сейчас? Да вот собираюсь к вам во двор наведаться. Адресок один у меня имеется. Ты, кстати, ничего не слышала о Сотникове Вольдемаре Казимировиче? Нет, так я и думал. Что он?.. Да ничего, в доме напротив тебя живет. Ага… Понял… Да нет, что ты? Рисковать не стану. Да точно, Тань! Ты ложись давай и меня жди. Когда буду? Вот съезжу к Сотникову. Потом загляну на фирму, что-то Кирюха молчит все утро. Звонил? Веселый? Не сказал? Ну, не иначе Нюся его в бермудском треугольнике пропала. Ладно, пока. Пока, говорю! А? А-а-а! И я тебя целую тоже! Что?! Ну, это.., и я.., тоже, г-м-м, люблю, Тань…

Его даже пот прошиб, когда он отбился.

Сказал?! Он?! Про эту, про любовь?! Черт! Как язык-то не отсох! Выговорил, причем без особых вроде трудностей. Выговорил…

А с чего это она вдруг ему такое сказала? Чудно! Взрослые же люди, а несут непонятно что. Люблю, говорит, Степа. Мягко так, нежно, еле слышно. Скорее догадался, чем услышал. А догадаться-то было ох как приятно. Домой бы, что ли, скорее. Вот съездит к Сотникову, а на фирму, пожалуй, позже заглянет. Домой поедет. Там Таня… Его Таня…

Глава 17

Кинотеатр «Светоч» огромным бетонным монолитом навис над перекрестком. Здание было уродливым, серым, и даже сентябрьское солнце, резвившееся в его окнах, могло его хоть как-то приукрасить.

Шурочка загнала машину прямо под фанерные щиты с афишами. Выбралась на улицу и по привычке оглядела многолюдную толпу молодежи и подростков. Хвала господу, Генки среди них не было. Хотя после вчерашнего вечера и сегодняшнего утра появиться здесь было бы с его стороны откровенной подлостью.

Она сунула под мышку сумочку, щелкнула сигнализацией и пошла к торговым палаткам.

В первой торговали исключительно фруктами и исключительно по оптовым ценам. Выяснить что-нибудь в самый разгар рабочего дня нечего и пытаться. Очередь к окошку стояла приличная. Народ злился, скандалил и пытался выгнать кого-то, кто нагло пролез без очереди. Шурочка удивленно покосилась. Думала, что очередей уже не существует. Что их плавно засосало в послеперестроечный период вместе с моральным кодексом строителя коммунизма и основами демократического централизма, а вот поди ж ты.

Во второй палатке сонная тетеха смотрела на мир недобрыми опухшими глазами, и Шурочка, решив оставить ее на потом., прошла сразу к третьей. Вдруг повезет как раз там и не нужно будет тратить силы, нервы и настроение на общение с такой вот недоброжелательно хмурящейся особью.

— Привет, — как можно мягче и приятнее поздоровалась она с продавцом — молодым парнишкой лет восемнадцати — и улыбнулась ему призывно и глазищами засверкала. — «Сникерс» можно?

— Легко, — отозвался паренек, тут же забубнив, напевая:

— Не тормози — «сникерсни». Десять пятьдесят…

Шурочка сунула ему две десятки, забрав не нужный ей калорийный батончик. Тут же продублировала свою улыбку и игру глазами и пробормотала:

— Сдачи не надо.

— Чего это вдруг? — Парень сразу насторожился и, высунувшись в окошко, начал оглядываться. — С налоговой, что ли? Или на вшивость меня проверяешь?

— Нет, просто дело у меня к тебе.

— Времени нет, — категорично заявил подозрительный продавец и, отсчитав ей сдачу, принялся загораживаться от нее заслонкой из оргстекла. — Закрываемся!

Это был полный провал. Шурочка загрустила, сунула ненужную шоколадку в руки пробегающего мимо пацана и пошла к пропущенной ею палатке.

— Привет, — поздоровалась она со вздохом. — Скучаем?

— А че? — сразу вскинулась сонная тетка, подпирающая пухлую щеку пухлой рукой. — Развлекать меня пришла? Или купить че надо? Так покупай.

— Я уже вроде как купила, но легче не стало, — пробормотала Шурочка скорее для себя и оглянулась.

Что-то за ее спиной определенно происходило. На первый взгляд все так же, как и было минуту назад: спешили люди, то и дело замирая на моргающем светофоре, мчались по проезжей части машины, молодежь тусовалась и потихоньку сатанела от безделья. Все вроде как и прежде, и в то же время что-то не так.

— Ты чего оглядываешься? — Тетка прищурила и без того припухшие глаза.

— Сама не знаю, — честно ответила Шурочка и, задрав правую руку, положила ладонь себе на затылок. — Знаешь, такое ощущение, будто кто мне вот это место высверливает.

— Может, следит за тобой кто?

— За мной?! С чего это?! — Шитина снова заозиралась. — Меня милиция не разыскивает. И никто вообще не разыскивает. Это я скорее ищу.

— И кого ищем? — Тетка вдруг выхватила откуда-то из-под прилавка тряпку и принялась возить ею по прилавку, наводя порядок. На Шурочку она смотреть перестала, но разговор не прервала. — Может, я помогу чем. Только, сама понимаешь… Поговорку про бесплатный сыр слышала?