Иоаннида, или О Ливийской войне - Флавий Кресконий Корипп
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Тогда он велел хриплым звуком рогов поднять армию. Двинув свои знамена, Иоанн покинул побережье и разбил лагерь на Катоновых Полях[128]. Сиртские разбойники изрядно укрепили эту местность и разбили в ней безопасный лагерь. Но теперь страшный голод охватил все мавританские племена. Только лишь их скот пока еще снабжал их едой, но зерна у них уже не было вовсе. Когда могучий вождь римского народа осознал это, он приготовился обложить этих людей осадой, на несколько дней отвел свои знамена и держал войско подальше от лесов и их опасной территории. И вот, благодаря искусству полководца, день за днем проходил без вооруженного столкновения, и этот период временного затишья заставил волнующиеся мятежные племена рискнуть и выступить на равнину. Несчастливые насамоны сообразили, что это спокойствие было ясным свидетельством римской стратегии, и поэтому снесли лагерь и заново воздвигли его уже на равнинной земле.
(ст. 179—277)
Их храбрый дух и дикарская ярость вновь вернулись к ним, когда над ними нависла смерть.
Полководец вывел войска из укреплений и созвал совет. Он возвышался, сидя верхом, его избранные старшие и младшие командиры пошли вперед, а воины, прибывая плотным строем, быстро подвигались пешими и конными отрядами. Вместе с латинянами был контингент массилов, верных [Римской] державе, и они выступали как регулярный отряд яростной римской армии. Любовь и ужасный страх, [испытываемые] ими к своему господину, собрали их на этих равнинах. Каждое племя отличалось по внешнему виду. Одни носили туники поверх доспехов; другие – с голыми руками, согласно их обычаю, носили пестрые туники, расшитые пурпуром. Некоторые прикрывались длинными щитами, некоторые – круглыми. Римский воин, конечно, стоял в своем высоком шлеме, в то время как мавр был в мантии, обмотанной вокруг тела. Другой человек, убирая длинные волосы со лба, опирался на два копья либо укреплял свой крепкий дротик в земле. Посреди их всех полководец говорил подбадривающие слова: «Римские товарищи и единственная надежда этой истерзанной земли, истинное спасение Ливии зависит теперь от вашего оружия. Что нам должно сейчас совершить – это положить конец войне и вашим тяжким трудам. Короче говоря, мы должны сражаться». Вся армия и латинские отряды возрадовались и привели знамена в движение. Единым гласом массилы и их командиры подняли страшный шум. Они показывали свой дух, и этот звук пробежал по всему войску, как радостное журчание. Даже беспокойное море, предупреждая о надвигающихся издалека ветрах, не отражает такого эха, как они.
Когда Иоанн, этот замечательный командующий, понял желание своих людей, он дал им еще более лучшие советы, представил различные пути к сохранению безопасности и напомнил о победе, которая будет дарована их могучей державе. Когда он прекратил их [восторженный] рев, жестом правой руки попросив утихнуть, люди в ужасе затихли перед ним и восторженно смотрели ему в лицо, пока он говорил. Их умы и уши были готовы к его командам, и вот, ясным голосом полководец обратился к товарищам: «Это день [уже почти прошел] своим чередом, товарищи, а завтрашний день не подходит для жестокой битвы, потому что весь мир будет славить Господа[129]. Так что, командиры мои, послужим Христу с радостью. Смиренно и в слезах попросим Его покровительства, и, я уверен, оно не замедлит прийти. Своей собственной мощью Бог сокрушит эти злые племена, отметит наши тяжкие труды и дарует новые радости нашей державе. Когда почтенный священник завершит святые обряды и должным образом вознесет святые дары Господу, а воины надлежащим образом исполнят обязанности, мы расставим столы. Но не давайте лошадям пастись слишком далеко на равнинах, ибо я решил сняться с лагеря после того, как мы поедим. И я не хочу сразу ввязываться в зловещую битву. Я просто хочу быстро приблизиться к тем местам, чтоб на следующий день, незадолго до того как солнце взойдет из-за горизонта и коснется земли своими огнедышащими конями, мы дадим бой при соседнем Латаре и выйдем на горячую резню. Нас не истомит долгий марш, конница и пехота будут бодры, и мы с доблестью перебьем эти дикие племена». В ответ на это люди разразились криками. Они аплодировали и выкрикивали согласие, ликуя в сердцах, когда их отряды возвращались в лагерь.
Напротив них восставшие насамоны тоже держали совет, рассматривая кризис жестокой войны. Они собрали нечистые полки своих отрядов, союзных с прочими племенами, которых любовь к добыче и последний смертный день, уготованный им ужасной судьбой, подвигли обречь Ливию войне. Среди них сын Гуенфана разжигал горькое пламя войны, перебирая в голове военные планы, нетерпеливый к дальнейшему промедлению. Однако ж первым, кто встал с речью, был Карказан: «Войско Иоанна рядом и давит на нас, и жестокий голод – тоже. Для наших племен есть лишь одна надежда на спасение – немедленно ввязаться в бой, пока сила наших членов еще остается крепкой и здоровой, ибо наши стада – единственная и последняя надежда в пропитании, а потоки рек – наш последний источник воды. Нет смысла даже упоминать вино: воды потоков – единственное наше утешение. Если мы одолеем этого врага, тогда у мавров будет все, и, поскольку вражеский воин будет убит, мы разграбим лагерь, полный бесчисленного добра. Ответы, которые рогатый Аммон дал нам в пророчестве, говорящие нам о нашей победе в войне над латинскими отрядами, останутся, как я твердо полагаю, неизменными».
«Завтра у римского народа – соблюдаемый им праздничный день, – повел речь Автилитен. – Римские воины, занятые соблюдением их обычных ритуалов, вряд
